Твой враг во тьме, стр. 102
Он отыскал в камышах свои вещи, открыл пакеты с едой, разделил хлеб и сухую колбасу. Лёля с ужасом уставилась на базуку:
– Неужели мне и это придется нести?! Она для чего? Это ручная пушка? Она в самом деле способна выстрелить? Могу себе представить! – В голосе ее звучало презрение.
– Давай я понесу! – вызвалась Олеся. Забыв про еду, она с восхищением водила пальцами по красному сверкающему дулу и норовила нажать на курок.
– Хотите, я?.. – донесся голос – тихий, как шелест травы, но все обернулись так резко, будто рядом ударил гром.
Олеся вскрикнула, Лёля испуганно махнула рукой, а Дмитрий шумно выдохнул сквозь зубы, силясь сдержать невольную дрожь, пробежавшую по плечам.
Да, Леша мог напугать кого угодно – этим своим бледным, заострившимся лицом и провалившимися глазами, рваниной, в которую превратилась его одежонка. Похоже было, что он продирался сквозь непроходимые заросли и все ветви этого леса пытались его удержать. Мальчик еле стоял на ногах. Даже козленок, которого он прижимал к груди, казался смертельно усталым и не взмекивал по своему обыкновению.
– Ой, Лешенька… – прошептала Лёля. – Откуда же ты взялся?
Мальчик не обратил на нее внимания – смотрел на Дмитрия и беспамятного Семибратова, лежащего на траве.
– Так и помрет без отпевания… – проговорил вдруг, но не своим, тонким, ломким, а чужим, лишенным живых красок голосом.
– Типун тебе на язык, – огрызнулся Дмитрий. – Он жив, может быть, еще и очухается! Ты лучше скажи, куда пропал. Я уж думал, тебя на том сеновале вместе с Андреем…
– На сеновале? – пробормотал Леша, и видно было, что он с трудом соображает, о чем идет речь. – Не помню… я от старосты убежал. Он за мной гнался, а я убежал. Ты меня старосте не отдавай, не то он меня, как бабку, в болоте затопит!
– Что?.. – выдохнула было Лёля, но только зажмурилась, подавившись дальнейшими словами.
Олеся между тем выпрямилась и как зачарованная пошла к Леше, бормоча:
– Ой, он кто? Это братец Иванушка? Твой козленочек заколдованный? Можно я его поглажу?
Дмитрий и Лёля молча смотрели, как мальчик передал Олесе козленка, как они стоят, быстро, тихо перешептываясь. Все трое по очереди откусывали от бутерброда и яблока, которые держала Олеся.
Лёля уткнулась в плечо Дмитрия, и слезы согрели его холодную кожу.
С усилием поднял руку и погладил по спутанным волосам:
– Ну, чего ты? Потерпи еще немножко! Все живы, дети вон… Ну, не плачь, пожалуйста!
– Ой, я не могу, не могу! – шептала Лёля задыхаясь. – Это просто… я не могу! Как же все это?.. Или мы правда произошли от каких-то зверей? А если людей создали боги, почему мы такие жестокие, страшные? Или в той программе, которая заложена в нас, благодаря которой мы должны быть добры и великодушны, произошел сбой? Глюк проскочил?
Дмитрий кивнул:
– Может, и так. А ты не думаешь, что они там… наверху… наоборот, все именно такие, что там как раз норма – изощренная жестокость, а милосердие – это и есть глюк в программе?.. Ладно, давай собираться. Неспокойно тут. Скорее бы дойти до машины, там отдохнем.
Теперь ношу распределили так: Олеся взяла козленка, Лёля – одну из сумок и базуку, а малость оживший Леша навьючил на себя рюкзак. Дмитрий боялся, что мальчишка рухнет от этой тяжести, однако у того на лице появилось непривычное упрямое выражение и даже щеки зарозовели. Похоже было, и впрямь дойдет и донесет! Ну а сам Дмитрий, разумеется, опять взвалил на спину Семибратова.
Они шли по руслу реки, старательно обходя деревню.
«Глюк в программе, – твердил про себя Дмитрий. – Глюк в программе… грамме… гамме…» И снова: «Глюк в программе…»
Он не отдавал себе отчета в мыслях, просто ритм этих слов точно совпадал с ритмом ходьбы и, как ни странно, помогал не сбиваться с шага. Впрочем, эта хитрость известна пешеходам и бегунам небось еще с доисторических времен. Только поэтому и были придуманы боевые барабаны и строевые песни. А также пионерские речевки:
Кто шагает дружно в ряд?
