Орикс и Коростель, стр. 17

— Ну и кто сказал, что мужик не может у себя отсосать? — прокомментировал Коростель. Действо на проволоке с шестью горящими факелами было неплохое, но все это они уже видели.

Потом они зашли на «ПолныйГоляк», глобальный порнографический ресурс. «Живее, чем вживую» — вот как они себя рекламировали. Там говорилось, что в видеороликах настоящие секс-туристы делают вещи, за которые их бы посадили на родине. Лиц не видно, имена неизвестны, но какие возможности для шантажа, думает теперь Снежный человек. Происходило это в странах, где мало денег, жизнь дешева, много детей, а купить можно что угодно.

Вот так они впервые увидели Орикс. Ей было лет восемь — на вид, во всяком случае. Они так и не выяснили, сколько же ей тогда было. Ее не звали Орикс — ее вообще никак не звали. Очередная маленькая девочка на порносайте.

Эти девочки всегда казались Джимми ненастоящими, цифровыми клонами, но почему-то Орикс с самого начала была трехмерной. Худенькая, изящная, голая, как и все остальные, с розовой лентой в волосах и цветочной гирляндой — типичный набор педофильских сайтов. Она стояла на коленях, по бокам — еще две девочки, а перед ними — огромное, а-ля Гулливер и лилипуты, мужское тело — мужчина потерпел кораблекрушение на острове очаровательных коротышек или же его похитили, околдовали и заставляют мучительно наслаждаться три бездушные феи. Все его отличительные признаки скрыты: на голове мешок с прорезями для глаз, татуировки и шрамы заклеены изолентой; мало кому из этих типов хотелось, чтобы домочадцы и коллеги их опознали, хотя такая возможность скорее всего была элементом аттракциона.

В этом эпизоде были взбитые сливки и много работы языком. Невинно и непристойно разом: три девочки обрабатывали парня кошачьими язычками и маленькими пальчиками, доводя его до исступления под стоны и хихиканье. Хихиканье, должно быть, записали поверх: девочки не смеялись, все три были очень напуганы, одна плакала.

Джимми эту схему знал. Они так и должны выглядеть, подумал он, если они остановятся, их будет подгонять большая палка. Такова фишка сайта. По меньшей мере три несовместимых уровня притворства, один поверх другого. Я хочу, я не хочу, я хочу.

Орикс на секунду остановилась. Скупо, жестко улыбнулась, мгновенно показавшись намного старше, и стерла сливки с губ. Потом глянула через плечо, прямо в глаза тому, кто смотрит, — прямо в глаза Джимми, в его тайное нутро. Я вижу тебя, говорил этот взгляд. Я вижу, как ты смотришь. Я знаю тебя. Я знаю, что тебе нужно.

Коростель отмотал назад, нажал паузу, скачал. Он порой так делал, и у него уже набрался небольшой архив стоп-кадров. Иногда он распечатывал их и отдавал Джимми. Это опасно — могло навести на их след того, кому удастся проследить их путь через лабиринты, — но Коростель все равно так делал. И сохранил этот момент, момент, когда Орикс на них посмотрела.

Этот взгляд обжигал Джимми — разъедал его, точно кислота. Девочка его презирала. В его косяк словно забили газонной травы — будь там что посильнее, он, может, и справился бы с чувством вины. Но он впервые почувствовал: то, чем они занимаются, — неправильно. Раньше это всегда было развлечением или не поддавалось контролю, но теперь он ощутил себя преступником. И притом его схватили за жабры: предложи ему телепортироваться туда, где находится Орикс, он согласился бы не раздумывая. Сам бы умолял. Все это слишком сложно.

— Сохраним? — спросил Коростель. — Хочешь?

— Ага, — еле выдавил Джимми. Он надеялся, что голос звучит нормально.

Коростель распечатал фотографию, где Орикс смотрит, а Снежный человек сохранил, берег ее, как самое дорогое сокровище. Много лет спустя он показал ее Орикс.

— Вряд ли это я, — только и сказала она сначала.

— Конечно, ты. Посмотри на эти глаза! — ответил Джимми.

— У многих девочек есть глаза, — сказала она. — Многие девочки такое вытворяют. Очень многие. — Потом, заметив, что он разочарован, прибавила: — Может, и я. Может быть. Если это я, ты станешь счастливее, Джимми?

