Знак чудовища, стр. 60

Звездочка мчалась следом, неся на себе алхимика. Рон не чувствовал ничего особенного, просто в очередной раз спасал свою жизнь. Даже не боялся. Привык.

Но, когда город остался за спиной, он испытал громадное облегчение. Ему стало легче настолько, что он прокричал на ходу:

– Сигмон! Надеюсь, ты успел забрать золото?

В ответ он получил только проклятие и догадался, что его надежды не оправдались. Он пожал плечами и решил удовлетвориться тем, что в очередной раз спасся от неминуемой гибели. Этого, по мнению алхимика, было вполне достаточно для счастья.

Глава 6

БАРОН И ДРАКОН

Деревья на вершине холма росли не так густо, как у подножия. Конечно, это по-прежнему тот самый южный лес, исходящий душистыми ароматами смол и спелых трав, но тут, наверху, оставалось место и для ветерка. Ветерка, трепавшего бумаги, вырывавшего их из рук.

– Вот дрянь! – в сердцах бросил Сигмон, подхватывая пожелтевший лист пергамента. – Ничего не могу разобрать.

– Ты это повторяешь в десятый раз, – заметил Рон, перемешивая угли в костре длинной палкой. – Но делу это не помогает.

– Это помогает мне, – мрачно отозвался тан. – На душе становится легче, и уже не хочется кого-нибудь придушить.

– Не расстраивайся. Я тоже ничего не понимаю. Слова вроде знакомые, но все вместе...

– Вот именно – все вместе!

Расстроенный тан поднялся с поваленного ствола, с раздражением бросил листок на плащ, расстеленный на траве, и направился в чащу.

Рон подул на затухающие угли, подбросил в костер сухих веток и поднялся. Подойдя к плащу, опустился на колени и собрал листы в аккуратную стопку: он терпеть не мог разбросанных вещей. Тан, ставший в последнее время жутко раздражительным, уже не так заботился о трактате Леггера, как в начале пути. Тогда это было его сокровищем, над истертыми листами он трясся, как ювелир над огромным бриллиантом. Сигмон верил, что в бумагах заключается его спасение. Но едва стало ясно, что прочитать заметки мага не удастся, ла Тойя пришел в бешенство. И Рон его понимал.

Почти неделю они пробирались сквозь леса Гернии, стараясь держаться подальше от больших дорог. Они не знали, преследуют их наемники или нет, но рисковать не хотели. Сигмон не раз предлагал Рону уйти, но алхимик не соглашался: не хотел бросать друга и даже слышать ничего не желал о расставании.

Ехали вместе, стремя в стремя, плутая среди южных лесов. Они были не так густы, как северные, но от этого дорога не становилась легче. Труднее всего с конями: там, где пройдет пеший, конному дорога зачастую закрыта. Но скакунов не бросали – и самим ноги меньше бить, и в случае опасности удирать сподручней. Из-за этого приходилось выбирать тореные тропинки, шедшие вдоль больших дорог и ведущие от деревни к деревне, – в самую гущу леса кони пробраться не могли. Жилье обходили стороной, раз только заглянули в деревню, запасли еды и сразу ушли, не дожидаясь темноты. Ночевали в лесу – и алхимику, и тану было не привыкать к дорожным неудобствам. Больше пугала возможная погоня. Ни алхимик, ни Сигмон больше не хотели встречаться с отрядом головорезов. И с человеком, закованным в железо.

Вот и сегодня, одолев за день огромную долину, друзья решили заночевать на вершине одного из холмов. Как всегда, алхимику пришлось заняться костром и едой, а Сигмон взялся за пергаменты. Так повелось с самого начала: с первых дней пути тан проводил все свободное время за чтением трактата, а Рон кашеварил. Алхимик не возражал, предоставив тану возможность самому разобраться в том, что написал Леггер о драконьей шкуре.

И Сигмон пытался. Изо всех сил. Да только ничего у него не вышло: трактат был составлен для тех, кто понимал толк в магии. Часть записей и вовсе шла на древнеэльфийском наречии Фаэллэ, бывшем в ходу у магов еще до Войны Рас. А те части, что писались на северном и гернийском, были малопонятны и Сигмону, и Рону. Обилие магических терминов, непонятных расчетов, ссылок на якобы известные факты создавало впечатление, что текст либо зашифрован, либо писан душевнобольным.

