Мужество в наследство, стр. 28
Однажды Евдокия Никаноровна проходила мимо завода.
— Глянь-ка, Авдотья! — показали ей на высоченную заводскую трубу. — Сынок-то твой какой ловкач!
Там, почти на самом верху, Павел, привязанный ремнями, укреплял трубу железными обручами. Вечером мать плакала и сетовала. Сын, как мог, утешал ее и обещал впредь по трубам не лазать.
К огорчению Евдокии Никаноровны, пришел срок, когда Павел уехал в Свердловск на медицинскую комиссию. Заключение было положительное. Юноша чуть не плясал от счастья. Однако радость оказалась недолгой. Кто-то из призывников узнал, что из них будут готовить авиатехников. А это значит служить на земле и забыть про небо. Не о том мечтал Пологов. На повторной беседе с членом комиссии он настаивал, чтобы его зачислили в летную школу, но вакантных мест не было. В утешение снова посоветовали ждать.
Но осенью Пологова вызвали в управление завода и вручили повестку в военкомат. Спустя сутки в кармане у него лежало направление в Оренбургскую летную школу. Мечта сбылась: он курсант.
Быстро миновали годы учебы, и в числе пятидесяти лучших выпускников школы молодого летчика приняли в Борисоглебское училище истребительной авиации. Павел пришел в восторг, когда впервые увидел военный самолет И-16. Тревожила лишь одна мысль: сумеет ли он на нем летать, справится ли?
При первом же испытании Павел потерял ориентировку, развернув машину на 360 градусов. Она оказалась очень чувствительной в управлении. Пришлось доложить инструктору, что «курсант Пологов задание не выполнил». Однако тот не согласился:
— Как то есть не выполнили? Выполнили! Только допустили серьезную оплошность. Идите, продумайте свои ошибки и доложите руководителю полетов.
Павел до вечера не покидал летного поля, пока не получил разрешения на повторный полет. На сей раз все получилось более удачно. Замечаний не было.
А через год Пологов с удовлетворением читал последнюю запись в своей летной книжке:
«К занятиям готовится методически и серьезно. Техника пилотирования на самолете И-16 хорошая. Штурманское дело освоил отлично. В воздухе спокоен, находчив, летает уверенно. Летных происшествий не имеет. Волевые качества развиты. Трудолюбив, инициативен и настойчив. Дисциплинирован. В обращении вежлив, тактичен».
Вывод гласил: «Для самостоятельных полетов на боевом истребителе подготовлен отлично…»
…От воспоминаний Пологова отвлекли звонкие удары станционного колокола. Мимо пропыхтел воинский эшелон.
В тот же вечер Павел отправил из госпиталя домой письмо, которое настрочил еще в вагоне.
А на следующий день ему сделали операцию. Хирург извлек из ступни окровавленный осколок и подарил летчику «на память».
— И танцевать, и летать будете за мое почтение, — ободрял он.
Врач оказался прав. Наступил день, когда у Пологова сняли швы и сестра-хозяйка приняла от него один костыль. Но на этом радостные события не закончились. В обед в палату впорхнула молоденькая медсестра, пряча руки за спиной с необычайно таинственным видом. На ее пухлых губах играла лукавая улыбка.
— Сегодня сразу три счастливчика, — объявила она и передала Павлу письмо. Он взглянул на адрес: знакомый почерк. Вот оно, долгожданное известие от Вали! Из прямоугольного конверта выпали фотография и белые листки. Пологов жадно разглядывал снимок. На него смотрели два дорогих лица: трехлетний Володька сидел на Валиных коленях с медвежонком в руках.
На тетрадном листе карандашом был изображен силуэт Володькиной ручонки с растопыренными пальцами. Надпись, сделанная Валиной рукой внизу: «Папе от сына», умилила Павла.
«Если бы ты видел своего Володьку… — писала жена. — Он все больше и больше становится похожим на тебя. Уже совсем хорошо разговаривает. Я часто показываю ему твою фотокарточку. Он тычет в нее пальцем и говорит: «Мой папа».
Фотография и тетрадный листок пошли по палате.
— Товарищ старший лейтенант, послушайте, — показывая фронтовую газету, обратился к Павлу сосед по койке, — стихотворение Константина Симонова. Прямо, как по заказу, для вас сочинено:
— Нравится?
