Разбитое сердце июля, стр. 60
– Кому? – тихо спросил Нестеров. – Кому мы должны это передать?
– Да Нинке Елисеевой! Этой ласточке-черноголовке… Сережка так ее называл. Я знала, всегда знала, что у них любовь, с тех пор, как Сережка ездил в Ригу и они там познакомились, в Юрмале…
«В Юрмале! Они познакомились в Юрмале!» – Алена стиснула руки у горла.
– Потом, когда он уже к ней ушел, я ходила на нее посмотреть… – бубнила Лариса. – Она даже не очень молодая, некрасивая совсем. Что он в ней нашел? У меня тоже черные волосы! А он ушел к ней. И Вадьку она сманила, как собачонку! И даже последнее письмо Сергей ей написал, а не мне!
Женщина прижала руки к лицу, короткое рыдание сотрясло ее тело, но она не дала воли слезам, а с силой ударила обоими кулаками по столу так, что тарелочка с бледно-розовыми клубничными пенками подпрыгнула, а поварешка скатилась на пол.
– Уходите отсюда! Больше ничего не знаю! Зачем вы пришли? Уходите!
Алена ринулась в прихожую, Нестеров наступал на пятки. В дверях Алена обернулась – Лариса шла следом, прижав к груди кулаки, лицо набрякло морщинами, набрякло ненавистью, стало почти уродливым, почти страшным. Рот монотонно пережевывал одно и то же:
– Уходите! Уходите!
Дверь гулко шарахнула по косяку, Нестеров сразу кинулся вниз по лестнице, но Алена на мгновение замешкалась и услышала, как Лариса жалобно, тонко, на неестественно высокой ноте заплакала. Конечно, у Алены немедленно тоже полились слезы. Она спускалась теперь ощупью, оступилась на последней ступеньке и не упала только потому, что Нестеров поймал ее и обнял.
Алена положила голову ему на плечо и так стояла несколько мгновений, подавляя всхлипывания.
– Ты понимаешь, – пробормотал Нестеров в ее волосы, – я, оказывается, о женщинах вообще не имею представления. Я их, оказывается, совсем не знал. Ты понимаешь?!
Наверное, надо было сказать, что в устах мужика, которому за сорок, это признание звучит очень трогательно, а может быть, надо было просто-напросто сочувственно, понимающе улыбнуться. Но Алена только губу прикусила, чтобы не разрыдаться даже громче, чем рыдала за своей дверью Лариса Серебрякова. Потому что она, конечно же, вспомнила, что шептал ей Игорь – потрясенно шептал, задыхаясь, скользя губами по ее губам, теряя слова меж поцелуями: «Я не знал женщин, я думал, что все, что у меня было, было настоящее, но я, оказывается, ничего не знал до тебя!»
Игорь, Игорь, Игорь… Что ж, так и получится, как в стихах: «Молитвой моей последней будет твое имя»? Неужели так оно и будет?!
О любовь, змея подколодная…
– Ничего, – сказала Алена, отстраняясь от Нестерова и с усилием улыбаясь, – у тебя все еще впереди. Пойдем. О, а ведь адреса-то этой Нины мы не знаем… Где ж мы ее будем искать?
Нестеров не двинулся с места, и выражение лица у него было такое странное, как будто он хотел спросить у Алены, в самом ли деле она имела в виду то, что сказала, или что-то другое?
Хотел спросить, но так и не решился…
Вернее, просто не успел, потому что зазвонил его мобильный телефон.
– Алло? – отозвался Нестеров. – Привет. А, уже узнал? Ну, классно!
И вдруг голос его сел чуть не до шепота:
– Что? Что ты говоришь? Да нет, быть того не может… Нет, я верю, конечно, верю, просто это очень неожиданно. Адрес знаешь? Бориса Панина, номер дома… квартира… Ясно… Слушай, спасибо, я твой должник. Спасибо, будь здоров. Да, я тоже буду… все нормально, нормально. Пока, до связи!
Убрал телефон в карман и уставился на Алену:
– Да, тесен же мир… Зверски тесен! Звонил мой друг, тот, который работает в ГАИ. Знаете, на чье имя выписана доверенность на вождение автомобиля Юровского? На имя… – Он перевел дыхание: – На имя Елисеевой Нины Алексеевны. Нины Елисеевой! Понятно? Да? Ну а мне ничего не понятно!
Из дневника убийцы
«Продолжается урок анатомии.
Шейные мышцы.
