Высший пилотаж киллера, стр. 35

В своей комнате я разложил материалы, касающиеся сатанистов. Это были три огромные папки. Я посмотрел на даты. Одна была сшита еще в советские времена. Вторая была не намного новее, но все-таки очень старой, и следовательно, отражала не столько фактическую сторону дела, сколько подлизывалась к начальству – было такое время, когда даже официальные бумаги писались специально для того генерала, который будет их читать.

Третья была лишь полугодовой давности. Я открыл ее. Воды в ней тоже было немало, но, по крайней мере, факты не все еще устарели. И в следственных изоляторах еще томились люди, обвиняемые в излагаемых тут преступлениях.

Преступления были довольно жуткие, многие способны были бы испортить аппетит каждому, кто полагает, что человек – венец природы. Но чем дольше я читал, тем меньше понимал, при чем тут сатана или какие-то дьявольские культы.

Все, что делали эти люди, а обзор охватывал всю страну, носило просто черты эмоциональных преступлений, лишь изредка в этом проявлялось нечто, что в западной криминологии называется социопатией. Я, конечно, не спец в криминальной психологии, но мне показалось, что большинство из них следовало просто лечить, и никакими культами там и не пахло.

Досмотрев эту папку до конца, отложив ее в сторону и пожалев, что кофе кончился, я решил, что на этом просто кто-то очень ловкий и располагающий сильными покровителями делает диссертацию, или мечтает закрепиться на теплой должностенке, или просто не хочет заниматься утомительной текучкой и выдумывает, выдумывает…

Но в этой папочке была одна зацепка, я ее сразу заметил. Там было сказано, что в подразделении МВД, которое занималось преступными и запрещенными сектами, сатанисты были закреплены за майором Колымниковым. И приводился его телефон. Посмеявшись над теми прозвищами, которыми, без сомнения, нарекали его подследственные, – а диапазон был от Колымы до Калыма, – я позвонил ему и застал его на месте.

Он ответил ворчливо, был даже груб, но к грубости мне было не привыкать. А после моего обещания, если он не захочет потолковать со мной, добиться приема через начальство, все-таки смирился, только попросил быть поскорее, потому что у него скопилась масса дел.

Я взял с собой на этот раз только «ягуар» и поехал в знаменитое здание на Петровке, чтобы выяснить – чем же все-таки сатанисты отличаются от других людей.

Глава 36

Колымников действительно оказался майором. С того момента, которым оканчивался доклад, прочитанный в комнате особняка Аркадии, ему дополнительную звездочку не повесили.

Вообще-то, майоры лучше других. Нет, в самом деле, они еще не чувствуют себя слишком уж вознесенными над основной служилой массой, и в то же время у них уже появилось чувство ответственности, которое в нашей системе почему-то вскармливается только неким набором полномочий и в нижних этажах вопиюще отсутствует. Так что мне повезло, решил я, усаживаясь за стол Колымникова, миновав три других стола, за которыми никого в этот момент не было.

Он смотрел на меня хмуро, подозревая в тайных интригах. Это было нормально, интриги в таких вот кабинетах и коридорах – вещь обычная.

– Я прочитал доклад вашей структуры по диагонали, но весь, – сказал я.

– Ну и что?

– Мне нужно знать, что ими движет? Что заставляет этих ребят отрекаться от общепризнанного и уходить в такую экзотику? Ведь согласись, сатанизм – экзотика.

Он ответил неохотно:

– Психи они. Вот и все.

– Все? – Я едва верил, что не ослышался. – Но тогда слишком многое в деятельности человека можно объяснить тем, что у него не в порядке психика. Даже то, что вполне нормально, – религия, философия…

– Меня тут посадили не за религией наблюдать, – произнес майор Колымников. – Мне нужно рассматривать совершенные преступления и анализировать – не чернокожие ли их совершили?

– Чернокожие?

– Ну, так сатанистов называют простые уголовники. Потому что они все время носят куртки из черной кожи. Или нашивают полоски кожи на одежду.

