Дуэль на брачном ложе, стр. 94

Что было потом, Мария сознавала смутно. Жако тащил ее куда-то; следом бежали люди: Мария слышала их крики. Потом запахло речной свежестью, и Мария с наслаждением вдыхала этот запах.

Она открыла глаза. Водная гладь чудесной реки стелилась перед нею. Сена текла мирно и величаво, во всю ширь раздвигая берега.

Марию потащили в воду, но Жако сморщился:

– Да ну, будет тут болтаться у берега, дохлятина. Дайте камень побольше, чтоб сразу на дно! Обойдемся и без мешка, жалко тратить на эту падаль.

У берега болталась лодчонка. Жако положил на дно обвязанный веревками камень, сел на весла, намотав на кулак веревку, которая была накинута на талию Марии, а другим концом привязана к камню, и мощными гребками начал удаляться от берега.

Толпа шумела, махала, желала удачи.

Волны захлестывали лицо Марии, тащившейся за кормой, и всех сил ее хватало лишь на то, чтобы подтягиваться на веревке как можно выше, пытаясь не захлебнуться.

Лодка замерла, веревка натянулась – Жако подтащил жертву к правому борту, и она в последний раз увидела толпу на берегу. Жако удерживал ее одной левой рукой, правой же без малейших усилий перевалил через борт камень.

Страшная сила его тяжести потащила Марию вниз, в глубину, однако тотчас – она даже не успела захлебнуться! – такая же сила выхватила ее на поверхность. Лезвие ножа блеснуло… освободив ее от камня.

Не веря себе, Мария вцепилась обеими руками в лапищу Жако, который, чудилось, без малейших усилий удерживал ее над водой.

Успокаивающе подмигнув, он обернулся к берегу и помахал свободной рукой, как бы показывая: дело сделано!

Радостный крик был ему ответом, и Жако сросся с веслом, удерживая лодку, которую едва не развернуло течением.

– Сможешь держаться за борт? – проговорил Жако, не оборачиваясь к Марии. – Недолго – главное, спуститься пониже по течению, тогда я возьму тебя в лодку, мы дождемся ночи и вернемся в город.

Мария все еще цеплялась за его ручищу, как за последнее прибежище в жизни, забыв, что? ей некогда пришлось пережить от этих рук, и Жако нехотя, как бы с натугой усмехнулся:

– Не бойся. Меня ведь послал за тобой Ночной Дюк – я не мог его ослушаться. Берись за борт, ну? Мне надо грести, не то с берега заметят неладное.

Мария заставила себя перехватить пальцы, удерживаясь за борт. Тупое оцепенение охватило ее: как могла она удержаться за борт; как случилось, что спасение пришло к ней в образе чудовища Жако и кто такой этот Ночной Дюк. Филин [121], что ли? Не тот ли филин, чей крик сопровождал ее этой ночью? Не тот ли, что ухал на кладбище? Не тот ли, с кем она…

Это было ее последней мыслью.

29. Ночной Дюк

– Вы что, всерьез думаете, что в рядах мятежников царит единство? Они едины только в стремлении убить как можно больше ни в чем не повинных людей. И каждый желал бы увидеть среди них и своих соратников!

Какой громкий, резкий голос! Мария чуть повернула голову, пытаясь укрыться от него, но он звучал со всех сторон сразу:

– У каждого свои гнусные цели. В этом так называемом общем движении каждый ищет личного обогащения, возвышения, прославления, прикрываясь громкими словами о благе государства. Если они что-то и делают для счастья народа и Франции, то по чистой случайности, сами себя не помня при этом от изумления.

Вокруг негромко засмеялись, и другой голос, манерно глотая окончания слов, подхватил:

– Каждый из них хочет как можно скорее разбогатеть, нажить огромное состояние быстро и не работая.

– Ну, господин маркиз, – не без лукавства перебил женский голос, – вы тоже нажили свое состояние быстро и не работая.

– Да, – под общий хохот согласился тот, кого назвали маркизом, – можно сказать, это произошло в одночасье, когда мой отец свалился с коня и сломал себе шею. Но могу поклясться перед богом: я не приложил к этому ни малейших усилий, и руки мои чисты. Вдобавок я с рождения звался де Вильон. А эти убийцы, эти паршивые демократы и прислужники черни совсем недавно были буквально снедаемы страстью к аристократизму, тому самому, который сейчас ими безжалостно истребляется. Даже изменяли свои фамилии: урод Дантон, вообразите, подписывался д’Антон, а злодей Деробеспьер превратился в Максимилиана де Робеспьера. Ничтожный выскочка в прошлом – Неподкупный [122] убийца сейчас!

