Заклинатель джиннов, стр. 84

Апофеоз

ПЕСНИ ПЛЕМЕН

Дверь открылась. Он стоял передо мной, а я не знала, что мне делать, какие вымолвить слова. Он выглядел бледным и усталым – набрякшие веки, заострившийся нос, щеки в точечках щетины, морщинки у суховатых губ… Любимый мой! Мой джабр!

Броситься ему на шею? Опустить глаза и ждать? Сказать, что я ошиблась дверью? Вспомнить о нашей встрече на факультете? Представиться? Назвать имена Ахмета и хакима Саши? Велик Аллах! Дорога от сердца к сердцу открыта, но как шагнуть на нее? И какой из шагов будет правильным?

Я переступила порог. Его глаза вспыхнули и засияли, как два аквамарина. В его руках была книга, которую он прижимал ее к груди.

– Коран? – спросила я. – Один наш общий знакомый говорил, что у вас целая коллекция Коранов. На русском, арабском, французском… Может быть, есть и на финском?…

Странное выражение мелькнуло на его лице – такое, будто он узрел чудо из чудес или услышал великое откровение. Я остановилась в замешательстве.

– Коран на финском? – протянул он. – Такого, думаю, в природе не имеется, но если вам угодно, будет. В отличном компьютерном переводе и очень быстро. Не успеем кофе выпить и за жизнь поговорить…

Потом что-то случилось. Что-то произошло – стремительное, непонятное, неотвратимое… Мы все еще стояли у распахнутых дверей, но я вдруг обнаружила, что книги нет в его руках, но были они не пустыми – в них очутилась я. Его щека колола мою щеку, пальцы зарылись в волосы, прикосновение губ обжигало…

Он что-то прошептал – так тихо, что я не расслышала.

– Что? Что, милый?

Его голос окреп, обрел уверенность и мощь:

– Награда… Ты – моя награда!

Есть ли иные слова, какие мужчина говорит любимой? Конечно, есть, и он их сказал. Но это уже не важно.

Приложение

Странную историю поведал Азиз ад-Дин Абдаллах! Странную и действительно похожую на сказку… Будто бы задолго до Исхода, в самом начале двадцать первого столетия, жила на свете прекрасная девушка с глазами газели и губами ярче пунцовых пионов – Азиз ад-Дин Захра, принцесса, наследница титула и богатств семьи, происходившей от фатимидских халифов. Семейные богатства были не столь уж огромными, и тягаться с каким-нибудь нефтяным шейхом из Объединенных Эмиратов родитель Захры не мог, но в общем-то род их считался не только древним, но и весьма состоятельным. И Захра училась во многих западных странах, дабы приобрести нужный царственный лоск, и знание языков, и все прочее, необходимое для принцессы, наследницы древней фамилии. Училась она в Америке, во Франции и в Англии, а превзойдя там все науки, отправилась в Россию, в город Санкт-Петербург, на берега холодного стылого моря. Поехала она туда, как объяснял Абдаллах, по той причине, что был этот город прекраснее прочих городов, даже самого Багдада, а еще потому, что в Петербургском университете были великие мудрецы, изучавшие Восток и знавшие об арабах такое, чего сами арабы про себя не знают. Словом, проучилась прекрасная Захра в Петербурге пару лет, а войдя в возраст зрелости (ей исполнилось двадцать пять) вернулась на родину, в фамильные поместья под Багдадом. Но привезла она с собой не одни лишь знания и умения, а еще и супруга, высокого, темноволосого и синеглазого. И от их союза родился сын Касим, тоже с синими глазами, и с той поры этот признак стал в роду ад-Динов наследственным и даже как бы почетным – в память о Касиме ибн Сирадже и его отце, супруге прекрасной Захры.

Надо признать, продолжал Абдаллах, что супруга этого встретили без особых восторгов. Во-первых, он был иноверцем – даже хуже, убежденным безбожником и атеистом, не заключившим священный договор ни с Аллахом, ни с Христом. А во-вторых, род его был малопочтенным, происходившим от смеси русской, еврейской и татарской кровей, и за последние сто лет в том роду встречались простые врачи, учителя да инженеры, от коих до царственных особ как от Земли до Луны. И сам супруг Захры являлся то ли ученым, то ли инженером, каким-то физиком или компьютерщиком, неспособным даже произнести славословие в честь Аллаха милостивого, милосердного.