— Нет, — сказал Джимми. Соврал?

— Почему ты ее сохранил?

— О чем ты думала? — спросил Снежный человек, не ответив.

Другая на ее месте порвала бы фотографию, разрыдалась, обозвала его преступником, сообщила бы, что он ни черта не знает про ее жизнь, — одним словом, закатила бы сцену. А она разгладила бумагу, ласково провела пальцами по нежному и насмешливому детскому лицу, которое когда-то — несомненно — было ее лицом.

— Думаешь, я думала? — спросила она. — Джимми, ты вечно думаешь, что все только и делают, что думают. Может, я ничего не думала.

— Но я знаю, что думала, — ответил он.

— Хочешь, чтоб я тебя обманула? Сочинила что-нибудь?

— Нет. Просто расскажи.

— Зачем?

Джимми задумался. Он помнил, как смотрел на нее. Как он мог так с ней поступить? Но ведь он не причинил ей вреда?

— Потому что мне это нужно. — Так себе причина, но ничего умнее он не придумал.

Она вздохнула.

— Я думала, — сказала она, чертя ногтем круги по его коже, — что, если мне выпадет шанс, стоять на коленях буду не я.

— На коленях будет кто-то другой? — спросил Джимми — Кто? Какой кто-то?

— Все-то ты хочешь знать, — сказала Орикс.

= 5 =

Тост

Снежный человек в драной простыне сидит сгорбившись на опушке, где трава, вика и морской виноград сливаются с песком. Стало прохладнее, и Снежному человеку немного лучше. И хочется есть. У голода есть свой плюс: если ты голоден, значит, еще жив.

Над головой шелестит листьями бриз; скрежещут и зудят насекомые; красное заходящее солнце освещает башни в воде, уцелевшие стекла вспыхивают, будто кто-то зажег гирлянду лампочек. Кое-где сохранились сады на крышах — теперь там разрослись кусты. К ним по небу летят сотни птиц — домой, к насестам. Ибисы? Цапли? Черные — бакланы, это Снежный человек знает точно. Они погружаются в темную листву, каркают и ссорятся. Теперь он знает, где искать гуано, если понадобится.

На опушку, к югу, выбегает кролик, скачет, прислушивается, останавливается пожевать траву своими гигантскими зубами. Он светится в сумерках, зеленоватое сияние, иридоциты какой-то глубоководной медузы, давний эксперимент. Кролик в полумраке мягок, почти прозрачен, словно рахат-лукум, — будто мех можно слизать, как сахар. Зеленые кролики существовали, даже когда Снежный человек был мальчиком, хотя они были не такие огромные, еще не выбрались из клеток, не скрещивались с дикими и не причиняли неприятностей.

Кролик Снежного человека не боится, хотя вызывает массу плотоядных желаний: хочется ударить животное камнем, голыми руками разорвать на части и запихать в рот, вместе с шерстью. Но кролики — дети Орикс, священны для самой Орикс, не хватало только женщин огорчать.

Сам виноват. Наверное, он был в дупель пьян, когда сочинял законы. Надо было сделать кроликов съедобными, по крайней мере, для себя, но теперь уже поздно. Он почти слышит, как Орикс над ним смеется, снисходительно и немножко злорадно.

Дети Орикс, Дети Коростеля. Надо было что-то придумать. Излагай проще, не распыляйся, не запинайся: вот так, должно быть, советовали адвокаты преступникам на скамье подсудимых. Коростель сделал кости Детей Коростеля из кораллов, что лежали на пляже, потом сделал плоть их из манго. А Дети Орикс вылупились из яйца, огромного яйца, которое снесла сама Орикс. Вообще-то она снесла два яйца, в одном были птицы, звери и рыбы, а в другомслова. Но яйцо, в котором были слова, треснуло первым, а Дети Коростеля тогда уже были созданы, они съели все слова, потому что хотели есть, и когда треснуло второе яйцо, слов уже не осталось. Поэтому звери не умеют говорить.

Главное — внутренняя логика. Снежный человек давно это понял, еще когда ему сложнее давалось вранье. Теперь, даже если его ловят на мелких противоречиях, он может убедительно соврать, потому что эти люди ему верят. Он один остался, кто видел Коростеля в лицо, и в этом его преимущество. Над его головой реет незримый стяг Коростельбоды, Коростельстья и Коростельства, и это знамя освящает все, что он делает.