Судьбы вещей, стр. 43

Но кто знал тогда, что выброшенные черепки разбитой посуды сослужат еще немалую службу историкам и, когда роскошный княжеский дворец давно уже будет разрушен и забыт, помогут установить его место!

ЦАРЬ-КОЛОКОЛ

«У Спаса бьют, у Николы звонят, а у старого Егорья часы говорят» – такова старая московская поговорка. То отбивая часы, то возвещая о празднике или о начале церковной службы, раздавался над городом колокольный звон. Иногда он звучал обыденно, иногда празднично, иногда грустно, иногда страшно и грозно. Колокольный звон – это не только часы, не только благовест, но и набат, призывающий народ на тушение пожара или на борьбу с врагом. Колокола были на каждой из «сорока сороков» московских церквей и на крепостных башнях, а в других городах, например в Новгороде, и на площади народных собраний. В русских городах еще до недавнего времени были ценители этой своеобразной музыки колоколов, готовые подолгу спорить о достоинствах и недостатках того или иного колокола, того или другого звонаря.

А в древности колоколам придавали особенно большое значение и не жалели на них затрат. И государевы литцы на Пушечном дворе лили не только грозные пушки, но и мирные колокола.

Отлить большой колокол было еще труднее, чем пушку. Здесь нужна была не только крепость и внешняя красота, но и особые качества звука. А при малейшей неточности расчета формы колокола, толщины его стенок на разных их участках или состава сплава звук не получался таким красивым, как требовалось.

Лили колокола, как и пушки, по модели, которую делали в натуральную величину из глины и воска. Для литья больших колоколов рыли в земле огромные ямы, в которых и делали эти модели и литейные формы. Вокруг ямы строили по нескольку печей, в которых расплавляли иногда тысячи пудов меди и олова.

И так же, как пушка, каждый колокол был единственным и неповторимым; как и пушка, колокол часто имел собственное имя; как и пушка, в Москве есть колокол, который называется «Царь».

История этого колокола отчасти написана на нем самом. «Лил сей колокол Иван Федоров сын Моторин с сыном своим Михаилом Моториным», – читаем на одной из надписей. Моторины – старинная семья московских литейщиков. Еще в 1617 году, когда на Пушечном дворе работал знаменитый Андрей Чохов, упоминается и литейщик Дмитрий Моторин.

Другая надпись повествует о том, что Царь-колокол отлит взамен ранее бывшего огромного колокола весом в восемь тысяч пудов (более 130 тонн). Этот древний колокол отлили в 1654 году, но только через четырнадцать лет он стал звонить: так трудно было поднять колокол из ямы и подвесить.

Современники дивились этому колоколу и писали, что для звона, чтобы раскачивать огромный его язык, якобы нужно было около сотни стрельцов. Так колокол звонил до 1701 года, когда пришел в негодность после одного из страшных московских пожаров. Ведь бронза плавится сравнительно легко, и достаточно было колоколу побывать в огне пожара, чтобы он хоть и не расплавился совсем, но потерял свои звуковые качества.

Тридцать лет колокол «пребывал безгласен», как говорится в надписи.

Почему же о нем вспомнили столько лет спустя? К этому были серьезные причины. Всего год назад в Москве от оспы скончался император Петр II. Стоявшая у власти группа дворян – членов Верховного Тайного совета – решила передать престол Анне Ивановне, дочери царя Ивана Алексеевича, который в молодые годы Петра Первого был его соправителем. Анна была тогда герцогиней Курляндской и влачила довольно жалкое существование. Приглашенная «верховниками», как тогда называли эту группу вельмож, на русский престол, она при поддержке большинства дворян, которых много съехалось тогда в Москву на коронацию, отказалась править при ограничениях ее власти Верховным Тайным советом и объявила себя самодержицей. Однако для России это означало уже с первых шагов новой императрицы лишь господство фаворита Анны, курляндца Бирона.

Но бывшая курляндская герцогиня проявила себя напоказ всему народу большой ревнительницей православной религии. Уже в первые месяцы своего правления она издала манифест о том, чтобы те народы России, которые еще не знают «христианского закона», были обращены в православие, как и все старообрядцы или раскольники, и чтобы все церковные службы отправлялись «благочинно и порядочно… так, как прежде сего при их величествах деде и отце нашем было». Стремясь вернуть Россию к порядкам, какие были при Алексее Михайловиче (ведь это он был ее дедом), Анна, наверное, вспомнила и про колокол, отлитый еще в его царствование.

