Сыщица начала века, стр. 41

– Дайте сюда, – ринулся впередъ Смольниковъ, – мне дайте!

– Нетъ ужъ, позвольте! – вскочила я. – Немедленно дайте банку мне!»

Лиловые, с тусклым бронзовым отливом чернила. Желтоватая бумага. Буква «ять», твердый знак на конце слов… Наклонный, плохо разборчивый почерк с сильным нажимом. Написано перышком: отнюдь не шариком и даже не авторучкой, а пером, которое царапало бумагу, когда на нем кончались чернила. Ручка-вставочка? В точности такая еще сохранилась у Алениной мамы. А сами чернила-то какие, бог ты мой!

Что же написано бронзово-лиловыми старинными чернилами на этих пожелтевших страницах? Да что ж другое, как не дневник? Вон и даты: 19 августа, 20 августа… Какого года?! 1904?! Фанта-астика…

Секундочку! Секундочку!!!

« – Дайте сюда, – ринулся впередъ Смольниковъ…»

Смольников?! Это не прадед ли, не Георгий ли Владимирович имеется в виду? Судя по контексту, дело происходит в прокуратуре!

Он! Точно, он!

Алена бестолково перелистывала тетрадку, и руки у нее тряслись, и глаза наполнились слезами, она ни слова не разбирала, но все листала и листала…

– Алена, да Алена же! – донесся голос Светы, и она поняла, что подруга окликает ее уже не первый раз.

– Извини, я тут забылась, – ответила сдавленно. – Тетрадь, дневник… можно, я возьму почитаю? Пожалуйста!

– Возьми. И кассету тоже. Я сейчас буду в милицию звонить, а ты забери все это и уходи. Лучше, если тебя здесь не будет, когда менты приедут. Я все же врач, мне легче отбрехаться, а если ты останешься, мы начнем путаться в показаниях, то да се. Я скажу, как все было, только не буду рассказывать, что мы что-то искали… и нашли. Но ты кассету без меня не смотри, ладно? Даешь слово?

Алена глядела на нее, с трудом удерживаясь, чтобы не броситься ей на шею и не расцеловать. Светочка! Сокровище! Вот это подруга! Отдает тетрадку, позволяет уйти! Да больно надо Алене смотреть какую-то там кассету! Она будет читать дневник неизвестной женщины, дневник, в котором упомянут Георгий Смольников!

Благодарно блеснув на Свету глазами, Алена кинулась к выходу, пряча под куртку сокровище.

– Погоди! Давай хоть подоконник на место приладим! – остановил ее голос подруги, и Алене стало стыдно.

– Светик, извини, извини, тут фамилия моего прадеда упомянута, поэтому я голову потеряла… – забормотала она бестолково. – Конечно, мы все сейчас приладим. Вот так, давай, сюда, правее… Нажимай! Закрылся! Классный тайничок, такой тайник найти можно, только если знаешь, где он, или совсем уж случайно! Вот как мы нашли!.. Свет, ну хочешь, я с тобой останусь, а? Отбрехиваться вместе будем!

– Нет, иди уж! Мне одной в самом деле проще будет. – Теперь Света почти выталкивала ее из квартиры. – Только постарайся исчезнуть так, чтобы тебя никто из соседей не видел. А что ты думаешь? – невесело усмехнулась она в ответ на изумленный Аленин взгляд. – Я тоже люблю детективы! В том числе и твои!

Из дневника Елизаветы Ковалевской. Нижний Новгород, 1904 год, август

– Ваше превосходительство! – провозгласил помощник прокурора. – Тут кучер Филимонов явился, привез вам… – Он протянул руку, в которой что-то сжимал, и покраснел. – Уверяет, что дело государственной важности.

– Дайте сюда, – ринулся вперед Смольников.

– Нет уж, позвольте! – вскочила я. – Немедленно дайте банку мне!

Помощник растерянно выпучился на меня.

– Угомонитесь, голубчик Георгий Владимирович, – проговорил прокурор не без некоторой досады. – Что это вы всполошились, право? Как видите, здесь сейчас всем заправляет Елизавета Васильевна – ей и карты в руки, то есть банку.

Помощник, судя по выражению лица, решил, что у его превосходительства наступило временное умственное помешательство, а потому передал мне банку только после вторичного приказания.

