Орикс и Коростель, стр. 38

— В последнее время ты не видел свою мать?

— Нет, — честно ответил он.

— Может, от нее были какие-то новости? Телефонный звонок, открытка? — Значит, они по-прежнему читают его почту. Значит, все открытки хранятся у них на компьютерах плюс данные о его нынешнем местонахождении — потому они и не спросили, откуда он приехал.

Тоже нет, ответил он. Они проверяли его на детекторе лжи — поняли, что он не врет, но также поняли, что вопрос его взволновал. Ему хотелось сказать: «А даже если б я что-то знал, тебе не сказал бы все равно, обезьяна», но он уже достаточно повзрослел, он понимал, что смысла никакого, что скорее всего его отправят обратно в Академию Марты Грэм на ближайшем поезде или что похуже.

— Ты не знаешь, чем она занималась в последнее время? С кем общалась?

Джимми не знал, но ему показалось, что у них есть какие-то соображения на этот счет. Правда, демонстрацию по поводу «Благочашки» в Мэриленде они не упомянули — может, они осведомлены хуже, чем ему кажется.

— Зачем ты приехал сюда, сынок? — Им стало скучно. Все самое интересное они уже спросили.

— Я приехал на каникулы, навестить старого друга, — сказал Джимми. — Мы вместе учились в школе «Здравайзер». Он теперь учится здесь. Он меня пригласил. — Он назвал имя и идентификационный номер посетителя, который дал ему Коростель.

— Студент, да? А чем он занимается?

— Трансгенетикой, — ответил Джимми.

Они нашли файл, просмотрели, нахмурились — явно изумились. Потом куда-то позвонили по мобильному — кажется, ему не поверили. Мол, почему такой неудачник вдруг решил навестить такую знаменитость? Но, наконец, его пропустили, а снаружи стоял Коростель — в темном, как всегда, ноунейм. На вид повзрослел, похудел и вроде стал умнее, чем когда-либо. Коростель опирался на барьер и ухмылялся.

— Привет, орех пробковый, — сказал он, и ностальгия стиснула Джимми, будто внезапный голод. Он так обрадовался Коростелю, что чуть не расплакался.

Волкопсы

По сравнению с Академией Уотсон-Крик был верхом роскоши. При входе стояла бронзовая статуя козука/паукоза — символа института. Козук был одним из первых удачных гибридов, его вывели в Монреале в начале века, скрестив козу с пауком, — он выдавал нити эластичной паутины в молоке. Сейчас паутина использовалась в основном в бронежилетах. Ими клялся КорпБезКорп.

Огромная территория за стеной безопасности была прекрасно спланирована: Коростель сказал, что это работа факультета ЛандДиза. Студенты факультета ботанической трансгенетики (отделение декоративных растений) создали целую кучу тропических гибридов, с иммунитетом к засухам и наводнениям, с яркими листьями и цветами — хромово-желтыми, огненно-красными, светящимися голубыми и неоново-лиловыми. Дорожки, в отличие от раздолбанных цементных тропинок в Академии, ровные и широкие, студенты и преподаватели ездили по ним на электрокарах.

По всей территории института возвышались огромные искусственные скалы — комбинация матриц переработанных пластиковых бутылок и растительного материала, полученного из огромных древовидных кактусов и различных литопсов — живых камней семейства мезембриантемовых. Запатентованный продукт, сказал Коростель, изобретенный в Уотсон-Крике, маленький источник больших доходов. Искусственные скалы выглядели совсем как настоящие, но меньше весили. К тому же они впитывали воду в периоды повышенной влажности и высвобождали ее в засуху — то есть действовали как природные регуляторы влажности для газонов. Продукт назывался «Скалогулятор». К ним, однако, не следовало приближаться в периоды проливных дождей — время от времени скалы взрывались.

Коростель говорил, что от большинства багов уже избавились и каждый месяц институт выпускает новые разновидности этих скал. Студенты подумывали о разработке продукта «Модель Моисея» — она будет хранить запасы свежей питьевой воды на случай кризиса. Предлагается слоган: «Просто ударьте по ней посохом».

