Твой враг во тьме, стр. 76
И вдруг Леша сорвался со своего сундука и метнулся к столу. Плюхнулся на табурет, схватил Лёлину почти полную рюмку, неумело, причмокивая, осушил ее до дна. Брякнул уже пустую о стол, нашарил огурец, остывшую картофелину, начал медленно жевать, закрыв глаза. Похоже было, самогонка сразила его с полуглотка.
Ноздрюк минуту стоял разиня рот. Потом хохотнул:
– Мать честная! Да ты, Лёха, никак и впрямь человеком становишься? Ну надо же, я думал, так себе, тварь насекомая, ползает да пищит, ждет, кто б его к ногтю прижал, а гляньте-ка: глушит первача, что твой мужик! Молодец! Ай, молодец, дурак!
Лёля увидела большую веснушчатую руку, которая легла мальчику на голову, грубо взъерошила волосы. Алексей рухнул лицом в стол.
Баба Дуня зажала рот рукой, но с места не двинулась.
– Гляди, старая карга, – пророкотал Ноздрюк, усмехаясь, – и внучок кончит, как мамка его. Ладно, на первый раз смолчу, не стану в усадьбе докладывать про твои фокусы самогоночные. Но гляди у меня!
Лёля увидела внушительный, рыжий от веснушек кулак, который покачивался над беловолосой Лешиной головой. Потом кулак разжался – и толстые пальцы сомкнулись вокруг бутылочного горлышка. Бутылка исчезла со стола. Несколько тяжелых шагов, скрип и хлопок двери. Топот по крыльцу.
Ноздрюк ушел.
Лёля так и села, где стояла, только чудом угодив не на пол, а на сундучок. Устало понурилась, опустила влажное от пота лицо в ледяные ладони, только теперь осознав, как измотало ее случившееся, словно бы выпив все силы.
О господи, да когда же это кончится?! Нет, надо уходить отсюда – и побыстрее. Еще одной такой встряски она просто не вынесет.
С усилием подняла голову. Баба Дуня стояла, привалившись к стене, тоже спрятав лицо в ладони, не замечая, что мертвецки спящий Леша постепенно съезжает с табурета и вот-вот упадет.
Лёля метнулась вперед и успела ухватить его за плечи.
Подошел козленок, взялся мягкими губами за край футболки, потянул. Лёля обратила внимание, что край этот влажен и изрядно помят: верно, жевали его частенько.
Баба Дуня отвела ладони от лица, распрямилась и некоторое время тупо обводила избу тяжелым, незрячим взглядом.
– Ой, мамыньки… – выдохнула, как простонала. – Ровно в очи смерти поглядела… Вот уже правда: гость на двор – и беда на двор!
– Помогите-ка, – сухо сказала Лёля. – Я одна его не удержу.
Баба Дуня неровной, пьяной походкой приблизилась к ней; нагнулась, взяла внучонка за ноги. Вдвоем они кое-как перетащили худое, безвольно-тяжелое тело на кровать. Леша дышал тихо-тихо, под глазами залегли темные круги.
Лёля отвернулась. Ей стало стыдно за мгновенный порыв неприязни, почти ненависти, который она вдруг ощутила к бабе Дуне. «Гость на двор – и беда на двор», – подумаешь! Нет, ну в самом деле: чего уж так пугаться? Опасность грозила беглянке, а старухе – что? Небось не расстреляли бы, даже не выпороли бы принародно! Все-таки не крепостное, в самом-то деле, право, не оккупация фашистская! Хотя… не Лёле судить тех, кто дал ей приют. Не зря же так стремительно бросился к столу Леша. Даже он своим слабеньким умишком почуял угрозу – и ринулся выручать по мере сил своих и опасную гостью, и бабулю, да и себя самого. Значит, есть что-то, чего Лёля просто не понимает. Значит, есть причины им всем так уж бояться Ноздрюка!
И тут она вдруг поняла, что никаких этих причин знать не хочет. Не желает! Нет у нее на это силушек! Да, да, она вечно будет благодарна бабе Дуне и ее внучку, но, кажется, самый лучший способ выразить им свою благодарность – это избавить хозяев от своего присутствия. И чем скорей, тем лучше.
Баба Дуня пыталась поудобнее уложить беловолосую Лешину голову на подушке, но руки у нее тряслись. Лёля ударом кулака резко взбила подушку сбоку, и голова мальчика перестала скатываться.
– Где моя одежда? – спросила тихо.