Тем не менее был он избран Захрой, и родичам ее пришлось смириться. Но по прошествии пары лет смирение их перешло в почитание, а затем – в самый искренний и жаркий восторг. Ибо супруг Захры был богат, так богат, словно приехал он не из полунищей в ту пору России, а, по крайней мере, из Калифорнии – где, как знает всякий, доллары зреют прямо на деревьях, рядом с грейпфрутами и ананасами. И еще он был щедр, так щедр, будто не знал ни меры деньгам, ни цены их; и его рука, творящая благо, не оскудевала ни на миг. Но это являлось лишь самым малым из его достоинств, ибо супруг Захры обладал загадочными свойствами и таинственными качествами, присущими тем, кто избран самим Аллахом. Он воистину творил чудеса: мог предвидеть грядущее, подчинять своей воле события и людей и узнавать все, что случалось в мире, даже самое тайное и секретное, будто не было для него ни стен, ни расстояний, ни преград. И когда люди уверились в этих его необычных качествах, то стали толковать, будто супругу Захры подчиняется джинн, но джинн добрый, так как никому повелитель джинна не творил зла, а одно лишь благо и всемерную помощь. И были для такого мнения веские причины, ибо никто не сомневался, что этот человек, овладев властью над джинном, пожелал того же, чего желает всякий из людей, особенно в молодые годы: богатство и прекрасную принцессу. Пожелал – и получил! Но Захра являлась не обычной принцессой, вроде тощих королевских отпрысков из Британии или Бельгии; Захра стояла неизмеримо выше, так как происходила от самого Пророка! И какой бы мужчина ни пожелал ее (а таких насчитывалось великое множество), и какие бы силы ни помогали ему в том желании, без воли Пророка – а значит, самого Аллаха! – брак их заключиться не мог. Никак не мог! Ибо Аллах превыше всего, и Мухаммед – его единственный посланник!

И супруг прекрасной Захры тоже уверился в этом, и в день рождения Касима склонил слух свой к мольбам принцессы и заключил договор с Аллахом, приняв арабское имя – по всем древним канонам и традициям. Его аламом, или личным именем, стато Сирадж, что значит «светоч», а его насаб, имя отца, звучало как Мусафар, что значит «странник» или «гость»; и были эти имена созвучны тем, которые он носил в России. Прежняя его фамилия стала нисбой или названием рода и превратилась в Навфали, что значит «щедрый», а еще – «дарящий». Поскольку стал он отцом Касима, то мог принять кунью Абу-л-Касим; а кроме того, выбрал он прозвище-лакаб Дидбан ат-Дивана, означавшее «страж блаженного». И само это произвище как бы служило намеком, что Дидбан ат-Дивана Абу-л-Касим Сирадж ибн Мусафар ат-Навфали связан с потусторонними силами, с ифритами, джиннами или с самим всемогущим Аллахом.

Сам Сирадж этого не отрицал и не подтверждал. В семейных легендах рода ад-Дин говорилось, что Сирадж относился к своей предполагаемой связи с джинном не без юмора и в какой-то момент повелел вырезать статую кошки (а кошек он очень любил), утверждая, что в ней, в этой статуэтке, заключена магическая сила, в точности такая же как в сказочной аладдиновой лампе. Надо только знать, где потереть и как потереть! Но эту тайну он не открыл даже сыну своему Касиму, зато оставил ему такое несметное богатство, что Касим, будучи уже в летах и являясь почтенным главой семейства, смог откупить на Аллах Акбаре целую страну, благоустроить ее, возвести селения и города, разбить сады и выбрать лучших из лучших – среди того людского потока, что прихлынул к его границам. Сотворив все это, Азиз ат-Дин Касим ибн Сирадж объявил себя эмиром и стал править в Счастливой Аравии, и правил он так справедливо и мудро, что никто не мог упрекнуть Касима, что отец его – не араб, а какой-то чужак из России, без рода и племени. Ну и что с того? Аллах выбирает, Аллах дарует, Аллах наделяет благородством тех, кто приятен его сердцу!