Вокруг зааплодировали, и Мария с усилием открыла глаза.

– Тише, господа! Нас просили говорить потише! – послышался женский голос. – О, кажется, наша гостья очнулась.

– Да и мы здесь, слава богу, не хозяева, – проворчал де Вильон. – Все мы только гости Ночного Дюка! Но ей пора, пора очнуться. Уж три недели без памяти!

Ну вот. Стало быть, три недели… Однако где же она очутилась, где провела эти три недели, лишившись сознания посреди Сены, под жарким полуденным солнцем? Что это за склеп?

– Вот именно, – поддакнул женский голос – должно быть, Мария произнесла слово «склеп» вслух. – Однако все мы тут вполне живые. Бог милосерден – вы тоже очнулись. – И Мария различила в полумраке, при рассеянном свете двух факелов, склонившееся над ней худощавое лукавое лицо.

– Кто вы? – прошептала она, едва шевеля сухими, как бумага, губами. – И можно мне попить?

Незнакомая дама подсунула к ее губам край глиняной посудины, и Мария глотнула что-то столь кислое и терпкое, от чего сразу закашлялась, а голова ее закружилась так, что она со стоном ухватилась за незнакомку, пытаясь остановить круговращение мира.

– Вот черт! – проворчала дама. – Дайте-ка другой ковшик, граф. Да нет, с водой! Эта бедняжка слишком слаба, чтобы начинать свое воскрешение из мертвых с глотка старого доброго бордо.

И, с ловкостью заправской сиделки приподняв голову Марии, она поднесла к ее губам ковш с водой, от которого та смогла оторваться, лишь выпив все до капли.

– Вам надо поесть, – озабоченно сказала дама. – Сегодня у нас свежие лепешки и яблок без счету, а к вечеру, когда трактир закроется, обещали принести сыру. Вина вообще вволю: тут за стенкой погреба; мы пробили туда дыру и наслаждаемся жизнью. Давайте съедим кусочек лепешки, а, милочка?

– Потом, – пролепетала Мария. – Кто вы? Кто такой Ночной Дюк? И где я?

– Меня зовут Беатриса, маркиза де Монжуа, – различила Мария в темноте улыбку дамы. – Вы меня забыли, баронесса? Нас познакомила Гизелла д’Армонти как-то на балу… То был последний бал в нашем доме, поэтому я помню все, что там происходило. В тот вечер погиб ваш муж – наверное, мое имя вызывает у вас неприятные чувства, да? Но, поверьте, мой супруг маркиз, который тогда поддерживал этого ренегата Орлеанского, теперь жестоко в этом раскаивается… впрочем, там, где он сейчас пребывает, каждый в чем-то раскаивается! – И она перекрестилась с таким видом, который не оставлял сомнения в том, что бедняга де Монжуа не просто скончался, но и прямиком попал в ад.

Беатриса еще что-то говорила, но у Марии не было больше сил слушать ее.

– Вы так добры, – прошептала она невпопад, страшным усилием пытаясь удержать глаза открытыми, но веки ее упали.

Последнее, что она слышала, был стук жестяных кружек, ударившихся друг о друга, и голос маркиза:

– За его величество короля Людовика Французского! Да сохранит его господь и пошлет ему победу над врагами!

– Виват! – поддержали мужские голоса.

– Тише, тише, господа! – шепотом воскликнула Беатриса. – Ночной Дюк просил соблюдать тишину!

Снова это имя… Но спросить, кто это, Мария уже не могла: она крепко спала.

Она проснулась от голода, ощущения сосущей тошноты. Казалось, никогда в жизни ей так не хотелось есть!

– Беатриса! – позвала Мария шепотом, но никто не отозвался.

Она с усилием села, потом попыталась встать. Ноги подкашивались от слабости, но стоять она могла. С изумлением Мария обнаружила, что вместо лохмотьев на ней вполне приличное платье – правда, измятое и очень простое, но чистое и не рваное. А под платьем даже сорочка. И возле топчана стоят кожаные туфли. Ну, это роскошь! А в кармане платья – гребешок. Вот счастье-то!