Подкожные мышцы шеи натягивают кожу шеи. Задне-сосцевидная мышца (m. sternocleidomastoideus) двигается в одну или две стороны.
При движении в одну сторону она изгибает шейный отдел позвоночника в ту же самую сторону и поворачивает голову в другую сторону. При выполнении этих движений поднимается подбородок.
При движении в обе стороны подымается подбородок, изгибается вперед шейный отдел позвоночника, а также поднимается и удерживается грудная клетка.
Двубрюшная мышца (m. digastricus) в то же самое время перемещает гиоидную кость и глотку вперед и вверх по отношению к уровню языка. Благодаря этому предотвращается попадание твердой или жидкой пищи в глотку.
Задняя гиоидная мышца (m. sternohyoideus) перемещает гиоидную кость и глотку назад по отношению к их нормальному расположению после глотания.
Три скалариформные мышцы (m. scaleni) удерживают и наклоняют грудной отдел позвоночника. Они также приподнимают ребра во время осуществления вдоха.
Глубокие шейные мышцы (длинные мышцы головы = m. longus capitis, длинные шейные мышцы = m. longus colli) удерживают и наклоняют голову и грудной отдел позвоночника…
Нет, это уже лишнее. Лишнее! Достаточно будет платизмы».
– Ну, а я думала, вы уже не придете. Обед пропустили, на ужин опоздали… – сказала официантка, ставя около Алены стеклянный кувшин с темно-розовым морсом и тарелку.
Алена пробормотала что-то, быстро жуя. Салат оказался так же вкусен, как и вчера, можно было только пожалеть, что мисочка такая крошечная. Зато на тарелке, принесенной официанткой, лежал огромный жирный шницель, венчающий гору гречневой каши. Ой, нет…
– А нельзя поменяться? – спросила Алена, выскребая вилкой последние капустинки. – Вместо горячего – еще салат?
– Не положено, – с сожалением улыбнулась официантка. – Ничего, каша очень вкусная. А шницель – на любителя.
– Я не любитель, – призналась Алена. – Ну, каша так каша…
Вообще зарекаться не следовало. Она была голодна, без преувеличения сказать, как весенняя волчица. Может, и до шницеля черед дойдет.
– Конечно, – сказала девушка, – если бы никто не знал, что ваша соседка не придет, я бы вам потихоньку принесла ее салатик. Разве жалко? Но директор сам приходил сказать, что этот стол только на одного накрывать, на вас, значит, так что, сами понимаете, не получится.
Девушка была другая, не та, что вчера приревновала Вадима к Алене, и была полна готовности сделать приятное симпатичной усталой даме.
– А что, все мои соседи уже разъехались? Я, вообще-то, думала, что у них еще оставалось по нескольку дней…
– Нет, у брата с сестрой закончилась путевка как раз после обеда, а толстая женщина, которая вот на этом стуле сидела… – Девушка постучала по спинке стула, с которого еще утром свешивалась во все стороны Леонида, и закончила: – Я даже не знаю, где она. Может, тоже домой укатила. Наверное, на нее эта история подействовала… ну, с мертвой девушкой, которую нашли. Ужас, да? – доверчиво спросила официантка. – Или вы ничего еще не слышали?
– Слышала, – мрачно кивнула Алена, которая, если честно, только об этом и слышала всю дорогу до «Юбилейного» и тем паче ступив на его территорию. – В самом деле ужас.
– Многие уехали, – понизив голос, сообщила официантка. – Не одна… как ее…
– Леонида Леонтьевна, – подсказала Алена.
– Ага. Красивое имя, да? – вдруг мечтательно сказала официантка. – Леонида Леонтьевна Литвинова… Не то что у меня: Мария Филипповна Сережкина. Все буквы вразброс! А там сплошные Л, просто чистый звон!
– Это называется аллитерация, – улыбнулась Алена. – Как у Лермонтова, знаете: «Русалка плыла по волне голубой, озаряема полной луной, и хотела она доплеснуть до луны серебристую пену волны». Или у Бальмонта: «Чуждый чарам черный челн…»
И вдруг Алена нахмурилось, оборвав свою краткую лекцию по литературе. «Чистый звон», – сказала поэтичная официантка Мария Сережкина? Странное ощущение, что подобный же звон Алена уже слышала сегодня… что-то с такой же чистой струной, как это непрерывное Л, уже пело в сознании… Нет, там был какой-то другой звук… Но разве возможно вспомнить! Может быть, потом?