Второе пришествие инженера Гарина, стр. 61

Всю дорогу до Праги водитель гнал так, что подвергал риску и целостность самого автомобиля, и поручение дамы сердца. По прибытию, молниеносно сориентировавшись, барон отыскал частную радиостанцию и нанял оператора, который за приличные деньги согласился на протяжении суток, каждые двадцать минут, вещать в эфир на строго лицензированной волне следующее: «Тому, кто знает. Тому, кто знает. Тому, кто…». Далее следовала колонка цифр, которая, «распечатанная» с помощью специальных дешифровальных таблиц, выдавала координаты заточения мадам Ламоль.

Это было последнее «прости» Гарина и Зои, отработанная в эфире волна оповещала, что один из них, на данный момент, находится в смертельной опасности или арестован. («Да по делам судимы будете»). Приемный телетайп автоматического включения, – в количестве трех аппаратов, – был установлен на квартире Рауха в К., в лаборатории Гарина в штольнях Швабских Альб и на бывшей явочной вилле Зои в Лозанне.

*** 79 ***

Над Европой, с ее равнинами, горами, реками, городами и селениями… спящими и просыпающимися, будничными и праздничными, среди какофонии из обрывков политических новостей, аккордов джаза и фокстрота, сцен драматических и комедийных постановок, из сказок – детям на ночь и в хоралах церковной музыки (самой торжественной и заупокойной из всех придуманных сказок человечества), и в космическом шорохе невостребованных сигналов – одиноко прорезывались точки и тире мощного, чистого радиосигнала, как полно-взволнованные удары пульса тех двоих, каждый из которых был для другого последним поручительством того, что они есть и, быть может, – будут.

Рауху было не до них, как и ни до кого теперь…

Принял сигналы сам Гарин (в 20:25 – местного времени) в опаленном багровыми тонами гроте, куда замуровал себя для авральных, равно как и конструктивных работ, и в предчувствии решительных перемен. Пальцы его дрожали, как вел он узкую телетайпную ленту. Звоночек надрывно потрескивал. Красный сигнальный фонарь вспыхивал и гас.

*** 80 ***

Выдалась засушливая редакционная неделя. Тиражи большинства пражских газет падали. Публика нос воротила от лотков и киосков, зажимая в кулаке потную крону. Мальчишки, подрабатывающие продажей сих куцых изданий, рекламно выкрикивали, не уступая в артистизме мастерам эстрадного жанра. Но все было тщетно. Ничего не помогало. Ни тебе скандальных сцен из жизни «звезд» богемы, ни случаев «ограблений века», ни громких процессов (притихли даже дешевые убийцы на сексуальной почве, а мнимые их или настоящие жертвы предпочитали пить молоко по хуторам и сластиться фруктами); не выплеснулось даже мало-мальски захудалое цунами, где-нибудь у берегов о. Хоккайдо (Япония). Положение было – швах. Даже изрядно дутые подробности из еще майской гибели (1932 г.) лучшего лайнера Франции «Жоржа Филиппара», сгоревшего «заживо» (со слов камбузного рабочего) в Индийском океане, – оставляло обывателей равнодушными.

Главный редактор «Лидове Новины» пан Голомбек в своем кабинете плеснул пригоршню воды из стакана и отер себе этим лысину.

– Стыдно, господа. Выходит, мир прекрасно может обходиться без нас, – высказал он претензии редакционному совету. Все три ответственных зама и один известный уголовный хроникер дружно вздохнули.

– Вы-то хоть, пан Новотный, выдайте нам что-нибудь, – обратился Голомбек к «уголовке».

Новотный чуть подернул плечами.

– Не знаю, пан главный редактор, подойдет ли это. Был я на днях в Усти, у родственников, – разжиться парой мешков картошки… Городок небольшой, каждая новость на слуху; так вот, говорят, что в родовом поместье барона Киркгофа (есть там такой), в его замке, взята под стражу некая особа, незаконно перешедшая границу, и даже так, как подозреваемая в крупных международных аферах…

– Подтверждение этому, пан Новотный, хоть какое-нибудь?!..

