Место отсчета, стр. 25

Они почувствовали это сразу, хотя сначала и не поверили. А потому старым солдатским чутьем стали ждать подвоха. Но его не последовало, подошел рассвет.

Тогда они поняли, что выжили. Когда стало совсем светло и никаких гиеномедведей в округе больше не было, Ростик спустился с горки к вчерашнему ручью и вволю напился. Затем снял доспехи и как следует искупался. Потом сполоснул свои поддоспешные тряпки. Все равно они должны были высохнуть за пару часов, потому что солнышко теперь жарило прямо по металлу, как огонь под сковородой. От верхнего балахона давно остались одни воспоминания.

После этого они перевязались, все вместе. Хуже всего пришлось Пестелю. Он вообще был в полуобморочном состоянии. К тому же, как ни ловко обработал его раны старшина, крови он потерял столько, что идти не мог. Пришлось его посадить на единственного оставшегося жеребца. Как ни удивительно, это оказалась лошадь Ростика. Ему это показалось хорошим знаком.

Потом они пошли, зарыв под каменной стенкой все, что не могли унести с собой. Даже один автомат пришлось оставить, разумеется, завернув его в брезент как можно тщательнее.

После бессонной ночи, усталые, избитые, подавленные, словно по ним прошелся асфальтоукладчик, они тащились вперед. Первый километр показался адом, еще большим, чем драка с гиеномедведями. А потом что-то произошло в голове, чувства отключились, и зашагали даже веселее, передвигая скрипящие от песка тяжеленные доспехи.

Перевал кончился, начался спуск с холмов, идти стало еще легче, потому что под уклон тяжесть доспехов как бы сама собой заставляла переставлять ноги. Добрели до приличной речки, остановились, чтобы передохнуть, но начинать путь после этого отдыха оказалось так тяжело, что больше о привале до конца дня никто и не заикался. Даже мясо, поджаренное про запас на прежних стоянках, жевали на ходу.

Иногда их оставалось только двое. Пестель, привязанный к седлу обрывками узды двух других лошадей, чтобы не упасть, впадал в беспамятство. И ни Рост, ни старшина не собирались приводить его в чувство. Как ни соображай, а это было лучшее, что можно было придумать. Ростик и сам бы с удовольствием отключился, но идти в беспамятстве, как известно, невозможно.

Началась выжженная равнина, на которой от весенних трав и ручьев, шумевших тут еще пару недель назад, остались сухие, коричневые стебельки да грязноватые лужи. Ростик начал надеяться, что следующую ночь удастся поспать хотя бы наполовину. Они ушли далеко, вряд ли гиеномедведи захотят так далеко уходить от своих берлог, особенно если и поближе хватало добычи…

Ночью он действительно почти выспался, и весь следующий день топали довольно резво. А вот потом стало худо старшине. Он шел впереди, как обычно, но вдруг, не издав ни единого звука, стал забирать в сторону, уходя все дальше от спутников, не реагируя на окрики. Тогда приходилось гнаться за ним и трясти, чтобы он пришел в себя.

Заглянув в его глаза под забралом, Ростик вздрогнул и до конца дня думал об их выражении. Не то чтобы оно было ужасным само по себе. Но возникало стойкое подозрение, что в этом теле старшины Квадратного, каким его все знали и уважали, человек больше не присутствовал. Другого объяснения Ростик придумать не мог.

Несколько следующих дней он помнил очень плохо. Должно быть, потому, что спал всего-то часа по три, давая израненному, отупевшему, уставшему Квадратному спать существенно дольше. Это подействовало, странные случаи беспамятства при ходьбе стали реже, а потом и вовсе прекратились. Они даже смогли обсудить кровотечения, которые вконец ослабили Пестеля.

Вроде бы они не оставили ни одной неперевязанной раны, а он все время оставлял на блестящей от пота лошадиной шкуре кровавые капли. И никто не мог понять, откуда она течет. Впрочем, страх, что он умрет слишком быстро, стал проходить. Если он не кончился за три дня, значит, до города дотянет… Должен был дотянуть. Правда, два укуса стали гноиться, покрылись корой блестящего серого налета, но в Боловске, после оказания грамотной медицинской помощи, от них и следа не останется.

