Проблема выживания, стр. 44
– Я тебе, сука, сейчас поиграю автоматом, – громко, на все подземелье, но очень спокойно ответил Квадратный. – А ну брось, скот, слышишь?
С той и другой стороны двери автоматы защелкали затворами. Ростик поймал себя на том, что нашел отличную нишу для огня по двери.
– У меня приказ! – завизжали у двери. – Ну, чего ты? Приказ же…
Квадратный так и шел дальше, неся, как флаг, содранную простыню.
– Я сказал, брось оружие. Пока ты тут девок трахал, холуй, мы там… Брось автомат! – на этот крик все, кого Ростик видел у двери, вдруг послушно опустили оружие. А Квадратный вошел в раж: – К стене, суки! Не то всех положу тут, и пусть потом… Хоть трибунал, но всех положу как одного.
Ростик бросился Квадратному на помощь. И странное дело, парни, что пришли с топором, оказались рядом, должно быть, глубже всех других наук усвоили первое правило атаки – всем заедино, иначе – смерть. И тогда голубопогонники сдрейфили.
Арестовывать по анонимному доносу полусонных, невооруженных людей по ночам, стоять заградотрядами, то есть бить в спины тем, кто тебе и посмотреть в глаза не может, – это они умели. А вот встретиться с настоящими бойцами, выжившими только потому, что умели опережать противника, каким бы он ни был, они не могли. Холуи, вспомнил Ростик определение старшины, они терялись, когда не находили холуйства в других.
– Вы же не будете стрелять в своих? – вдруг ноющим голосом сказал кто-то из голубых. И Ростик с удивлением узнал Голубца.
Тогда он подошел к нему, приблизил свой нос к самым его глазам, чтобы даже в неверном свете, падающем сверху, разглядеть его побелевшие глазенки, и процедил:
– Ты не свой, гад. У нас роженица умерла, потому что ей воды не хватило, пока ты тут душ принимал…
Он замахнулся, кто-то из стоящих у стены голубопогонных дернулся, поднял руку к поясу, чтобы достать пистолет, но над головами веером, высекая бетонные крошки, прошла очередь. Ростик обернулся, парень, что нес топор, сменил его на автомат.
– Хватит, ребята. Пошли наверх, спросим народ: что с этими делать?
Они поднялись. Голубопогонники шли, неловко цепляясь друг за друга, постоянно сбиваясь в кучу, должно быть, боялись, что кто-то из этих грязных, завшивевших, озлобленных людей все-таки начнет стрелять. Так они и появились на крыльце.
Как ни странно, тут уже собралась толпа. Она не смешивалась с чистенькими начальниками, она стояла внизу, у самых ступеней, и ждала. Это было понятно по тому, что начальникам просто не давали уйти. Если кто-то из отцов города и района пытался спуститься, его тут же теснили на крыльцо. Молча подталкивая в плечи, в спину, под зад… А войти в здание коммунисты тоже боялись. Там раздалась очередь, было неясно, кто пустил в ход оружие, и главное – чья взяла?
Впереди всех, как обычно, стоял Борщагов. Он щурился на солнце, слегка выпятив живот, осматривал площадь. И был он таким выбритым, умытым, свежим, бодрым, так аккуратно у него был повязан галстук, так сверкали начищенные ботинки, что ничего и объяснять никому не нужно было.
Кстати, Ростик обратил внимание, что галстук у него был так называемый ленинский, то есть довольно широкий и мягкий, как было принято в стародавние времена, темно-голубой, в белый горошек. Еще Ростик вдруг обратил внимание, что и бородка у него под вождя. И крысиные усики тоже… Его затошнило, как бывало, когда он узнавал что-то необъяснимым образом, когда он предвидел будущее. Но это было не предвидение, это был приступ ненависти к скотам, превратившим сограждан в своих рабов и находящих в этом не только смысл жизни, но и наслаждение. Это была ненависть к пиявкам, которые, как уголовники, считали, что грабить всех дано им от природы. Коммунисты – вот в чем собралась вся подлость этого мира…
– Ну, – спросил Квадратный, посмотрев на толпу у лестницы, на начальников перед собой, на сжавшихся от страха гэбэшат где-то сбоку, – и что теперь с вами делать, товарищи говнюки?
