Князь сердца моего, стр. 15

Чуть раздвинув портьеру, Ангелина ухитрилась заглянуть в комнату. Она увидела маркизу д’Антраге, а еще трех тех самых рослых баб, которых несколько минут назад впустил сюда лакей, в вольных позах рассевшихся по креслам и говорящих мужскими голосами!

– Не могу больше! – пророкотала басом одна из «баб», сдирая с головы платок. – Я умираю от жары!

Узнав по голосу Моршана, Ангелина сунулась вперед, чтобы получше разглядеть его лицо, но нечаянно наступила на портьеру, споткнулась... И представила, как она сейчас ввалится в эту комнату... И пока она балансировала, ослепленная этим ужасным видением, чьи-то руки вдруг вцепились в ее плечи и так дернули, что Ангелина резко развернулась и оказалась плотно притиснутой к чему-то твердому и теплому, а ее готовый закричать рот был зажат чем-то горячим.

Целая вечность прошла, прежде чем Ангелина поняла: она прижата к мужскому телу, а к ее рту – мужские губы.

Из этого плена Ангелина не могла высвободиться. Сознание ее то гасло, то прояснялось, и во время этих просветлений она понимала, что, не разжимая объятий, не прерывая поцелуя, ее ведут, подталкивают куда-то, и она подчиняется незнакомцу не только потому, что нет сил сопротивляться. Она мечтала умереть в этих объятиях, она боялась только одного, что ноги подогнутся – и ей волей-неволей придется оторваться от этих губ, перестать вдыхать дикий, чуть горьковатый и пряный запах этого тела – запах ветра, травы, леса – запах страсти!

Безвольно отступая, Ангелина на что-то наткнулась, и в тот же миг сильные руки приподняли ее и посадили.

И снова она не испугалась – страх был заглушен безумной жаждой наслаждения. Она вся была одно сплошное желание, мужское вторжение в себя она ощутила как благодать, и исторгли ее губы только стон блаженства, слившийся со стоном услаждавшего ее человека.

Ангелина не открывала глаз. Она сделалась жертвой предательства своей изголодавшейся плоти, но любила сейчас не какого-то незнакомца – она снова была на волжском берегу с тем сероглазым безумцем.

Блаженная судорога внезапно опоясала ее предвестием близкого восторга. И в этот миг Ангелина ощутила, что его руки уже касаются ее висков, легонько, но настойчиво трогают веки. Он ничего не говорил, но эти прикосновения как бы принуждали: «Открой глаза. Открой!»

Она изо всех сил зажмурилась, давая понять, что ни за что не подчинится, и тут же с ужасом ощутила, что он прекратил свои сводящие с ума удары и выходит из нее!

Испуганно вцепившись ногтями в его бедра, Ангелина послушно открыла глаза – и забилась в ошеломляющих содроганиях, ощущая внутри себя огненную реку, в которую слились два устремленных навстречу, наконец-то извергшихся потока страсти. Это был призрак или явь – Ангелина не знала, однако ее обнимал сейчас Никита!

Впрочем, она не удивилась. Ведь это и мог быть только он!

И вдруг все разом кончилось. Пронзительный женский крик прорезал тишину, и Ангелина почувствовала, как неведомая сила оторвала от нее Никиту, а вместо его просветленного любовью лица над нею склонилось искаженное злобой лицо Фабьена.

Крики, удары, звон разбитого стекла, топот ног...

Ангелина лишилась чувств и не знала, что было дальше.

6

СТЕКЛЯННАЯ СТЕНА

– Почему вы не звали на помощь? – в исступлении твердил Фабьен. – Почему не звали?!

Мадам Жизель молчала, нервно покусывая губы. Но пристальный немигающий взор ее был испытующе устремлен на Ангелину, и та вдруг впервые заметила, как ошеломляюще похожи глаза мадам Жизель и маркизы д’Антраге. Воспоминание о маркизе было таким мучительным, что Ангелина вскинулась:

– В вашем доме заговорщики! Они говорили о летательной машине Леппиха! Я слышала, видела... Там еще была маркиза!

Мадам Жизель нахмурилась:

– Чепуха. Маркиза еще вчера отбыла в Санкт-Петербург.

– Я видела маркизу, говорю вам! – кричала Ангелина. – С ней были три долговязые бабы... их звали Сен-Венсан, Ламираль и Моршан. Я помню: Моршан рыжий, у него такой тяжелый голос, будто чугунный.