Баба Дуня, с трудом передвигая ноги, прошла в сени и вернулась, неся вещи. «Ой, кошмар! – вспыхнуло в Лёлиной голове. – Они же сушились в сенях! Ноздрюк мог видеть… Ну, наверное, не увидел, а то обязательно вернулся бы. Значит, мне опять повезло. Надолго ли, интересно знать?»
Лёля начала переодеваться, с тоской ощущая прикосновение к телу еще влажной одежды. А кроссовки, разумеется, мокрые. Как и вчера. Да ладно, и пусть. Неизвестно ведь, сколько еще раз придется ей форсировать водные преграды. Возможно, и просыхать не стоит.
От этой «светлой надежды» на душе сделалось вовсе препогано. Ох, снять бы, снять с себя это мокрое, забиться в какой-нибудь теплый, темный уголок, укутаться в одеяло, в шубу – да хоть во что-нибудь, только бы сухое, пахнущее не скитаниями и страхом, а домом, теплом, покоем…
Слезы навернулись на глаза, Лёля отчаянно оглянулась, но баба Дуня на нее не смотрела: увязывала в тряпицу два толстых ломтя хлеба, смазанных медом, да несколько огурчиков…
«Это она мне собирает, – поняла Лёля. – На дорожку».
Вот так небось испокон веков собирали русские крестьянки нехитрую снедь беглым варнакам – боясь, но и жалеючи.
Лёля сердито размазала слезы по лицу. Да, жаль ее бабе Дуне. Жаль… но себя и внука еще жальче. Что ж, так и быть должно, не на кого тут обижаться.
– Спасибо вам за все, – сказала Лёля тихо. – Извините, я вам столько неприятностей…
Баба Дуня сильно махнула морщинистой ладонью.
– Иди уж! Иди, Христа ради! – выдохнула чуть слышно. – Лихом только не поминай, слышишь? Сама я на свете зажилась, мне что, а вот он…
Она понурилась, но Лёля все поняла. Вернуться бы, поцеловать спящего мальчика, ну хоть по голове погладить… но не решилась.
– Прощайте, – вымолвила, удивившись, как и откуда вспорхнуло на язык это непривычное слово, которое одно-единственное и подходило сейчас к случаю
– И ты прости, – эхом отозвалась баба Дуня. – Ступай с богом… Да смотри же, задами иди, на улицу носа не показывай! Держись лесом, а как излучины завидишь, тут можешь на дорогу выходить. Но не раньше, не то на кордон напорешься!
На пороге оглянулась. Старуха крестила ее вслед, а козленок украдкой жевал край занавески и смотрел на Лёлю прозрачными, бессмысленными глазами.
Дмитрий. Июль, 1999
В жизни своей не приходилось Дмитрию видеть дорогу, которая меньше напоминала бы прямую! Вдобавок на ней и в самом деле даже трактору пришлось бы не по себе. «Атаман», правда, держался, пер напролом довольно бодро, однако интересно, как здесь пробирался франтоватый «Дюранго»? Может быть, пассажиры несли его на руках до самой деревни?
– Вот же грязища, а? – выдавил Андрей. – А ведь по меньшей мере неделю не было никакого дождя. Может, тут какие-то подземные источники бьют?
– Или каждый день поливают из пожарных шлангов, чтобы грязь подновить, – согласился Дмитрий и едва не подавился словом, когда «Атаман» ухнул в глубокую промоину.
Так они мучились около километра, и вдруг грязь отвердела, а вслед за тем автомобиль выбрался на отличный асфальт. Проехали, немало изумляясь, еще сотни две метров – и увидели, что путь раздваивается. Одна его часть шла вперед, в том направлении, куда ехали Дмитрий и Андрей, а другая вроде бы возвращалась к шоссе.
– Ну, понятно, – кивнул Андрей. – Мы ехали черным ходом, как нежелательные гости. А тут блатная дорожка, строго для своих. Он что, этот Штирлиц местный, надеялся, что мы в грязи завязнем или просто испугаемся и свернем?
– Скорее время тянул, чтобы дать подготовиться к встрече. – Дмитрий махнул вперед. – Смотри, нас уже ждут.
Дорога была перегорожена шлагбаумом. Дальнозоркий Дмитрий разглядел щит с надписью: «Внимание! Зона лесных пожаров. Проезд без специального разрешения запрещен!» Запрещение подкреплялось наличием трех мужиков в камуфле и фуражках, похожих на пограничные, только с перекрещенными веточками на околышах.
– Партия зеленых? – усмехнулся Андрей. – Что за фокусы? Да они при оружии!