Глава 34
– Да как вы смеете? – повернулся к Квадратному Борщагов. – Да мы за этот город, за вас…
Внезапно из толпы, становящейся все плотнее и гуще, на всю площадь раздался чей-то мужской, уверенный и жесткий голос:
– Да, расскажи, отец родной, как ты о нас заботишься, ночей не спишь!
В толпе возник, но довольно быстро утих смех. На крыльце никто не издал ни звука. Ситуация в самом деле была непонятной. Никто не знал, что теперь делать. Одно было ясно – по-старому уже не будет, не должно быть.
Вдруг кто-то в толпе вскипел, стал проталкиваться вперед. Ростик пригляделся, ему все было видно. Это были три или четыре женщины, грязные, немытые волосы, выбившиеся из-под платков, превращали их в каких-то фурий. Таких можно было испугаться и с оружием в руках. Начальнички отшатнулись, Борщагов стал бледным, как его рубашка.
– Товарищи!..
– Кабан навозный тебе товарищ, – отозвался тот же голос. На этот раз смешков уже не было.
А ведь кончился смех, решил Ростик. Толпа качнулась вперед, но тут как-то неловко в первых рядах появился высокий бородатый человек в длинном, разорванном под мышкой пальто. Ростик его раньше не видел, но он почему-то сразу почувствовал, что этот человек не побоится встать на пути всей толпы, и это делало его сейчас самым сильным из всех, кто тут находился.
– Люди, не берите грех на душу! Послушайте свою совесть, ведь не знаем мы ничего…
– Как не знаем?! – заорал Квадратный. – Пока мы там гнили заживо, эти… – он указал на начальство, от возмущения у него не было слов. Тогда он вырвал из-за пазухи простыню и бросил в толпу. – Вот! А еще, – он подскочил к кому-то из тех ребят, что набивали сидоры райкомовской жратвой, – вот, и вот, и вот…
Он кидал в толпу и банки, и какие-то пакеты, затянутые целлофаном, и еще какие-то упаковки. Ростик уже не понимал, что происходит, не понимал, что доказывает Квадратный и как он это доказывает. Но старшина знал, что делал.
Какая-то старушка с седыми космами, закрывающими лицо, без платка, почти безумная, все трепала в поднятых руках кусок простыни. И ее голос был слышен почти на всю площадь или даже на весь город:
– Стиранные, Матерь Божья!
Надо отдать должное Борщагову, он попытался взять ситуацию под контроль. Он поднял руку в извечном жесте успокоения, шагнул вперед и зычно заорал:
– Это положено мне по штату, по номенклатурному списку…
– Ты, мразь человеческая, помолчи, а то линчуют тебя тут, и все дела, – сказал парень с автоматом, остановивший потасовку в подвале. – Просто молчи, может, обойдется.
Борщагов посмотрел на него и отшатнулся вбок, наткнулся на Ростика. Ростик заставил себя улыбнуться:
– Не ушибся, шкура партийная?
– Да как ты смеешь, мальчишка?!
– Как ты, падаль, смеешь этим людям еще в глаза смотреть?
То ли Борщагов не понял, что голубопогонники не свободны в своих действиях, то ли уже плохо соображал, что происходит вокруг, то ли его зашкалило от страха, но он заорал:
– Охрана!
И такова была сила привычки, что двое «голубых» каким-то образом решились, сунулись было вперед, но ненадолго. Одному подставили ножку, и он едва не упал, его подхватили и втолкнули назад в рядок гэбэшников. Второго вообще так двинули прикладом в спину, что грохот его падения на холодный асфальт заглушил даже ропот толпы. Парень больше не двигался. Других желающих слушать Борщагова не было.
Райкомовский секретарь теперь выглядел как большой, нелепый цыпленок, попавший под шпоры закаленного в боях петуха. Он огляделся, в его глазах светился страх.
– Да как же так можно, товарищи?..
– Когда ты, гнида, свои подштанники стирал в воде, а у нас дети умирали – мы тоже были товарищами?.. – спокойно проговорил Квадратный, подошел к нему и толкнул к стене. Потом быстро, но твердо, как и положено солдату, подобрал автомат с плеча, положил руку на затвор.
– Стойте!
Это опять был бородач. Он поднял обе руки, и вдруг Ростик понял, что стрельба в самом деле может оказаться ошибкой, если этот человек так думает. Почему так было и что это был за человек, Ростик не знал.