Павел кивнул:
— Хорошо!..
— Сколько сыну-то?
— Три годика. В октябре тридцать восьмого родился.!
…Пока фотография ходила по палате, Пологов перечитывал письмо. Валя коротко написала обо всем, что пережила за время разлуки: о бомбежках в пути, о страхе потерять сына и тревоге за его, Павла, судьбу. Сообщила о своем намерении приехать его проведать.
— Жена — блондинка? — приподнялся с подушки капитан-танкист. И сокрушенно добавил:
— Тебе, брат, позавидуешь. А вот о моих — ни весточки. Я б на твоем месте давно попросился долечиваться дома. До Тагила-то рукой подать…
Пологов уже сам подумывал об этом, а после совета капитана решил действовать безотлагательно. Тут же он написал Вале ответ и предупредил, чтобы в госпиталь не приезжала.
А вечером того же дня Павел встретил командира батальона аэродромного обслуживания майора Алексеева. Последний раз они виделись три месяца назад, перед тем как авиаполк покинул Черновицы. Майор остался тогда в городе эвакуировать семьи комсостава.
Алексеев опирался на костыли: из-под халата виднелась только одна нога.
— Пологов? — обрадовался он. — Вот так встреча!
На какой-то миг его глаза вспыхнули, но сразу же погасли. Однополчане горячо пожали друг другу руки.
— Цела? — майор костылем указал на забинтованную ногу Павла. — А меня, видишь, как долбануло… — Он отвернул полу халата. По самое колено нога была ампутирована. — Уже протез заказан. Пойдем ко мне в палату, — позвал он.
Встреча расстроила Павла. Майор рассказал, что его ранило в июле под Фастовом. Снаряд разорвался в пяти шагах от него, и ноги как не было. Больше всего майора удручало, что теперь, он выбыл из боевого строя, и Павел утешал его, как мог. Разговор получился не из веселых.
После этой встречи собственное несчастье казалось Пологову менее тяжелым, чем раньше.
На побывке
…В серой шинели, с вещевым мешком за плечами, опираясь на костыль, Пологов вышел на привокзальную площадь Свердловска. Попутчик-летчик настойчиво приглашал его в гости, но Павел, поблагодарив, отказался.
Хлопьями валил мокрый снег и тотчас таял. Ноги вязли в слякоти. Мимо спешили люди с озабоченными и усталыми лицами. По трамвайному кольцу, трезвоня, пробирались красные вагончики. На остановке Павел спросил, какой номер идет на Уралмаш, и сел в трамвай.
Декабрь сорок первого выдался на редкость суровым. Но люди переносили морозы так же терпеливо, как и все невзгоды войны. Они жадно слушали сводки Совинформбюро, радостно обсуждая сокрушительный удар, нанесенный гитлеровцам под Москвой.
Парад на Красной площади 7 ноября и первый крупный разгром врага окрыляли, удваивали силы, вселяли уверенность в скорой победе…
Как ни приятен был домашний уют, Пологову не терпелось побыстрее пройти медицинскую комиссию и вернуться на фронт. С костылями он уже расстался, однако врачи предписали еще месячный срок лечения «до полного выздоровления». Четыре недели Павел ходил в госпиталь на перевязки.
Новый год Пологов встречал в Нижнем Тагиле, в кругу семьи, куда приехал с Валей и сыном. В краткосрочный отпуск прибыл муж сестры Марии — Иван Варламович, воевавший на флоте. За столом собрались почти все родственники, кроме младшего брата — Юрия. Тот закончил школу танкистов и служил в запасном полку в Челябинске. К празднику прислал домой поздравительное письмо: сетовал, что на фронт пока не отпускают.
Характером Юрий пошел в отца и старших братьев: такой же упрямый, уверенный в себе и боевой. Эти черты, видимо, по наследству передавались из одного поколения Пологовых в другое. Отец, Андрей Иванович, большевик, воевал в гражданскую против Колчака и погиб. Старший брат, Михаил, тоже большевик, в отряде Блюхера сражался с белыми бандами атамана Дутова. Белогвардейцы, захватив его, раненного, в плен, замучили до смерти. После гражданской войны лишь один Иван Варламович, муж старшей сестры Марии, опекал Пологовых, помогал Евдокии Никаноровне поставить детей на ноги.