Орикс и Коростель, стр. 31

— Ничего со мной не случится, — говорит он. — Оставайтесь здесь.

Мужчины сомневаются, но скорее всего сделают, как он говорит. Чтобы подкрепить свой авторитет, он подносит к уху часы.

— Коростель говорит, что присмотрит за вами. Он вас защитит. — Часовой, он всегда на часах, — говорит тоненький детский голосок. — Это игра слов, орех пробковый.

— Коростель присматривает за нами днем, Орикс присматривает за нами ночью, — почтительно говорит Авраам Линкольн. Кажется, представление с часами его не убедило.

— Коростель всегда присматривает за нами, — безмятежно говорит Симона де Бовуар. У нее желтовато-коричневая кожа, Симона напоминает Долорес, давно исчезнувшую филиппинскую няню; и Снежный человек порой борется с желанием упасть на колени и обхватить ее за талию.

— Он хорошо заботится о нас, — говорит Мадам Кюри. — Скажи ему, что мы благодарны.

Снежный человек возвращается по своей Рыбной Тропе. Его одолела сентиментальность: щедрость этих людей, их желание помочь трогают до слез. И их благодарность Коростелю. Так умилительно и так неуместно.

— Коростель, ты — мудак, ты в курсе? — говорит он. Хочется плакать. Потом он слышит голос — свой голос! — который говорит «у-уу»; Снежный человек видит это слово, оно висит над ним, как в комиксах. По лицу течет вода.

— Только не это, сколько можно, — говорит он. Что это за чувство? Даже не гнев — досада. Слово старое, но подходит. Досада вмешает не только Коростеля — ну действительно, нельзя же винить во всем его одного.

Может, Снежный человек просто завидует. Опять завидует. Он бы тоже хотел быть невидимым и обожаемым. Не быть здесь. Но надежды нет: в этом здесь и сейчас он завяз по уши.

Он идет все медленнее, шаркает, останавливается. О, уу-у! Почему он себя не контролирует? А с другой стороны, какая разница, если никто не видит? И все же эти звуки напоминают преувеличенные рыдания клоуна — горестное шоу ради аплодисментов.

Прекрати хныкать, сынок, говорит голос его отца. Соберись. Ты же мужчина!

— Ну конечно! — орет Снежный человек. — А что ты предлагаешь? Ты был отличный пример для подражания!

Но ирония теряется в листве. Свободной рукой он вытирает нос и идет дальше.

Синий

В девять утра по солнечным часам Снежный человек сходит с Рыбной Тропы и углубляется в лес. Едва он удаляется от океана, тут же обрушивается влажность и нападает стая кусачих зеленых мух. Он босиком; ботинки недавно развалились — все равно в них было слишком жарко и очень потели ноги, — они не нужны, потому что его подошвы — как резиновая подметка. Тем не менее, он идет осторожно: тут может валяться битое стекло или покореженный металл. Или водятся змеи и другие кусачие твари, а у него из оружия — одна палка.

Сначала он идет в тени деревьев, которые когда-то были парком. Неподалеку слышен лающий кашель рыська. Так они предупреждают соперника: может, самец повстречался с другим самцом. Начнется драка, и победитель получит всё, всех самок на этой территории и убьет всех котят, чтобы расчистить пространство для своего генетического багажа.

Рыськов изобрели для контроля над популяцией зеленых кроликов, когда те расплодились и адаптировались. Официальная версия гласила, что рыськи компактнее рысей и не так агрессивны. Они уничтожат бродячих кошек, увеличится популяция исчезающих певчих птиц. Рыськам до птиц дела не будет, рыськи слишком медлительны и неуклюжи. Такова была теория.

Так и вышло, но рыськи вскоре тоже вышли из-под контроля. Пропадали маленькие собаки, дети из колясок, кто-то калечил бегунов по утрам. Не в Компаундах, разумеется, и редко в Модулях, но жители плебсвиллей все чаще жаловались. Надо внимательно смотреть по сторонам, чтобы не пропустить следы, и остерегаться нависших ветвей. Снежному человеку вовсе не хочется, чтобы такой вот милый зверек свалился ему на голову.

А еще не стоит забывать про волкопсов. Но волкопсы — ночные охотники: в жару они спят, как и большинство зверей, покрытых шерстью.