– Жаль, у нас нет спирта, – высказался Ростик. – С ним все раны продезинфицировали бы.

Он даже не стал договаривать. Пестель, который в этот момент что-то соображал, кивнул, а старшина вздохнул.

На пятый день после драки на перевале старшина вдруг спросил:

– Сколько до города?

Ростик уже давно видел сверкающую искорку сигнального шара на фоне серого неба вдали, но определять расстояние почему-то не собирался. И еще он вдруг понял, что старшина уже очень давно не заговаривал сам, а лишь отвечал на вопросы.

– Не понимаю я сейчас расстояний, – отозвался Ростик. – Если хочешь, сам попробуй определить.

Старшина кивнул, и Ростик достал свой бинокль. Квадратный взял его грязными пальцами. Оказалось, что одну латную перчатку он где-то потерял и даже не заметил этого.

Ростик сомневался, что он что-то увидит, так дрожали его руки, но старшина старался, долго и методично преодолевая слабость. Вдруг он оторвал взгляд и растрескавшимися, обметанными белым налетом губами прошептал:

– Рост, посмотри.

Ростик взял бинокль, поймал шар. Что-то с ним было не то… Так и есть, вокруг шара проходило какое-то затемнение. Значит, они включили свой экран, что-то это значило. Ростик достал часы, засек время, стал считать обороты. Раз, два, три…

– Семь, – сказал он, когда понял, что секундная прошла сто с чем-то делений – здешнюю минуту, по предложению Перегуды.

– Семь? – удивился старшина. – Но ведь это значит?..

– Тревога! – кивнул Ростик. – Там что-то происходит. – Он подумал, посмотрел на Пестеля, накрепко привязанного к седлу, потом взглянул в лицо Квадратному. – Ты быстрее идти можешь?

На скулах старшины заиграли два желвака.

– Давай ты первым, а я попробую за тобой поспевать. Так должно быть быстрее.

Глава 17

До города оставались считаные километры, когда они увидели это. Сверкающая машина, похожая на плоскодонную, вытянутую лодку и одновременно на черепаху с растопыренными ногами, неторопливо летела над землей. Спереди и сзади попарно от корпуса отходили недлинные ребристые фермы с полусферами на концах. Во время поворотов лодки набалдашники эти заметно разворачивались. Не составляло труда представить, что эти полукружья отбрасывали вниз какой-то мощный поток энергии, который удерживал машины в воздухе и заставлял двигаться в нужном направлении.

– Что это? – с трепетом в голосе спросил Квадратный. Такого тона Ростик не слышал у него, даже когда они обсуждали гигантского двара. – На вертолет не похоже.

– Это не вертолет, – твердо заявил Пестель, который весь последний день находился в сознании, только идти не мог. Зато, как оказалось, он мог думать. – Может, ее имеет смысл посчитать гравилетом?

– Что? – не понял старшина.

– Машина, которая использует принцип антигравитации.

– Тут еще и гравитация не доказана, – проворчал Ростик, – а ты уже на «анти» замахиваешься.

– Гравитации не может не быть, иначе мы бы давно улетели в…

– Тут может быть простая центробежная сила, которая прижимает…

– Эта штука, похоже, летает, прекращая действие центробежных сил.

Спор получился не очень внятный, зато он успокаивал. Даже старшину.

– Ловки собаки, – со злобой проговорил он, плюнул под ноги и приказал: – Давайте-ка под деревья. А не то нас засекут и будет как во Вьетнаме.

Во Вьетнаме никто из них, конечно, не был, зато все видели немало хроникальных киножурналов. И поэтому, как всем показалось, эта штуковина действительно смахивала на американский вертолет – так же хищно опущен нос, вынюхивающий окрестные поля, так же поблескивало ломаными плоскостями стекло кабины, за которыми виднелись силуэты пилотов.

Попытавшись их рассмотреть в бинокль, Ростик без труда различил большие шлемы, отливающие металлом. Еще одна сверкающая фигура виднелась в прозрачной башенке, расположенной над пилотами. Из нее торчали два спаренных ствола, очень похожих на ту пушку, которую вместо ружьеца носил двар. Две другие пушки торчали из наплывов на боках лодки. Они были уже непрозрачны и производили солидное, чуть ли не бронированное впечатление.