Мышьяк за ваше здоровье, стр. 33
– И упала без чувств! – зло хохотнул Манихин. – Впечатления у вас, видите ли. Одно впечатление, другое… У меня тоже есть впечатление! Насчет того, что все это – гнусная ложь. Вы просто хотите отказаться от своего слова. От поездки в Хабаровск, от помощи мне…
Он согнулся над переплетением листьев и стеблей, тяжело дыша.
– Петр Федорович, – устало сказал Александр, гнев которого мгновенно погас, притушенный жалостью к этому несчастному, издерганному человеку, – вы можете кем угодно меня считать, но зачем мне такую усложненную байку выдумывать, если б я хотел просто отказаться от поездки? Правда что, детектив детективом! А за каким чертом? Деньги я у вас, слава богу, не взял, так что же мне мешало раствориться в пространстве и больше не появляться? Спокойней оно и удобней, честное слово. Боялся, что вы Серегу ко мне снова пришлете? Но я не из пугливых. Да в конце концов, не верите мне – можно обратиться в милицию. Я вам дам имя, фамилию следователя, который это дело ведет, встретьтесь с ним, поговорите…
Манихин резко обернулся:
– Ну и как вы это себе представляете? Я пойду прямо к следователю или созвонюсь с ним и договорюсь о встрече на нейтральной территории?
Александр мгновение всматривался в набрякшие бронзовые складки на его лице, потом не выдержал – опустил глаза. Да… сколько раз он задумывался о жизни этого человека, а все же не в силах поставить себя на его место. Эта странная болезнь страшна не столько болью, сколько уродством. Трудно представить себе человека, который решился бы показаться людям в таком виде. Вышел бы на улицу, прошел хотя б квартал… «По улицам слона водили – как видно, напоказ. Известно, что слоны в диковинку у нас, так за слоном толпы зевак ходили…» Совершенно так оно и было бы. А вообразить приход Манихина в милицию… да стоит только вспомнить, сколько сил он приложил, чтобы заставить молчать о себе Александра и этого дуралея Витька! И если он, не дай бог, заболеет всерьез, если ему потребуется срочная помощь, например при несчастном случае…
Он даже зажмурился, стоило представить себе бездны, которые клубились в душе этого человека. Сколько же в нем силы… сколько стойкости! В начале знакомства Александр, помнится, готов был резко отказать, если бы Манихин попросил помочь развязаться с жизнью, а сейчас вдруг стукнуло мыслью: «Сам-то ты выдержал бы? Устоял бы? Сам-то не развязался бы?»
– Вы, как я понимаю, жалеете меня? – послышался голос Манихина, и Александр открыл глаза. – Спорим, я знаю, о чем вы сейчас думаете? О том, какой я несчастный, верно? И как у меня хватает силы это терпеть? И что вы бы на моем месте…
Александр опустил голову. Хотелось уши заткнуть, чтобы не слышать, как дрожит этот голос.
– А у меня и не хватает сил, – продолжил Манихин. – Один раз я совсем уже было… сделал это. Но меня спасли. Очнувшись, я убедил себя в том, что должен терпеть. Обязан ждать и терпеть! Жизнь, бог, черт – не знаю кто, но пошлет же мне кто-то средство к спасению! Не может же быть, чтобы это… чтобы это вот так, просто так, ни с того ни с сего! Должен ведь во всем этом быть какой-то смысл!.. – Опять прошло некоторое время, пока он пытался справиться с голосом. – Когда я увидел вас… там, на берегу, я подумал: вот человек, который призван мне помочь. Мне был знак, что надо обратиться именно к вам! Я не объяснял вам смысл этого знака тогда, не собираюсь объяснять и теперь. Да вы все равно не поймете! Никто не поймет, никто…
Он насторожился, вскинул голову:
– Зачем ты здесь?
Александр обернулся, неловко отклеился от стенки, которую подпирал спиной (сегодня ему не предлагали не то что выпить, но даже элементарно сесть!), выпрямился.
В дверях стояла высокая женщина с гладкими черными волосами, стянутыми на затылке. Гладкая кожа, румянец на высоких скулах, темно-карие глаза с тревожным, тревожащим выражением, яркие губы. На первый взгляд ей было лет тридцать пять.
– Что тебе, Анна?
Анна! Вот она какая! А где же та, другая, – Марина?
Услышав резкий вопрос мужа, женщина мгновенно потускнела. Глаза погасли, румянец как бы полинял.
– Ничего, извини. Я просто…
Повернулась и ушла, прикрыв за собой дверь.
