Знак чудовища, стр. 35

– Сукин ты сын! Почему-то я так и думал!

– Прощай, Сигмон!

Алхимик помахал рукой и растворился в зарослях лещины. Сигмон посмотрел ему вслед, а потом медленно опустился на траву. Нога еще болела, но он надеялся, что вечером сможет идти сам. Как раз зажгутся звезды, можно будет найти северную – самую яркую – и определить, в какую сторону нужно идти.

Немного подумав, Сигмон взял меч и положил на колени, чтобы тот был под рукой. Рон считал, что здесь безопасно, но Сигмон уже отвык от этого слова. Что бы ни задумал этот проклятый лес, ему нужно было добраться до Гернийского университета в целости и сохранности.

Квартерон шел быстро, стараясь при этом не шуметь. Как только его новый друг пропал из виду, Рон свернул в сторону и резко сменил направление. Потом, чувствуя, что сил осталось немного, побежал. Он хотел уйти от тана как можно дальше. Вскоре он уже не бежал, а шел, жадно хватая ртом воздух. Потом в глазах появилась серая пелена, и алхимик рухнул в заросли дикой земляники.

Застонав, он перевернулся на спину и раскинул руки. Действие эликсира заканчивалось. Он очень удачно успел его выпить – прямо перед тем, как на него навалились стражники. Глотнул он от души, хватило почти на сутки. Он стал быстрым и сильным, как настоящий эльф. Даже сильнее. Но за все нужно платить, за все. Теперь Рону предстояло проваляться целые сутки на земле, восстанавливая баланс сил. Именно поэтому он поспешил расстаться с Сигмоном, не хотел, чтобы тот видел его в подобном состоянии. Он, конечно, хороший парень. Молодой и глупый, доверчивый. Но все же... Все же он не совсем человек и даже не эльф. Ему-то можно верить. Но его шкуре...

Ронэлорэн перевернулся на бок. Он был уверен, что тан позаботился бы о нем. Помог. Но внутреннее чутье подсказывало, что не стоит валяться без сознания целые сутки перед новым знакомым. В конце концов Рон знал о нем только то, что тот рассказал сам. Поэтому он и забился подальше в лес. Он привык доверять внутреннему чутью, что выручало его сотню раз. Именно благодаря ему он все еще был жив.

Он заснул, разметавшись во сне, словно лежал на кровати у себя дома, а не посреди леса. Через час с дерева свесился тоненький гибкий усик вьюнка. Он медленно опустился к спящему, осторожно, боясь спугнуть добычу, навис над головой, а потом быстро опустился.

Коснувшись светлых волос, усик дернулся, свился в пружину и стал быстро подниматься обратно на дерево. Он помнил эту кровь. Он помнил этот запах. Он ничего не должен был делать. Ничего.

Ронэлорэн из рода Феллавэрэ улыбнулся во сне и мирно засопел.

Глава 4

ПО ЗОВУ СЕРДЦА

Перловка, перемешанная с кусочками тушеного мяса, выглядела отвратительно: серое месиво, вязкое, как болото, и пахнущее тиной. Месяцем раньше тан еще бы поразмыслил, стоит ли есть такую стряпню. Но сейчас, не чинясь, лихо работал щербленой ложкой и тщательно разжевывал крохотные и жилистые кусочки мяса. Вкус у каши, несмотря на ее вид, был приятный, хоть и надоевший до колик в животе. Последний месяц он преследовал тана, неотвязно и настойчиво, пропитав всю одежду и навсегда застряв в носу. Причина у такой неразборчивости в еде была проста: перловка – самая дешевая еда в вольном графстве Дарелен, только на нее у Сигмона и хватало денег. Он проходил деревни и города: менялись люди, пейзажи, дороги... Перловка оставалась.

И все же, несмотря на дорожные неприятности, Сигмон добрался до столицы вольного графства, славного города Дара, и устроил по этому поводу пир: зашел в первый попавшийся трактир и заказал перловку с мясом. Отдавая положенный медяк трактирщику, он вздохнул: монета оказалась последней. По дороге ему удалось кое-что заработать, правда, немного, только на еду. Он чинил телеги, таскал мешки, рубил дрова, копал чужие огороды – тем и жил. В деревнях за работу кормили, в городах и поселках давали медяки. У тана оставалась надежда, что в столице графства удастся разжиться и благородным серебром, но пока она оставалась призрачной, как лунный свет перед самой зарей.