Главный редактор промокнул платком шею, лоб, нервно зевнул:

– Прибывшие в замок были в черном легковом автомобиле пражского департамента полиции, в сопровождение автофургона с ротой солдат, – передал Новотный то, что слышал.

– Так что же вы! Действуйте! И готовьте вечерку, господа.

Материал подали, тем не менее, достаточно скромно. Репортер Новотный, совершивший невозможное, и в кратчайший срок добившийся приема у высокопоставленного чиновника госдепартамента, выяснил лишь, что дама-де «только подозреваемая», и очевидно «однофамилица». Имя ее – Ламоль. И, не привыкший иметь дело с нахальными, тем более известными журналистами, – к тому же дошедшими до грани отчаяния, да и со зла (…«сам напросился!»), – служитель законности и правопорядка выдал ему и информатора по этой истории, т.е. господина Хлынова. На последнего, впрочем, у Новотного не хватило времени, – бегать, отыскивать по гостиницам. Положился же он больше на инстинкты публики, да на свой талант в подаче материала.

Сенсационный ход всему этому делу придал некий месье де Брион, подвизающийся в журналистских кругах Парижа, а сейчас, будучи на водах в Карлс-Баде и по случаю в Праге, вычитавший эту заметку в отделе уголовной хроники. Более зрелый по возрасту и, пожалуй, «осененный» в тот вечер, он крайне заинтересовался этим – на внутреннем его слуху – именем Ламоль, и что смутно рядилось под некую роковую тайну. Весь вечер он вспоминал, плохо спал, а под утро пристукнул себя по затылку, принял горячий душ и поехал в редакцию «Лидове Новины», отыскивать подателя сей заметки, – с ним-то уже (репортером Новотным), они и отыскали в плохонькой гостинице Хлынова, которому ничего не оставалось, как досказать эту историю. Имена миллиардера Роллинга, гениального изобретателя и авантюриста Гарина, полковника советской разведки Шельги и, наконец, красавицы и злодейки Зои Монроз (мадам Ламоль), обещали грандиозный успех любой газетной компании, где бы она не велась. Уже через сутки с небольшим французская пресса, британское воинство от Би-Би-Си и «Дейли Мирра» разбили твердыни Интеллидженс Сервис, копи Интерпола, черпая оттуда почти детскую информацию о той, напрочь, казалось, забытой истории. И тут-то всплыла новая сенсация, подлившая масла в огонь общественного интереса.

Выяснилось, что все «дело Гарина» от начала и до конца, так же, как и попытки воссоздания его гиперболоида (неудачные, право), пребывали под грифом «совершенно секретно». Теперь становилось понятным, почему эта легендарная и фантастическая история, не имеющая прецедента, оказалась так быстро и так прочно забытой и вычеркнутой из человеческой истории. Демократической печати попросту зажимали рот. А не потому ли, – вылетела первая «утка», что на месте взрыва Золотого острова, на океаническом дне, все еще могут находиться огромные напластования золота, вытекшие из гаринской шахты, исчисляемые в миллионах тонн, и что правительства всех стран, очевидно, опасаются второго витка грандиозной авантюры, со всеми драматическими последствиями этого для мировой экономики.

Странным показалось и то, что информация об этой истории преимущественно осела в архивах Морского министерства Англии – страны, как будто вовсе не задействованной в той исторической драме. Но это уже были разборки на уровне ведомств и дипломатических миссий государств. На всякий случай заявили (как развертывалась газетная компания) о своем, якобы моральном праве на материальную компенсацию правительства стран Франции, США, Германии. Последняя – в ультимативной форме, в духе доминирующего политического движения в ней. Пожелала востребовать «свое» и Австралия, памятуя разграбленное и сожженное побережье (всего-то набережные Сиднея) в результате разбойничьих набегов мадам Ламоль, воительницы и сподвижницы Гарина. Право, все это стало возможным несколько позже; после того, как газетный шквал вынес тайну замку в Усти на волну нестерпимого и бурного интереса общественности.