— Как это устроено? — спросил Джимми, стараясь не выдавать восхищения.

— Вопрос не ко мне, — ответил Коростель. — Я же не неогеолог.

— А бабочки новые? — спросил Джимми через некоторое время. Он разглядывал огромную бабочку — жуткого розового цвета, а крылья размером с хороший блин. Она и ей подобные облепили какой-то фиолетовый кустарник.

— Ты хочешь спросить, существовали они в природе или были созданы человеком? Другими словами, оригинал или фальшивка?

— М-м, — протянул Джимми. Ему совершенно не хотелось беседовать с Коростелем на тему «что есть настоящее?».

— Знаешь, люди красят волосы или вставляют новые зубы. А женщины вживляют силиконовые имплантанты.

— Ну да, и что?

— После этого люди выглядят по-другому. И это данность. Процесс уже неважен, поскольку виден только результат.

— Силиконовые сиськи все равно не похожи на настоящие, — сказал Джимми — он считал, что имеет об этом некоторое представление.

— Если видно, что это фальшивка, — ответил Коростель, — значит, хирурги схалтурили. Эти бабочки летают, спариваются, откладывают яйца, из которых потом вылупляются гусеницы.

— М-м, — снова сказал Джимми.

Соседа по комнате у Коростеля не было. Зато была квартира, декорированная под дерево, с автоматическими жалюзи и кондиционером, который по правде работал. Большая спальня, душ с подачей пара, гостиная (она же столовая) с выдвижным диваном — будешь квартировать здесь, сказал Коростель, — и рабочим кабинетом со встроенной звуковой системой и полным набором всяческих компьютерных примочек. Приходили горничные, они забирали грязное белье и возвращали чистое. (Эта новость расстроила Джимми: в академии ему приходилось самому стирать вещи в громыхающих старых стиральных машинах и потом сушить в безумных сушилках, которые то и дело порывались спалить все, что им скармливали. Стиральные машины и сушилки работали на пластиковых жетонах: пока они принимали монеты, кто-нибудь регулярно приходил и вскрывал их фомкой.)

У Коростеля имелась симпатичная кухонька.

— Я не очень часто готовлю, — сказал Коростель. — Так, только на перекус. Большинство студентов питается в столовой. У каждого факультета своя столовая.

— Ну и как там еда? — спросил Джимми. Он постепенно начинал чувствовать себя троглодитом. Живет в пещере, одолеваем блохами, грызет старую кость.

— Еда как еда, — безразлично ответил Коростель.

В первый день Коростель устроил ему большую экскурсию по чудесам Уотсон-Крика. Коростеля интересовало всё — все проекты. Он непрерывно повторял: «За этим будущее». После третьего раза Джимми захотелось его убить.

Сначала они пошли на факультет Ботанического Декора, где пять старшекурсников разрабатывали Умные Обои, которые меняют цвет в зависимости от настроения хозяина дома. В эти обои, сказали они Джимми, встроена модифицированная форма водорослей, улавливающих кирилийскую энергию, и еще подуровень питательных веществ, но недоработки пока есть. Обои быстро портятся при влажной погоде, потому что поглощают все питательные вещества и сереют и к тому же не отличают обычную страсть от кровожадной ярости и становятся миленького розового оттенка, когда им полагается быть мрачного темно-красного цвета с зеленоватым отливом, цвета лопнувших капилляров.

Команда работала еще над банными полотенцами с такими же способностями, но они пока не справились с основным принципом морской жизни: намокая, водоросли набухают и растут: респондентам очень не понравилось, что их полотенца за ночь надуваются и начинают ползать по полу в ванной.

— За этим будущее, — сказал Коростель.

Потом они отправились на факультет неоагрономии — студенты называли его агрокутюр. У входа пришлось надеть костюмы биозащиты, вымыть руки и надеть фильтры для носа, потому что им покажут не совсем безопасные биологические виды. Женщина, которая смеялась, как Вуди Вудпеккер, вела их по коридорам.

— Последняя разработка, — сказал Коростель.