Вычищая глиняную плошку черствой коркой, Сигмон думал о том, что если не найдет коня, то будет добираться до Гернийского университета полгода, а то и дольше. Но в карманах гулял ветер, а конокрадству он не обучен. Нелегкое это дело – коня свести. Хотя свести-то можно, а вот дальше-то что? Бедняки, чья жизнь зависит от сивки, устроят такую погоню, что мало не покажется. Те, кто побогаче, натравят стражу, и придется пробираться глухими чащобами, скрываясь от людей. Конь – не обноски, что можно стянуть в деревне с плетня.

Сигмон пошевелил пальцами ног и ощутил неприятный холодок. Правая подошва опять отошла: гнилая дратва, выпрошенная у старьевщика, ничуть не помогла. Драный сапог составил хорошую компанию дырявому плащу, снятому с пугала, и рваным портам, таки уведенным с деревенского плетня. Сигмон вздохнул и подумал, что выглядит ничуть не лучше того самого пугала, что он раздел неделю назад. Радовало одно – в небольшой деревеньке удалось найти ножны для меча. Крестьянин, которому такое добро досталось от деда, с удовольствием сменял пыльные ножны с чердака на пару часов работы в поле.

– Пожрал?

Сигмон поднял голову, окинул недовольным взглядом тощего трактирщика в непременном засаленном фартуке и кивнул.

– Тогда давай уматывай.

Тан равнодушно бросил ложку в опустевшую миску. Он привык, что с ним обращаются как с попрошайкой. Если поразмыслить, то именно им Сигмон и был. Давно не мывшийся бродяжка в обносках, пыльный, как придорожный лопух. Обрывок прошлой жизни. Обмылок. С ним всегда говорили так, но в открытую гнали редко – обычно вовремя замечали ножны на поясе. А когда Сигмон вставал, расправляя плечи, то и вовсе умолкали, отводили взгляд. Мало ли кто сейчас по дорогам ходит. Время неспокойное. Оно, кстати, всегда такое, особенно когда видишь перед собой бродягу с мечом. И чем шире плечи бродяги, тем неспокойнее время.

Вот и сейчас, когда тан поднялся, трактирщик отступил на шаг и прищурился, оценивая стать бродяги. Хмыкнул. Но ничего не сказал.

– Хозяин, – тихо сказал Сигмон, – где тут работой разжиться честному человеку?

– Честному? – уточнил трактирщик.

– Точно так.

– Иди на площадь Трех Цветов. Это вверх пару улиц. Там рынок нынче. Им всегда помощь с мешками нужна. Ты парень-то вроде не слабый. Найдешь там работу. Честную.

Сигмон не стал затягивать разговор. Боялся получить предложение насчет другой работенки, для которой потребуется острый клинок и крепкая рука. Он просто кивнул трактирщику и пошел к выходу.

– Эй!

Тан повернулся, подбирая слова: вежливые, но отбивающие охоту продолжать разговор.

– Ты сам-то откуда?

– Вент.

– Ну, иди тогда. На площадь-то.

Сигмон повернулся и вышел из трактира. Его не раз спрашивали, откуда он. И всякий раз Вент его выручал – выходцев из богатого города обычно не уговаривали на дурное дело. Считалось, что гордость у них особая. В Венте кто не военный, тот родственник вояки, а кто не родственник, тот хотя бы кум. Хоть десятнику. А военные на дурные дела не шли, даже если сильно нуждались.

Помянув добрым словом вентцев, Сигмон пошел вверх по улице, надеясь разжиться у торговцев хотя бы медью на ужин. Навстречу ему вывернулся корзинщик, увешанный товаром с головы до ног. Уворачиваясь от груды лакированной лозы, тан обернулся и заметил: трактирщик стоит в дверях и смотрит ему вслед. Сигмон отвернулся, пожал плечами и пошел дальше, стараясь унять дурные предчувствия.

Столица оправдала ожидания Сигмона: на рыночной площади работы оказалось полно, и к вечеру в карманах зазвенела медь. С утра и до самой темноты он таскал мешки, бочонки, тюки и даже двигал плечом телеги. У торговцев, приметивших крепкого парня, находилось много работы.

Силы хватало. Даже с избытком – заклятия Фаомара дали тану не только крепкую шкуру, но и силу, и ловкость, и выносливость. Не желая привлекать к себе ненужного внимания, Сигмон осторожничал: таскал тяжести в меру, часто отдыхал. И потому, отработав весь день, так и не почувствовал усталости.