Это наш большой отряд!
Ногу выше поднимай,
Песню дружно запевай!
Может, и правда запеть, а то ноги совсем перестали подниматься? Тело Семибратова с каждым шагом наливается все большей тяжестью. Странно – он ведь небольшого роста, не такая уж ноша… И вдруг Дмитрий понял, что означает эта особенная тяжесть, навалившаяся на плечи.
Когда он перестал слышать слабое дыхание Семибратова? Неужели…
Да нет, не может быть! Он не мог умереть. Он должен жить! Дмитрий вернет его к жизни, даже если придется всего измолотить прекардиальными ударами! Он должен жить, чтобы понять…
Остановился, дрожащими руками начал снимать ношу с плеч – и вдруг что-то резко, сильно толкнуло его в спину и сбило с ног.
Лёля. Июль, 1999
Лёля сначала не поняла, что произошло, услышала только странный треск позади. Обернулась – Дмитрий лежал на траве, а сверху на него навалилось тело Семибратова. В первую минуту подумала, что он споткнулся, упал, а теперь не может подняться. Скинула с плеча сумку, упала на колени – и замерла, увидев рваную дырочку на спине Семибратова, в которой слабо пузырилось кровавое месиво. Дмитрий не шевелился… И ясно, ясно стало все, ясно до рези в глазах, до звона в ушах. Она слабо крикнула – и подавилась криком, услышав ненавистный, такой знакомый голос:
– Встань! Подними руки!
Как во сне, выпрямилась. Ох, если бы проснуться! Или хоть умереть, лишь бы не видеть этой фигуры в почернелой одежде, кое-где висящей лохмотьями! Лёля медленно потянула руку ко лбу, пытаясь перекреститься: крестное знамение отгоняет призраков и оживших мертвецов.
– Кому сказал! Руки вверх!
– Дядя Петя! – взвизгнула рядом Олеся, и тогда Лёля поверила своим глазам.
Да, это был он, доктор Зиберов, – стоял шагах в десяти от них, цепляясь за ствол толстенной осины, едва удерживаясь на подгибающихся ногах, бледный, страшный, окровавленный. Он и правда походил на ожившего мертвеца, потому что вряд ли кто мог выжить после аварии вертолета. Он и не выжил – ожил. Восстал из мертвых! И снова пошел пить людскую кровь…
– Олеся, иди сюда! – слабо позвал он, но девочка отпрянула, прижалась к Лёле:
– Нет! Не хочу к нему! Я его боюсь!
– Иди сюда, говорю!
В это мгновение Леша сорвался с места, ринулся вперед, заплетаясь длинными худыми ногами:
– Не надо! Не убивай девочку!
И упал вниз лицом, поскользнувшись на росистой траве, придавленный тяжестью рюкзака.
– Не путайся под ногами, дебил, – брезгливо буркнул доктор, вскидывая пистолет.
– Леша, Леша!
Олеся побежала к мальчику, упала рядом, замахала руками:
– Не трогай Лешу!
Козленок отбежал, крича жалобным, тонким криком.
Доктор сделал несколько шагов вперед, волоча ногу.
– Заткнитесь, щенки! – взвизгнул он. – Перестреляю всех! Эй ты! Достань из сумки аптечку! Быстро!
Лёля поняла, что это относится к ней.
– Пожалуйста, – пробормотала, еле шевеля губами, – пусть дети уйдут. Потом я сделаю все, что ты хочешь!
– Условия?.. – Он задохнулся, качнувшись, схватился левой рукой за бок. – Быстро, ну! Потом Олеся пойдет со мной, а пикнешь – пристрелю, как этих!
Лёля растерянно огляделась, пытаясь вспомнить, где была аптечка, в сумке или в рюкзаке. Рюкзак у Леши… нет, вроде в сумке. Она опустилась на колени, тщетно пытаясь справиться с «молнией» дрожащими пальцами. Тяжесть базуки гнула ее в сторону.
– Да брось ты свою подзорную трубу! – раздраженно прикрикнул доктор. – Шевелись давай!
«Молния» наконец-то раздвинулась, и Лёля почти сразу нащупала зеленый чемоданчик с красным крестом на крышке.
Начала тяжело подниматься – и замерла, опершись рукой о траву. Показалось или… Нет, не показалось! Дмитрий повернул голову, шевельнулся, пытаясь сбросить тяжесть мертвого тела…