Вскоре ла Тойя пал духом: решил, что это не трактат Леггера, а подделка. Но алхимик его успокоил: ему доводилось читывать записи магов, и он готов был дать голову на отсечение, что трактат подлинный и речь в нем идет об исследовании драконьей шкуры. Вот только написано это магом и для магов, а непосвященные все одно ничего не поймут.

В последние дни Сигмон сделался невыносим: ворчал, огрызался и сквернословил по любому поводу. Он держал в руках ключ к спасению, но не мог им воспользоваться, и это приводило его в бешенство. То, что они ехали в неизвестность, непонятно куда и зачем, тоже не прибавляло бодрости. Никакого плана действий у друзей не было: просто удирали от погони – вот и все.

Порой Сигмон заговаривал о том, что неплохо бы вернуться в Ривастан, но и ему самому и Рону было понятно, что это дурная затея. До границы недалеко, но даже если бы они смогли миновать посты, то дальше им податься некуда. Один раз тан сказал, что хотел бы вернуться домой, в родное имение, но быстро скис. Там его все знали, и сохранить в тайне уродство он бы не смог. А огласка – верная дорога в лаборатории магов. Да и странные наемники, напавшие на них в Гаррене, судя по внешнему виду, пришли именно из Ривастана. Рон опасался, что Сигмона на родине давно ищут, да и сам тан подозревал нечто подобное. Путь домой оказался закрыт, и это раздражало Сигмона еще больше. Он не знал, что делать, и это его угнетало.

У алхимика, напротив, план действий уже созрел. Но пока он не решался поделиться с другом: в плане присутствовал маг, а к ним тан питал искреннюю ненависть. Рон знал, почему, и мог только сочувствовать приятелю. А тот все чаще уходил в лес один и вымещал злобу на первом попавшемся дереве...

– Сигмон! – крикнул Рон, сообразив, что не слышит привычного стука меча. – Эй, ты где?

В ответ раздалось приглушенное ругательство, и на поляну из кустов вывалился тан. Выдрал из растрепанной шевелюры сухой лист и подтянул штаны.

Рон хмыкнул, и растянулся на плаще. Сигмон подошел к костру, сел на землю и уставился на угли. Вечер, как и все предыдущие, был сер и безрадостен. Ужин из пары черствых лепешек и куска засохшего сыра уже давно съеден, кони без всякого удовольствия жуют лесную траву на краю прогалины. Оставалось только лечь спать, но чувство голода гнало сон.

– Возьми третий лист, – глухо сказал Сигмон, не поднимая головы.

– А?

– Возьми третий лист трактата!

Алхимик пожал плечами, взял листы, аккуратно разложил их на плаще и выбрал тот, что был помечен жирной тройкой.

– Читай, – велел тан. – Вслух! Прямо сверху.

– Текущее постоянство поля статики, – прочитал Рон, – напряжением в четверть полного от восьмого уровня, преобразованное и разложенное по Ленорману, является неоспоримым доказательством тремора внутреннего противофазиса, что позволяет сделать вывод о необратимости воздействия совмещенного внутреннего баланса и сил пятого дома триоли.

– Ты понял? – спросил тан.

– Да, – отозвался Рон, – конечно.

– Расскажи в таком случае мне. Пожалуйста.

– Это необратимо.

– Что необратимо, что?

– А пес его знает! Послушай, мы сделали все, что могли. Этот трактат нам не по зубам. Ни ты, ни я не кончали магических школ. Это пустая трата времени. Мы можем хоть наизусть его вызубрить, но толку не будет.

Тан мрачно глянул на друга, откинулся на спину и растянулся на траве рядом с костром. Отвечать ему не хотелось. Рон был прав: тан знал это, и настроение от этого не улучшалось.

Алхимик подошел к другу и присел рядом. Оперся локтями о колени, сорвал травинку и прикусил ее. Задумчиво пожевал, выплюнул. Сигмон молчал.

– Послушай, – сказал Рон. – Есть у меня одна идея. Может, она тебе не понравится, но другой у меня нет.

Тан не ответил. Он смотрел в темнеющее небо и, казалось, даже не слышал, что к нему обращаются. Но Рон знал, что его слушают, и внимательно. За время пути он хорошо изучил привычки друга и знал, что его придется уговаривать – долго и упорно, как всякого упрямца, знающего, что не прав, но не желающего в этом признаваться.