Ночные тайны королев, стр. 83
Случилось же следующее. В Тюильри должен был состояться торжественный обед. Полина шла позади молодой императрицы и размышляла о том, что здесь скучно, а до ночи еще далеко. И вдруг она посмотрела в спину Марии-Луизы, вспомнила о ненавистной Жозефине и хихикнула себе под нос. «А братец-то мой был рогоносцем!» – пронеслось у нее в голове. Мысль эта была не нова, и почему тридцатилетняя Полина, точно девчонка, решила пошалить, никто никогда не узнает. Но факт остается фактом: она мгновенно приставила ко лбу два пальца, изображая рожки. Этот жест заметили почти все дипломаты и сообщили потом о выходке сестры императора Франции своим государям. Не ускользнул поступок Полины и от Наполеона: зал, в котором разыгралась эта сцена, был зеркальным.
– Мерзавка! – прошипел он, быстро оборачиваясь. – Я надаю тебе пощечин!
Полина ойкнула и бросилась бежать, спасаясь от праведного гнева императора. То, что она при этом толкала гостей, не имело для нее значения.
Вот почему княгине Боргезе было велено не появляться в Тюильри.
…Вскоре, впрочем, Наполеон ее простил. Он не мог долго сердиться на свою шаловливую сестренку.
В сентябре 1812 года, как раз тогда, когда Полина готовилась расстаться с порядком надоевшим ей трагиком Тальма («Он переполнен возвышенными тирадами! – жаловалась княгиня. – Он говорит даже в самые неподходящие для этого минуты! Невыносимо!»), к ней прискакал посланец императора. Он привез маленький портрет в рубиновой рамке и прядь волос…
– Канувиль! – простонала Полина и лишилась чувств.
Храбрый гусар погиб в Бородинском сражении. Шестого сентября, пока войска генерала Нея штурмовали редуты русских, кавалерия Мюрата со всегда свойственным ей безрассудством рвалась вперед под градом ядер. В первых рядах конников мчался майор Канувиль, вдохновлявший своих людей собственным примером. В тот момент, когда он высоко поднял саблю, увлекая за собой других смельчаков, вражеское ядро ударило ему в живот, отделив туловище от ног…
Полина долго, очень долго рыдала над дорогими ее сердцу реликвиями. Она осознала наконец, как же дорог ей был этот черноволосый храбрец-гусар.
Звезда императора закатывалась. Стараясь помочь брату, против которого весной 1813 года поднялась вся Европа, желавшая поскорее расправиться с «узурпатором», Полина спешно продала все свои лучшие драгоценности. Она отдала вырученные деньги Наполеону – дабы он снарядил новую армию. Император был тронут этим и написал сестре следующее письмо:
«Я принимаю ваш дар, но все же надеюсь, что у меня и без того достанет средств выдержать расходы, какие повлекут кампании 1814 и 1815 годов. Если же, паче чаяния, противостояние коалиционных сил Европы и французской армии продлится долее и я не одержу победы, на которую, зная мужество и патриотизм моих сограждан, вправе надеяться, тогда я воспользуюсь вашим подарком и любой другой поддержкой, которую мои подданные захотят мне оказать».
Когда Наполеон оказался на острове Эльба, Полина последовала за ним и окружила брата заботой, взяв на себя обязанности экономки. Ее вера в имперское величие Франции еще не померкла, и своим энтузиазмом она вдохнула в Наполеона отвагу и желание продолжать борьбу.
Потом были Сто дней. Какое-то время Полина находилась рядом с братом в Париже, но, когда ее здоровье резко ухудшилось, княгине пришлось отправиться в Италию, к целебным источникам близ города Лукка. Там она узнала о поражении Наполеона под Ватерлоо…
Меттерних, бывший несколько лет назад ее любовником, стал теперь всемогущим австрийским канцлером.
– Прошу вас помочь мне, – умоляла его Полина. – Разрешите поехать к брату, на остров Святой Елены! Ему нужна моя поддержка, ему плохо сейчас…
Но Меттерних не согласился на это.
– Сударыня, – заявил он непреклонно, – если вы появитесь на острове, где пребывает нынче узурпатор, я не смогу ручаться за английский гарнизон. Вы разрушите нравственные устои солдат Его Величества!
