Страж фараона, стр. 46

Рихмер, поджав ноги, опустился на циновку.

– Ты пощадишь мою дочь и меня, господин? Ты не отправишь нас до срока за горизонты Западной пустыни?

С минуту Семен взирал на него, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате и тихим стонам Пуэмры. Потом негромко произнес:

– Ты как говоришь со мной, моча гиены? Забыл, как обращаться к посланцу Осириса? К тому, кто держит в руке твою жизнь и смерть?

Хранитель врат ткнулся лицом в его сандалии и забормотал:

– Прости, повелитель! Тысячу раз простираюсь ниц и целую прах под твоими ногами… Прости!

Семен ухватил его за ворот туники и приподнял.

– Так уже лучше, порази тебя Сохмет от пупка до колена! Много лучше! Теперь мы можем поговорить. Слушай и запоминай!

– Я покорен твоему зову, мой господин.

– Дочь свою отправишь в дом Инени, чтобы ухаживала за моим учеником. Хочу убедиться, так ли она прекрасна и добра, как обещалось. – Он сделал паузу, разглядывая бритый череп Рихмера. – Теперь об этом ученике, поклявшемся в верности Уху Амона… Говоришь, что он следил за мной? Это с каких же пор?

– С тех, господин, как ты появился у третьего порога.

Брови Семена взлетели вверх.

– Язык твой лжив, хранитель! Кто знал, где и когда я появлюсь!

– Не гневайся, посланец Осириса, это правда! Конечно, никто тебя не ждал, но этот юноша… он… он просто оказался в нужном месте и в нужное время. Его обет – сообщать о всем увиденном и услышанном, особенно о странных деяниях, опасных речах и даже мыслях, какие не высказывают вслух. С тех пор, как ты появился в Уасете, он рядом с тобой по моему приказу, а до того… видишь ли, он был учеником пророка Инени и присматривал за ним. Так повелел Софра, который мало кому доверяет. А ведь Инени отправился на юг, чтобы…

– Я знаю, что он там делал и с кем встречался, – прервал хранителя Семен. – Я даже знаю, сколько воинов Инхапи прячется по дворам в Нут-Амоне, Кебто и остальных городах! С точностью до одного человека и до последней стрелы в их колчанах… Ты ведь не забыл, хранитель, кто я такой и откуда явился в этот мир?

Он поглядел в помертвевшее лицо Рихмера и медленно, веско промолвил:

– Запомни: я – Страж, посланный сюда богами, и боги желают, чтобы все случилось так, как должно случиться. Амон и все остальные божества благоволят прекрасной дочери Джехутимесу, а это значит, что Софра с Хоремджетом уже покойники. Они мертвее, чем труп осла, обглоданный шакалами, и если ты не желаешь разделить их участь, то должен служить мне.

– Я слушаю твой зов, господин! Слушаю и повинуюсь! Что ты прикажешь?

– Пусть твои люди берегут царицу от слишком сладких пирожков, а юного пер’о – от колесничных гонок. Пусть, заметив людей, похожих на воинов с юга, закроют глаза и сунут голову в песок. Пусть они следят за Хоремджетом, докладывают тебе, а ты обо всем расскажешь Инени и выполнишь любой его приказ. А я прикажу одно насчет Хоремджета: если пискнет в ближайшие двадцать дней, укороти его на голову.

– Но у него в войске – безбожники из Хетуарета, господин… Могут разорить храмы…

– Амон спасет, – пообещал Семен. – Я точно знаю, что с храмами ничего не случится – ничего такого, что нельзя восстановить с помощью камня, глины и краски. – Он приподнялся и заглянул в пыточную – там уже не было ни единой души, живой или мертвой – ни Пуэмры, ни жрецов, ни трупа с разбитой головой. Успокоившись, он сел и хлопнул ладонью по крышке ближайшего сундука. – Ну, теперь поговорим о Софре, бывшем твоем повелителе, и трех отпущенных им днях. Как он их проведет? Будет пускать слюну, мечтая о ложе царицы?

– Нет, мой господин. Сегодня он отплывет в свое имение, а завтра, взяв дротики, лук и стрелы, поедет на охоту. От того и назначены три дня – дольше он не задерживается в Западной пустыне.

