Имидж старой девы, стр. 50

Он по опыту знал, что именно финансовая щепетильность, а порою и откровенная прижимистость, как ни странно, является одним из самых убедительных доводов в пользу приглашения детектива, когда клиент колеблется. Скажешь: «Плевать мне на деньги, главное, чтобы работа интересная была!» – и потеряешь заказ. Тебя мгновенно сочтут непрофессионалом. Поэтому лучше играть по правилам.

– Хорошо, – кивнул Малютин. – Будем считать, что мы сговорились. Тогда слушайте. Нам надо найти человека по имени Туманов Кирилл Владимирович.

О-па! Кажется, именно так восклицают в детективах крутые герои, получив по физиономии. И даже – опаньки…

Из дневника Жизели де Лонгпре,

6 апреля 1814 года, Мальмезон

Поразительное событие! Невероятное! Все еще не верю своим глазам и ушам! Только что из Мальмезона отбыл… нет, небо и земля поменялись местами! – русский государь! Да, да, да, у нас побывал император Александр!

Для начала он прислал письмо, которое я приняла бы за фальшивку, несмотря на гербовую бумагу и все прочее, если бы это письмо не привез в Мальмезон лично князь Беневентский. Оказывается, император узнал от Фредерика Людовика де Мекленбург-Шверина (между прочим, бывшего любовника Мадам, но это так, к слову) о том, что в Мальмезоне живет бывшая жена его поверженного врага. И возгорелся желанием познакомиться с ней. В почтальоны он выбрал Талейрана, с которым вынужденно много общался в эти дни: ведь еще 1 апреля князь Беневентский сформировал Временное правительство, которое проголосовало за отречение императора и постановило пригласить на престол графа Прованского, принявшего в эмиграции титул графа де Лилля, – брата казненного короля, чтобы впредь именовать его Людовиком Восемнадцатым.

Об этом Мадам, кстати сказать, еще не знает. И Талейран не афиширует событие…

Но вернемся к визиту русского царя.

– Не стану отрицать, Мадам, что его императорское величество весьма заинтригован вашей персоной, – со свойственным ему насмешливым видом сообщил Талейран. – Уверяю вас – он вам понравится.

Моя пылкая госпожа всегда была неравнодушна к красивым мужчинам, а о внешности Александра ходят легенды. Я видела его тогда, около Триумфальной арки, и могу подтвердить, что он и впрямь хорош собой. Тот же тип северного красавца со светлыми волосами и голубыми глазами, который всегда нравился Мадам.

Вижу, как вспыхнули ее щеки… Интересно, что волновало ее в ту минуту больше: возможность прибавить к списку своих побед еще одну – или попытаться с помощью своих женских чар смягчить участь императора, который все еще ждет в Фонтенбло решения своей участи?

Думаю, трудно выбрать какую-то одну причину ее оживления.

И вот уже определен день визита. О, какое было удовольствие – одевать в этот день Мадам! Мы хотели выбрать из ее многочисленных туалетов что-нибудь особенное. И обе вспомнили знаменитое платье, все покрытое тысячами лепестков роз – настоящих, живых, благоухающих! Да, императрица Жозефина воистину затмевала в нем своих придворных дам. Конечно, двигаться в этом платье нужно было с осторожностью, а сидеть и вовсе невозможно, однако выглядела в нем Мадам обворожительно…

– Фиалки! – воскликнула тут Мадам. – Как раньше, как и всегда – фиалки! Белое платье – и гирлянда из фиалок на голову. И, конечно, несколько букетов на груди!

Все-таки вкус Мадам безупречен. И она как никто не просто знает мужчин – она предчувствует их! С помощью этих фиалок она когда-то пленила Наполеона. Аромат этих цветов стал неотделим от ее облика. Весной для нее не было большей радости, чем получить эти цветы в подарок. А как она страдала оттого, что в ее роскошной оранжерее, где распускались самые диковинные, самые экзотические цветы, никак не хотели приживаться фиалки!

Бонапарт знал о ее пристрастии к этим цветам. Он любил осыпать фиалками ее постель, ее тело…

Ах, все это в прошлом. Я же пишу о настоящем.

