Принц вечности, стр. 28

ГЛАВА 4

Месяц Зноя, от Дня Проса до Дня Сосны.

Дикий Берег, дельта Матери Вод

Квадратный помост был сделан из драгоценного красного дерева, и его же стволы, тщательно отполированные и украшенные живыми лианами, пошли на подпорки. Кровля, выстланная пальмовым листом, напоминала пирамиду; края ее отстояли на шесть локтей от земли, и благодаря этому в беседке царила относительная прохлада. Но воздух все равно был влажным и душным. Солнце жгло как кузнечный горн, и испарения, поднимавшиеся с вод огромной реки, проникали повсюду.

Со своего места Дженнак мог обозреть всю крепость Кро'Тахи: сгрудившиеся плотными кругами хижины воинов и работников, желоба для сушки и сортировки бобов какао, склады для их хранения, лодочные сараи и навесы, под которыми громоздились бревна красного и железного деревьев, висели связки перьев и шкур, пестрели узорами змеиные кожи. В этом кольце строений и служб возвышался большой хоган о трех этажах, где обитал хозяин со своими помощниками да младшими родичами, а над ним, на высоком шесте с поперечиной, трепыхался по ветру клочок желтого шелка – в знак того, что Ренига пришла в сей дикий край и уйдет отсюда не скоро. Быть может, и никогда.

Среди строений торчали пальмы и еще какие-то незнакомые Дженнаку деревья с широченными листьями в три локтя длиной, и все это было обнесено невысоким полукруглым валом, упиравшимся концами в откос речного берега. За валом на четыре полета стрелы тянулись посадки какао, а за ними мглистой зеленой стеной вставали рардинские джунгли, вековечный дремучий лес, где стволы исполинских деревьев переплетались прочной и густой сетью лиан, где почва была мягкой, покрытой ворохами гниющих листьев, а временами – болотистой и влажной, где царил вечный полумрак, ибо солнечные лучи, хоть и направляемые мощной рукой Арсолана, не могли пробиться сквозь плотную многослойную кровлю из веток, листвы, цветов и стеблей лиан.

Джунгли были странным местом, не похожим на субтропические чащобы Одиссара или тем более на северный тайонельский лес. Если не считать огненных муравьев, гигантских жаб с пурпурной грудью да ядовитых ползучих гадов, никаких тварей здесь на земле не водилось, а все живое предпочитало селиться в древесных кронах, поближе к небу и солнцу. Тут вили гнезда зеленые, голубые, золотистые и скежно-белые попугаи и другие птицы, крохотные, с треть кулака, или огромные, с чудовищными клювами, но все ярко окрашенные и поющие, свистящие, стонущие на тысячу голосов; тут носились по ветвям обезьяны десятков пород, столь поразительные видом, что одних можно было принять за поселившихся на деревьях странных собак или койотов, других – за черных духов, а третьих – за белок, соболей или куниц, но с круглыми, почти человеческими маленькими головками; тут плели паутину большие неядовитые пауки, питавшиеся птичьими яйцами, и другие, поменьше, укус которых отправлял в Чак Мооль вернее стрелы либо копья; тут ползали змеи обхватом в три локтя, крались среди ветвей пятнистые свирепые кошки, искали добычу летающие вампиры-кровососы; тут благоухали цветы, похожие на многоцветных бабочек, и порхали бабочки, подобные цветам. А еще, как говорил Кро'Таха, жили в этом влажном тропическом лесу арахака, жуткое племя каннибалов, которым что человека съесть, что обезьяну с собачьей головой, все едино.

Дома, укрепления, поля и джунгли лежали к югу, а на севере струилась река – такая, какой Дженнак не видывал за все три десятилетия своих странствий. Недаром звали ее Матерью Вод; была она могучей и обильной, мутновато-желтой и широкой, словно море Тайон; питали ее дочери и сыновья, другие большие реки, а к ним неслись тысячи речек поменьше, коих можно было бы счесть за внуков и правнуков их великой родительницы. Ее струи пронизывали весь север Нижней Эйпонны, от каменных стен Западного Хребта, от границ Арсоланы, Сиркула и Чанко до соленых океанских волн – и даже в них на многие и многие полеты стрелы оставался заметным след великого потока, росчерк желтого на синем и голубом.