Смольников алчно смотрел на мои руки. Могу себе представить, сколько новых насмешек он уже навострил! Но что мне за дело до него и его насмешек!

– Итак, господа, вы видите, что это – аптекарская баночка. В ней содержится помада для волос, улучшающая их рост. Такой помадой торгует Луиза Вильбушевич, представляющая в нашем городе парфюмерную продукцию некоей Анны Чилляг. У меня возникли некие подозрения относительно качества этой продукции, из-за чего я и отправилась к мадемуазель Вильбушевич под видом покупательницы. Мне удалось получить образец товара, да вот беда…

Я запнулась, бросила короткий взгляд на Смольникова.

Он с преувеличенным вниманием разглядывал запонку своей рубашки. Запонка была темно-зеленая, малахитовая, отделанная узкой полоской золота. Ой, ну прямо словно и не видел ее никогда! А, испугался! Понял, что сейчас я нанесу удар, отмщу за все! Я вдруг вспомнила, как рука с этой запонкой безжалостно лапала мое тело, – и едва не задохнулась от ярости. Да, самое время отомстить тебе, негодяй!

– Мне удалось получить образец товара, да вот беда… я его нечаянно обронила.

Почему я так сказала?! Почему пощадила Смольникова?

Да нет, глупости! Не его я пощадила, а себя! Свою стыдливость!

– Взгляните, господа, – предложила я, ставя банку на стол прокурора и стараясь больше не глядеть в сторону насильника, который, между прочим, даже не шелохнулся, даже ухом не повел при виде моего великодушия. Как будто именно этого он и ждал! Неблагодарный, бесчувственный человек!

– Посмотрите сюда. Даже на первый взгляд можно сделать некоторые выводы касательно сходства двух почерков: того, каким надписана этикетка, и почерка «писательницы писем». В записке даже Д русская написана, как латинская D, строчная и более напоминает латинскую «u», ну и эта манера пропускать точки над i как в латинских, так и в русских словах сiе и отсутствiе… [13] Видимо, письмоводитель Сергиенко был очень сильно увлечен этой Дарьюшкой. Он не заметил фальшивки и проглотил приманку. Теперь главный вопрос: по какой причине его пришлось заманивать в ловушку? За что его настигла жестокая кара?

– У вас есть мнение на сей счет? – поинтересовался Птицын.

– Не мнение, а лишь предположение. Господа, помнит ли кто-нибудь, как и откуда появился в нашем городе Сергиенко? Известно ли что-нибудь о его прошлом?

– Рублев! – скомандовал Хоботов, и всезнающий агент вновь привскочил со своего места и отрапортовал, словно живой, озвученный справочник:

– Авессалом Сергиенко (после крещения Кирилл Алексеевич) прибыл почти три года назад из Минска. Там служил в прокуратуре письмоводителем, зарекомендовал себя наилучшим образом.

– Это правда, – враз кивнули и Птицын, и Смольников. – Рекомендации у него были самые лестные, к тому же, – это уже добавил Птицын, – Сергиенко лично расхвалил мне его прежний начальник – мой шурин, минский прокурор господин Свержбловский.

«Господи милостивый, – подумала я, с трудом удержав совершенно неуместный и даже оскорбительный смешок, – как это забавно получилось, что прокурор женат на сестре прокурора! Между членами царствующей фамилии существуют браки династические, а это – юстиционный брак! Ежели так порассудить, то, приди мне в голову фантазия выйти замуж, я должна была бы избрать себе в пару судебного следователя! Господина Петровского, к примеру!»

Нет уж, спасибо. Не нужен мне ни Петровский, ни любой другой муж, будь он хотя бы сам товарищ прокурора.

О, уж этот-то – менее всего!

– Итак, Сергиенко и Вильбушевич – они оба из Минска. Думаю, не ошибусь, если скажу, что вражда между ними началась еще там. Случайно ли то, что Сергиенко выбрал для места своего жительства тот же город, что и доктор Вильбушевич, или приехал именно вслед за ним с какой-то целью, – это нам предстоит узнать. Тут еще есть вот какое обстоятельство, господа… Как мне удалось узнать из разговора с Луизой Вильбушевич, уже известная нам Дарьюшка прежде служила кухаркой у преподавателя гимназии Лешковского.