– Понятно. Ну а все-таки, что их группировки в целом отличает от прочих бандитов?

Он пожал плечами и скучно проговорил:

– Ритуальность, прикрывающая слабость этих индивидов за щитом коллективной ответственности. Жестокость как мера компенсации социальной неполноценности и, может быть, отрешенность от ценностей и нормативов обычного преступного сообщества.

– Например?

– Ну, вы же читали доклад? Там много примеров, и мне не хочется их повторять.

– Пример на бумаге совсем не то, что пример, который приводит живой человек, принимавший участие в расследовании.

– Да ничего я не расследую. Мне кажется, работать с конкретной ситуацией и потому анализировать ее – не очень грамотно. Эмоции лишают ясности…

Так, если бы я встретился со сфинксом, у него было бы больше заинтересованности, чем у Колымникова. К тому же он уже не говорил, а цедил ответы, а это означало, что его терпение на исходе.

– И все-таки, в этом должны быть какие-то элементы веры, какие-то особенности мотивации. У членов должны складываться некие присущие только им психологические стереотипы…

– Нет у них ничего подобного, – прервал он. – Вся их мотивация – рэкетом заняться. Как и всякая прочая угла делает.

– Рэкетом? Простым рэкетом?

– Самым что ни на есть простым.

– А где их территория?

Он помялся.

– Ну, сразу за Сухаревкой. И где-то еще у Кольцевой дороги по Рязанскому шоссе. Я не специалист по дележке города на зоны влияния, но, кажется, рязанское направление всерьез бандитами никогда не рассматривалось, вот они там и осели без труда.

– А на Сухаревке сели с трудом?

– С трудом, – он чуть оживился. – Тот район довольно долго, чуть не два года, пасла группировка почти в полста боевиков. Район-то золотой. И командовал ими вполне представленный в верхах авторитет. Кликуху я его сейчас не помню, но о нем газеты писали, когда он один из первых из своей братии вздумал баллотироваться в Думу. Тогда это было внове – уголовный авторитет, и вдруг… В общем, он все равно не прошел, но их банду все стали называть Делегатами.

– У них была война?

Он кивнул.

– Самая настоящая. У Делегатов человек десять постреляли, прежде чем они смирились и перестали рыпаться.

Я наклонился к Колымникову, насколько позволял стол.

– А почему они выиграли эту войну? Ведь их, наверное, было меньше, чем полста. И экономически они были слабее, не было откуда финансы сосать?

– Да, и меньше, и слабее. Но выиграли. – Он задумался. Я буквально чувствовал, что за этим вот лбом мыслителя роятся идеи одна другой оригинальнее. – Главным образом потому, что чернокожие дрались изобретательно. И… – он посмотрел в потолок, стараясь там прочитать подсказку, – они были согласны дорого платить за любую информацию о своих врагах. Так дорого, что почти каждый из прикрываемых Делегатами торгашей их продавал. То есть противнику все о них было известно. Только выслеживай и бей. Отбирай деньги у кассиров, лупи отдельных «быков», поджигай фирмы, которые Делегаты опекают…

Майор немного оживился. Его глаза потеряли сонное выражение, а руки выползли из-за стола и стали порхать в воздухе, выражая жестами то, что майору трудно было выразить словами. Во всем его облике – даже в чубе над лбом – появилось что-то мальчишеское, и мне стало ясно, почему он пошел в менты. За романтикой, как ни странно это будет звучать для прожженных ментовских волкодавов. Но романтикой особого рода, где не нужно особенно думать или сомневаться, а нужно лупить и взрывать.

– Так. А где находится база Делегатов?

Он стал подозрительным, как собака, у которой кто-то пытается украсть кость.

– А зачем тебе?

– Ну дай хоть телефон их связи. Ведь у них должен быть какой-то канал?

Он вздохнул, полез в стол и выволок на свет объемистую тетрадь с коленкоровыми корочками. Порылся, потом продиктовал мне один-разъединственный телефон, и им я вынужден был удовольствоваться. Я, конечно, еще не знал, зачем он мне будет нужен, но зачем-то запомнил.