Нет, конечно, ей не тридцать пять. Ей куда больше, гораздо больше… за сорок. И она настрадалась ничуть не меньше мужа. Выходит, и ее подвел, обманул, как бы предал доктор Александр Меншиков?
– Петр Федорович, – пробормотал он, чувствуя себя таким несчастным, как никогда в жизни, – Петр Федорович, ну чем хотите клянусь, что я тут ни сном ни духом… Ну, у меня доказательство есть, что я случайно оказался в эту историю замешан! Вы думаете, я почему решил, что меня вместо кого-то другого и в эту квартиру заманили, и… и все остальное? Потому что потом, уже выйдя из больницы, я в кармане брюк записку нашел. Совершенно идиотскую, понимаете? Мне это ничего не говорит, настолько не говорит, что я даже в милиции ни словом о ней не обмолвился. Я ее со злости выкинул. Но я помню, что там было, в той записке…
– Ну? – поглядел исподлобья Манихин. – И что ж там было?
– Там было написано: «Привет от Бушуева!» Понимаете? Полный бред. Кто такой Бушуев? В жизни ни одного Бушуева не знал, слыхом такой фамилии не слы… О, бог ты мой! Петр Федорович!
Он рванулся вперед, но Серега все же успел раньше – подхватил Манихина прежде, чем тот навзничь грянулся на пол.
ИЮНЬ 1980 ГОДА, ЗАМАНИХА
Следователь Антон Кашин, оказывается, раньше толком и не представлял себе значение выражения: «Носом землю роет». Но, глядя на своего лучшего друга оперативника Бушуева, начал вполне понимать смысл этих слов. Тем более что Бушуев почти буквально рыл эту самую землю. Вернее, песок.
На берегу Заманихи. Возле моста. Возле того самого моста, с которого в ночь убийства милиционера Лукьянова слетел в дымину пьяный Петька Манихин. Слетел – и ночь провел в полубеспамятстве-полуопьянении, не помня и не сознавая ничего на свете.
Провел… или нет?
Кашин думал, что, если бы была такая возможность, Бушуев, наверное, измерил бы рулеткой каждый изгиб Петькиного тела, а потом сопоставил его с отпечатком на песке, где это самое тело якобы пролежало всю ночь. Но беда в том, что, когда Петьку нашли мужики (а это был факт упрямый, с которым не поспоришь, шестеро нормальных, трезвых, хотя и заспанных ремонтников подтверждали его и чуть ли не одними и теми же словами живописали, как они ехали, глянули в окно, а там, под мостиком…), они его не шибко-то бережно переворачивали, даже, можно сказать, грубо, потому что обеспокоились не в шутку и к предполагаемому покойнику (а мелькнула у них, чего греха таить, такая мыслишка!) кинулись всем миром. Именно поэтому на песке осталась лишь некая бесформенная яма и множество следов вокруг.
Рядом с Петькиным лежбищем обнаружились следы рвоты, смешанные с тем же песком. Мужики попались страсть какие брезгливые: то, что изверглось из Петькиного водярой переполненного желудка, заботливо засыпали песочком. Спасибо им, конечно… Но врач, принимавший Манихина, говорил, что выпито было крайне много, поэтому неудивительно, что даже самый незначительный удар головой (а никаких особых ушибов на Петькиной голове обнаружено не было, так, незначительная гематомка и ссадина в точке соприкосновения лба с земной поверхностью, вернее, с песком) мог повлечь за собою долговременное беспамятство. А рвота – нормальный признак похмельного синдрома, это всем известно.
Короче, вся эта история выглядела нормально для кого угодно – только не для оперативника Бушуева. Сомнение возникло у него в ту минуту, когда он узнал о безудержном извержении содержимого Петькиного желудка. Поскольку в добрые былые времена сам Бушуев не раз оказывался в одной теплой компании с Манихиными, он отлично знал об уникальных способностях того пить на порядок больше самых запойных алкашей, при этом не то чтобы совсем не пьянея, но сохраняя практически ясную голову. Голова была у товарища Манихина очень крепкая! А самым замечательным свойством этой крепкой головы была способность Петьки наутро не мучиться с похмелья. Шут его знает, что там было в этой голове устроено иначе, не как у других мужиков, однако Петька даже после самых разнообразных гремучих смесей вставал живехонек-здоровехонек, и это его уникальное свойство было предметом лютой зависти самых крутых петухов Заманихи и близлежащих местностей, включая и районный центр.