Мадам Жизель взглянула на нее, вскинув брови.

– Вы бредите, Анжель! – прошептала она непослушными губами. – Три бабы – или мужчины?! Это от потрясения... Вас изнасиловали, у вас жар, горячка. О Mon Dieu, и это случилось в моем доме?!

Ангелина заморгала. Ее изнасиловали? Нет! Она оправила на себе смятое платье. Счастье, что она надела этот синий шелк! Легчайшая дымка ее летних бальных платьев была бы изорвана нетерпеливыми руками Никиты. А они? Заметили они его?

– Кто это был? – шепнула она осторожно. – Вы видели?

– Какой-то мерзкий ремесленник, – с ненавистью ответил Фабьен. – Грязный, оборванный... Как он пробрался в дом – не знаю. Верно, что-то хотел украсть!

Ангелина на миг перестала дышать.

Ремесленник, вор – не тот ли самый, кого она видела через окошко?

Ох, боже ты мой, ей все привиделось! Это был не Никита!

Ангелина залилась слезами, и при виде ее отчаяния Фабьен вовсе потерял голову:

– Проклятый вор! Воспользовался суматохой бала, прокрался в дом, чтобы ограбить... И ограбил-таки, похитил невинность той, которую я люблю!

Он яростно рванул шелковую скатерть со стола, на котором совсем недавно «проклятый вор» так грубо обладал невинной Анжель, и вдруг перехватил взгляд матери, устремленный на эту смятую скатерть, где, кроме пятен пролившегося семени, не было больше ничего... никаких следов похищенной невинности.

И Ангелина, изумленная страстным признанием Фабьена, тоже поймала взгляды матери и сына – и похолодела: ее тайна открыта!

– Так, так, – проговорила мадам Жизель. – Похоже, отстирать эту скатерть будет куда легче, чем мне казалось!

– Да, – растерянно кивнула Ангелина, от страха не понимая, что говорит. – Наверное... Я очень рада...

– Рада? – мадам Жизель тихонько рассмеялась. – Ты слышал, Фабьен? Наша humble violette [26] очень рада! Он доставил тебе удовольствие, этот мужик? И кричала ты от страсти, а не от страха, верно?

Ангелина отшатнулась от грубости последней фразы, от враз изменившегося, словно постаревшего лица мадам Жизель.

– Maman, – осторожно вмешался Фабьен, – сейчас не время...

– Вот как? – дернула плечами графиня. – Отчего же? Самое время! Ты уже давно должен был залезть к ней под юбку, а не ждать, пока это сделает дохляк Меркурий!

– Меркурий?! – взвизгнула Ангелина. – Да вы с ума сошли?!

– Что, не он был первым? – искривила накрашенный рот мадам Жизель. – А кто? Капитан Дружинин? Или еще раньше, в Любавине? Держу пари: пока твоя бабка жаловалась мне на твою замороженную натуру, ты валялась на сене или на песке с первым попавшимся гусаром!

Ангелина открыла было рот, но захлебнулась своим возмущением. А что возмущаться-то? Графиня хоть и груба, да почти во всем права. Даже про гусара угадала. Но что ей до Ангелининой утраченной невинности? Или впрямь имел на нее серьезные виды Фабьен?

– Да вы же сами, maman, – с болью выкрикнул Фабьен, – наказывали мне быть осторожней с Ангелиною, мол, она дочь своей матери, от нее всякого можно ожидать!

– Она-то дочь своей матери, а ты словно бы и не сын своего отца! – запальчиво возразила мадам Жизель. – Ты разрушил все мои планы своим надуманным благородством! Счастье, что твой отец так и не узнал, какой тряпкой оказался его отпрыск!

Фабьен побагровел и так решительно шагнул к матери, что Ангелине показалось, будто он сейчас ударит ее. Однако графиня не отшатнулась, а только рассмеялась, подбоченясь:

– Неужели? В кои-то веки ты решил со мной поспорить? Желаешь поступить как мужчина и наследник своего достойного отца?

– А также вашего достойнейшего брата! – словно безумный выкрикнул Фабьен. – Вы упрекаете меня в слабости нрава и робости, но дети, родившиеся от кровосмесительной связи, не отличаются силою духа!

– Придержи язык! – закричала мадам Жизель. – Будь ты проклят, если скажешь еще хоть слово!