Итак, Мадам не ошиблась в своем выборе! Надо было лицезреть лицо Александра, когда он увидел эту роскошную фигуру, подчеркнутую легким газовым платьем, окруженную благоуханием фиалок, словно облаком… А ведь и первая, и вторая молодость Мадам уже давно прошли. И иных следов времени не скроет никакой грим… Однако держу пари – ничего этого русский император не замечал. Он видел только великолепную женщину, ради любви к которой Наполеон овладел Францией.

– Прекрасные цветы, мадам! – сказал он, целуя руку госпоже и не позволяя ей сделать перед ним реверанс. Желая удержать от поклона, он поднял ее и несколько мгновений держал в своих объятиях. – Прекрасные цветы и прекрасная дама… Вы и сами похожи на цветок.

– Фиалки – мои любимые цветы, – с ловкостью истинной кокетки ускользнула от комплимента Жозефина.

– Удивительно, насколько они подходят к вашему облику, – с ловкостью истинного кавалера настаивал Александр.

Разговор этот может показаться незначащим, если бы мы, свидетели их встречи, не видели, как пылко переговариваются карие и голубые глаза!

– Фиалки всегда приносили мне удачу, – улыбнулась Жозефина. – Они – мой счастливый талисман. Вы, конечно, этого не знаете, но во время революционного террора я была заключена в тюрьму…

– Я, конечно , это знаю, – мягко перебил ее император. – Вас арестовали весной 1794 года и поместили в тюрьму Ле-Карм.

– О, это было страшное место! – воскликнула Жозефина, и озноб воспоминаний пробежал по ее плечам и груди, заставив их маняще всколыхнуться. – В начале террора в него заключили сто пятьдесят священников – их растерзали заживо. Все там было, чудилось, пропитано кровью! Призрак близкой смерти не отступал от нас. Каждое утро тюремщик выкликал имена тех, кому следовало отправиться в революционный трибунал. Фактически это означало – на эшафот. Иногда рядом с ним, сосредоточенно держась за полу его мундира, стояла маленькая девочка – его дочь. Видеть это ангельское дитя в пристанище отчаяния было страшно – страшнее, быть может, чем услышать свое имя, выкрикнутое ее отцом. Это были два ангела смерти. Нашей смерти! Однажды пришел черед моего мужа, Александра Богарнэ. Я была уверена, что завтра пробьет и мой час. И что же случилось завтра?! Девочка вдруг отошла от отца, подбежала к решетке, за которой толпились мы, несчастные жертвы, и поманила меня рукой. Я подошла. Несколько мгновений она с умилением гладила мое платье, повторяя: «Красивая, какая ты красивая!» – а потом вдруг вынула из-под косыночки букет фиалок и подала мне.

– Красивая, какая ты красивая… – повторил император, словно в забытьи, не в силах оторвать глаз от Мадам. Потом, точно спохватившись, воскликнул: – Какая невероятная история! И что же было дальше?

– Я восприняла этот невинный дар как знак свыше. В моем сердце ожила надежда. И не зря – мое имя так и не было произнесено ангелом смерти. А вскоре произошел и переворот 9 термидора, когда якобинцы поднялись против своих же сообщников и казнили их на тех же эшафотах, где по воле безумного, кровавого Робеспьера летели в корзины отрубленные головы невинных.

– И тогда фиалка стала вашим любимым цветком? – ласково улыбнулся император.

– Да, это так. И с тех пор, если мне хотелось подать какому-нибудь отчаявшемуся знак надежды, я посылала ему фиалки, – ответила Мадам.

– Расскажите же какой-нибудь случай, – произнес император, которому, по всему было видно, доставляло несказанное удовольствие не только смотреть на Мадам, но и слушать ее чувственный, обворожительный голос.

– Вы, конечно, знаете, ваше величество, что несчастный дофин [15] томился в заключении в Тампле… – начала Жозефина, и в ту минуту князь Беневентский…

Кстати, я, кажется, забыла упомянуть, что в составе свиты Александра к нам явился и Талейран. А впрочем, нет, это я неточно выразилась. Он находился не в составе свиты – он изображал как бы друга дома, который рекомендует хозяйке своего ближайшего приятеля. В данном случае русского императора. Этак запросто…

вернуться

15

Имеется в виду принц Людовик, сын казненного французского короля Людовика Шестнадцатого.