– Хмм… Охота – развлечение опасное… еще опаснее, чем колесничные гонки…

– Опасное, если охотиться на львов или ночевать в пустыне, – заметил Рихмер. – Но Софра, мой го… мой бывший господин, стреляет из лука газелей, а ночует в своей усадьбе на левом берегу. Она, эта усадьба, в точности напротив Ипет-сут, над горным обрывом. – Он прикрыл глаза и негромко добавил: – Скалы там приметные, мой господин, цветом похожи на красную медь, а рядом с усадьбой – заросли акации. Слышал я, в них бродят львы… а с Софрой лишь колесничий да трое-четверо проводников-ливийцев…

«Догадливый, поганец! – подумал Семен, вставая. – Догадливый, хоть и пугливый! Ну, пугливость только к пользе… чтобы, значит, не тянуло к опасным догадкам».

Он потрогал слегка саднившее плечо и произнес:

– Хорошо! Я принимаю твою службу, и, может быть, когда ты встанешь перед Сорока Двумя, это тебе зачтется. А сейчас проводишь меня наверх, к незаметному выходу, потом отправишься к Софре и скажешь, что ваятель Сенмен целует его задницу, лижет копчик и все исполнит так, как приказали. В самом лучшем виде! – Злобно усмехнувшись, Семен потер ладони, отшелушивая засохшую кровь, и добавил: – Пусть только как следует подмоется, чтобы лечь в постель к царице! И не забудет плату – сто дебенов!

Рихмер, тоже с поспешностью вскочивший на ноги, недоуменно замер, приоткрыв рот.

– Сто дебенов? Я думал, это шутка, господин… Ты – вершитель судеб, посланец Осириса… Зачем тебе золото?

– Возьмешь его себе, – бросил Семен, направляясь к двери. – Боги ценят полезных и верных слуг. Я следую их примеру.

Хранитель врат склонился и распахнул перед ним дверь.

Глава 9

Охота над красными скалами

Вернувшись в мастерскую, Семен разослал помощников: Сахуру отправил в дом Пуэмры, к его сестре и матери, Атау и Небсехта, третьего из подмастерьев – в Ипет-ресит, приказав им, чтобы разыскали Сенмута. Оставшись в одиночестве, он вытащил из потайного места секиру, завернул ее в старые тряпки и обвязал веревкой, плетенной из тростника. Затем, сдернув полотно, вгляделся в каменные черты Меруити, будто испрашивая у нее совета.

Ему казалось, что царица ветров и тьмы смотрит сейчас не ласково, а повелительно, как бы напоминая: ты должен меня защитить! Должен, ибо затем ты и явился в этот мир, и нет других оправданий твоему присутствию!

– Я уже многих убил, – тихо произнес Семен, баюкая сверток с секирой. – Убил допросчика-писца и тех нехеси… Может, кара была заслуженной, но видишь ли, милая, я не люблю убивать. Прежде я этим не занимался.

«То было прежде, – безмолвно сказали каменные губы. – Теперь обстоятельства изменились. Все меняется, ваятель, – мир, и жизнь, и ты вместе с ней».

– Меняется, – согласился Семен, взвесив в руке секиру. – Увы, не в лучшую сторону!

«Не в лучшую, но и не в худшую – в нужную», – возразила каменная царица, и минут пять они в молчании взирали друг на друга. Потом Семен сказал:

– Пожалуй, ты права. Значит, и это дело с Софрой надо закончить?

«Надо», – подтвердила она. Взор ее был повелительным и строгим.

Семен кивнул, набросил на изваяние покрывало и, взвалив тяжелый сверток на плечо, вышел из мастерской.

Солнце склонялось к западу, но зной был все еще таким, что на камнях, казалось, можно печь лепешки. Все обитатели ремесленного городка попрятались, пережидая жаркое время, и лишь Урджеба, сухопарый бровастый помощник Инени, медленно брел от пальмовой рощи к пристани, заглядывая по дороге то в проемы мастерских, то в опустевшие дворы. Семен заторопился навстречу, потом, замедлив шаг, спросил, не видел ли Урджеба третьего пророка, а если видел, то где, когда и как его найти. Шевельнув бровями, помощник сообщил, что почтенный Инени отправился домой: вызвали к болящему, и, вероятно, тот – персона из самых важных, раз понесли к пророку, а не к целителям в храм. Семен пробормотал слова благодарности и широким шагом направился к роще; Урджеба крикнул вслед, что бегать сейчас не стоит: Ра гневен, ударит по черепу, и не отделишь жизнь от смерти.