Время от времени ему попадаются открытые пространства — остатки площадок для пикников, со столами и мангалами для барбекю, хотя люди перестали ездить на пикники с тех пор, как стало жарко и начались послеобеденные ливни. Сейчас он набрел на одну такую площадку: гниющий стол порос грибами, вьюнки обвили мангал.

Поодаль — должно быть, на поляне, где раньше ставили машины и трейлеры, — слышны пение и смех, ободряющие вопли и крики восторга. Видимо, там спариваются — довольно редкое событие: Коростель все рассчитал и постановил, что для женщины раз в три года — более чем достаточно.

Участники — стандартный квинтет, четыре мужчины и женщина в период течки. Мужчины понимают, что женщина готова к спариванию, потому что ее живот и ягодицы окрашиваются в ярко-синий цвет: у бабуинов позаимствовали систему пигментации, у осьминога — хромофоры. Как говорил Коростель, стоит задуматься об адаптации, о любой адаптации, и сразу выяснится, что какое-то животное о ней уже подумало.

Теперь мужчин возбуждают только синие ткани и их феромоны. Больше никакой несчастной любви, безнадежной страсти, никаких препятствий на пути между желанием и половым актом. Ухаживание начинается, едва мужчины улавливают слабый запах феромонов и замечают бледную голубизну. Тогда они дарят женщине цветы — как пингвины, говорил Коростель, дарят избранницам круглые камешки, а самцы чешуйницы — сперматофор. При этом мужчины мелодично кричат, как певчие птицы. Их пенисы синеют, под цвет женского живота, и все мужчины исполняют что-то вроде танца синих членов: пляшут, поют и ритмично машут пенисами — Коростель одолжил у крабов их подачу сексуальных сигналов. Из груды подаренных цветов женщина выбирает четыре, после чего пыл отвергнутых конкурентов тут же утихает, без обид. Затем, когда синий становится наиболее интенсивным, женщина и ее избранники находят уединенное место и спариваются, пока она не забеременеет и синева не побледнеет. Легко и просто.

Никаких больше «если женщина говорит „нет“, это значит „может быть“», думает Снежный человек. Ни проституции, ни педофилии, ни торговли телом, ни сутенеров, ни секс-рабства. Никаких изнасилований. Эти пятеро совокупляются часами — трое мужчин на страже, поют и подбадривают четвертого, а тот трахается, и так круг за кругом. Коростель снабдил женщин очень прочными вагинами — дополнительные оболочки и мускулы, — чтобы они выдерживали этот марафон. Неважно, кто отец неизбежного ребенка, поскольку нет больше собственности, которая кем-то наследуется, никакой сыновней верности отцу, ибо войн тоже нет. Секс — не таинственный ритуал, что вызывает зависть и отвращение, вершится в темноте, множит убийства и самоубийства. Теперь он — скорее олимпийские игры или беззаботная возня на лужайке.

Может, Коростель был прав, думает Снежный Человек. В прежних условиях сексуальная конкуренция была жестокой и бессмысленной: на каждую счастливую пару находился один унылый наблюдатель, тот, кого отвергли. Любовь возводила свой купол-пузырь: можешь полюбоваться на тех, кто внутри, но сам туда не попадешь.

Одинокий человек в окне, который напивается до состояния готовальни под скорбное танго, — это еще безвредный вариант. Но такие вещи могли переродиться в насилие. Запредельные эмоции чреваты летальными исходами. Не доставайся никому, и так далее. Возможна смерть.

— Как много несчастий, — сказал однажды Коростель за обедом — им было лет по двадцать с хвостом, и Коростель уже работал в Институте Уотсона-Крика1 , — сколько лишнего отчаяния — из-за ряда биологических несоответствий, несовпадений гормонов и феромонов. Человек, которого ты так страстно любишь, не станет или не сможет любить тебя. С точки зрения чистой биологии мы просто несостоятельны — дефектно моногамны. Будь мы совсем моногамны, как гиббоны, или выбери мы промискуитет без чувства вины, мы бы из-за секса не страдали. Или идея получше: процесс цикличный и неизбежный, как у других млекопитающих. Ты не захочешь того, кого не сможешь поиметь.