Полина долго молча смотрела на канцлера, так что он даже принялся ерзать в кресле, а потом произнесла отчетливо:
– Когда вы лежали у моих ног и всхлипывали, моля о любви, вы не казались таким глупцом, как сейчас, господин Меттерних, и нравились мне гораздо больше!..
В Париже ей больше нечего было делать, и она вернулась в Рим. Камилло потребовал развода, и Полина дала его – что, впрочем, не помешало супругам жить в одном доме.
Долгие годы она засыпала англичан письмами, прося позволить ей отправиться к брату и заботиться о нем. Ее последнее послание лорду Ливерпулю, британскому премьер-министру, датировано 11 июля 1821 года. Вот отрывок из него:
«…Я обращаюсь к вам, милорд, уповая на вашу доброту: соблаговолите ходатайствовать без промедления перед правительством вашей страны, дабы мне было позволено как можно быстрее выехать на остров Св. Елены…»
Это письмо даже не было удостоено ответа. Действительно, зачем отвечать, если того, за кого просят, уже более двух месяцев нет в живых!
В 1824 году Полина помирилась с Боргезе и даже сказала ему:
– Я никогда никого не любила, кроме тебя!
Вряд ли он ей поверил.
Девятого июня 1825 года Полина внезапно почувствовала сильную слабость. Она подозвала к кровати князя Боргезе и Жерома и попросила зеркало. Погляделась в него последний раз, отложила в сторону и сказала со вздохом:
– Когда я умру, закройте мне лицо покрывалом, и умоляю вас, не надо меня резать…
Камилло обещал ей это, и она снова потянулась за зеркалом. Через несколько минут оно выпало из руки Полины…
Ей было всего сорок пять лет, и до самой последней минуты она считала себя прекрасной.
Княгиню Боргезе похоронили в Риме, в церкви Санта-Мария-Маджоре, в приделе Боргезе. Она так и не узнала, что написал о ней незадолго до смерти ее любимый брат Наполеон.
«Полина, красивейшая женщина своего времени, была и осталась до конца самым лучшим среди всех живых существ…»
15. Гортензия, падчерица Наполеона
«Господи, до чего же они мне все надоели! – уныло думала Жозефина, мадам Бонапарт, сидя за обеденным столом и в ожидании опаздывавшего мужа разглядывая его родственников. – Пытаются выдать себя за аристократов, чуть ли не за потомков византийских Палеологов, а сами вилку с ножом толком держать не умеют, не знают, с какой стороны лакея ждать, когда он им новое кушанье подносит… И ладно бы только Летиция – она старуха, что с нее взять, и к тому же не корчит из себя знатную даму, но Каролина-то с Полиной что вытворяют! Просто смотреть тошно! Ну вот, опять со слугами беседу затеяли!»
Полина Бонапарт, черноволосая двадцатилетняя красавица, любимая сестра первого консула, говорила в это время с жеманным видом величественному мажордому, помнившему еще те годы, когда у дворца Тюильри были иные хозяева – французские короли:
– Передай повару, что бульон давеча был пересолен. Может, Бурбонам такая стряпня и нравилась, а мы его живо прогоним.
Мажордом поклонился, ничем не выдав своего удивления. Делать замечания повару не входило в его обязанности, но разве можно объяснить что-то этим вульгарным выскочкам? Да, генерал Бонапарт – настоящий герой, спаситель отечества, но вот родня у него такая, что врагу не пожелаешь. Изысканные манеры только у мадам Жозефины, да еще, пожалуй, у ее детей, мадемуазель Гортензии и месье Евгения. М-да, жаль, что старые времена безвозвратно ушли. При Их Величествах неотесанную корсиканку, эту самую мадам Летицию, и на порог бы не пустили, а теперь она сидит во главе стола и бормочет что-то на своем варварском наречии.
Тут мажордом испуганно поглядел по сторонам – не прочитал ли кто-нибудь его мысли? И заметил, как пристально смотрит на него мадам Жозефина. Старый слуга отвел глаза, но все же успел заметить, что хозяйка легонько улыбается. У него точно камень с души упал: значит, не сердится… потому что и сама так же думает.