Как бы то ни было, уже через несколько месяцев после своего воцарения, в июле 1730 года, Анна указала «тот колокол перелить вновь с пополнением, чтобы в нем в отделке было десять тысяч пудов, а на литье того колокола медь брать где приличная тому явится, а олово взять из Артиллерии, а припасы всякие покупать и работников нанимать настоящею ценою», иначе говоря, не жалеть ни материалов, ни денег.

Один из сановников ее двора, Миних, заказал проект колокола в Париже знаменитому Жерменю, королевскому золотых дел мастеру и члену Академии наук, «который, – как писал Миних, – по сей части преискуснейшим считается механиком. Сей художник удивился, когда я объявил ему о весе колокола, и сначала думал, что я шутил».

В самом деле, отлить колокол весом почти в сто шестьдесят тонн (Миних, давая заказ, назвал даже меньший вес, чем было в царском указе, – девять, а не десять тысяч пудов) было делом неслыханным в тогдашней Европе.

Однако за это дело взялся отнюдь не академик, а простой русский «артиллерийских дел колокольный мастер» Иван Федорович Моторин. Может быть, поэтому Правительствующий Сенат, хотя и было в царском указе предписано не жалеть средств на это дело, задерживал жалованье, «от чего, – писал Моторин, – в пропитании моем претерпеваю немалую нужду и скудость». Иван Моторин работал с сыном Михаилом и помощниками Гаврилой Смирновым и Андреем Маляровым. Представленный Жерменем проект колокола он отверг, так как Жермень предложил сделать колокол со слишком толстыми стенками, от чего должен был получиться глуховатый звук. Сам Моторин сконструировал колокол не с такими толстыми стенками, но, видимо, значительно больший по размеру, так как в нем было около двенадцати тысяч пудов (немного менее двухсот тонн).

Делать его он предложил в яме у самой колокольни Ивана Великого. Мастер произвел все расчеты и сделал модель и форму для колокола. Поверхность колокола мастера Василий Кобе-лев, Петр Галкин и другие украсили узором, по моде того времени, из листьев аканфа и красивых розеток, поместили на ней фигуры царя Алексея Михайловича и императрицы Анны Ивановны. Так стремились еще раз показать, что новый колокол – как бы преемник старого колокола, отлитого еще при царе Алексее Михайловиче, когда патриархом только что назначили знаменитого Никона. Так велела Анна, стремившаяся всюду подчеркнуть, что она внучка и наследница Алексея и сторонница церковных реформ Никона. Было на поверхности колокола еще шесть икон и три надписи. В одной, как мы уже сказали, излагалась история колокола. Вторая говорила о том, что «лит сей колокол из меди прежнего осми тысяч пуд колокола, пожаром поврежденного, с прибавлением материи двух тысяч пуд от создания мира 7241 от рождества же по плоти бога слова 1733». Но сведения эти не соответствуют действительности. Дело в том, что надпись была сделана на модели колокола, с которым после этого произошло еще немало приключений.

Когда все приготовления были закончены, в плавильные печи заложили «лома меди и олова от прежнего разбитого колокола семь тысяч восемьсот пудов, расковочной меди три тысячи девятьсот пудов, сибирской красной тысяча пудов, старых колоколов тысяча двести девяносто шесть пудов, полушек старого дела (монет старой чеканки) сорок пудов… Прутового олова тысяча пудов», в общей сложности – более пятнадцати тысяч пудов металла. С учетом потерь, неизбежных при сложном процессе литья, готовый колокол должен был весить двенадцать, а не десять тысяч пудов. Конечно, такое количество металла можно было расплавить не сразу даже в нескольких печах. Через два дня, после того как были затоплены все четыре печи, в двух из них произошла авария. Моторин попытался продолжать литье с помощью остальных двух печей, но еще через день одна из них тоже вышла из строя. Литье пришлось прекратить. От брызг раскаленного металла возник пожар, при котором сгорели вспомогательные постройки и едва удалось спасти саму форму колокола. Это было в ноябре 1734 года. А когда Анна велела вторично отлить колокол, Ивана Моторина уже не было в живых. Работу продолжали Михаил Моторин, Гаврила Смирнов и Андрей Маляров. Колокол был отлит в ноябре 1735 года.