Прибрежная отмель под ренигской крепостью была укрыта накатом из неошкуренных бревен, державшимся на вбитых в дно столбах железного дерева. Около этой грубой пристани замерли плоты и лодки, а среди них розовой громадой возвышался «Хасс» – потрепанный, но непобежденный. Его окованные бронзой балансиры были выпущены, шипастые «морские ежи» на прочных цепях утопали в мутной воде, с борта на причал были переброшены широкие сходни. Стрелки и копьеносцы, чтоб не мешать мореходам, чинившим такелаж, убрались в поселок и наверняка распивали сейчас с ренигами хмельное зелье да пугачи их рассказами о страшной буре, настигшей «Хасс» у островов Йантол, отбросившей судно к югу и заставившей искать пристанища в дельте Матери Вод. Спасаясь от зноя, люди большей частью сидели в хижинах, но Дженнак видел и бродивших среди хижин, и небольшую толпу у дальних складов, сгрудившуюся около сказителя-бихара. Его певец все-таки не остался на иберском берегу у прекрасной владычицы с изумрудными глазами и сейчас, под звон лютни, повествовал о гигантских валах с пенными гребнями, о сорванных парусах и канатах, что лопались, подобно тонким жилкам, о трещавших мачтах и грозном, хищном, свирепом завывании ветров. Впечатлений у Амада хватало; впервые он пересек Безбрежные Воды, впервые попал в смертельные объятия разбушевавшихся океанских волн, а значит, мог он сотворить песню еще занимательней, чем сложенная некогда О'Каймором.

Правда, на сей раз Дженнаку не встретился Морской Старец, и до схватки с ним дело не дошло. Но океан, взбаламученный сотнями щупалец Паннар-Са, и так нанес «Хассу» изрядный ущерб: часть парусов улетела к облакам вместе с реями, к которым они крепились, многие канаты лопнули, щиты по правому борту были снесены напрочь, а один из громовых метателей сорвало, и тяжелый бронзовый ствол врезался в носовой помост. Но все же Пакити со своей командой справились вполне: кормчий разглядел в бушующих водах желтый речной след, свернул к берегу, направил корабль в одну из проток гигантской дельты, а затем, поставив парус и превозмогая течение, вывел «Хасс» к тому месту, где могучая река разливалась сотнями больших и малых рукавов. Здесь и предстали перед путниками дома и валы над крутым откосом – быть может, самое дальнее из ренигских поселений на Диком Берегу. Берег же этот простирался от границ Рениги до устья Матери Вод и дальше, до сеннамитской степи, огибая серпом всю восточную часть материка, низины Р'Рарды и плоскогорья, лежавшие меж ними и южной степью. Дженнаку здесь бывать не доводилось, но помнил он рассказы О'Каймора про Ренигу, Сиркул и прибрежные рардинские джунгли, населенную дикарями; помнил и читал об этом, а теперь вот увидел собственными глазами, хотя и не по своей воле.

Ну, все в руках Шестерых! – размышлял он, посматривая то на тянувшиеся к югу посадки какао, то на свой побитый волнами корабль и суетившихся на палубе мореходов. Все в руках Шестерых; и если Сеннам решил ненадолго прервать его странствие, значит, имелись в том некий смысл и некая цель. Какая? Сеннам подскажет, или вещий Мейтасса, или Хитроумный Ахау Одисс, прародитель… И не нужно спешить, так как боги не любят суеты и благосклонны к тем, кто проявляет выдержку. Торопливый же койог бегает с пустым брюхом.

Но самому Дженнаку голод не грозил – на циновке перед ним было тесно от блюд, точенных из плоских больших раковин, да стеклянных чаш, в которых переливались вина всех шести божественных оттенков. Кро'Таха, надевший, в знак уважения к гостю, накидку из перьев белого попугая и десяток пышных ожерелий, все придвигал и придвигал ему сосуды с терпкими, сладкими и кисловатыми винами, подносы с невиданными фруктами, с мясом кайманов и змей, с морскими тварями, запеченными в панцирях, с нежнейшей рыбой и лепешками, усыпанными молотым кокосовым орехом. Этот знатный рениг, надо отдать ему должное, умел и поесть, и выпить, и гостей уважить – особенно столь почетных, как светлорожденный открыватель Риканны, явившийся будто бы прямиком из легенд. Кро'Тахе было известно, кого он принимает, – Дженнак своего имени не скрывал и не пытался изменить внешность. Имя его помнили в Срединных Землях, и внушало оно уважение, как и огромный драммар с тремя сотнями солдат и мореходов, с громовыми метателями, чьи жерла, зиявшие над бортом, могли разнести ренигскую крепость в клочья за время полусотни вздохов! И потому – или по причине врожденного гостеприимства – упитанный и хитроватый КроТаха старался изо всех сил. Сейчас он, расположившись напротив Дженнака, потчевал его вином и развлекал всевозможными байками: про свое владение и своих людей, про торговлю и виды на урожай, про обитавших в лесу тварей – и, разумеется, про людоедов арахака.