Граф Феникс, стр. 81

Тут Калиостро слабо застонал в своем убежище. Переполох поднялся между братьями. Вскочили, бегут, находят, хватают, тащат, толкают, кричат:

– Он жив, проклятый колдун! То был его двойник! Опять обманул, злодей! Убейте его! Убейте!

Удары кинжалов сыплются на Калиостро, он борется, рвется, уклоняется и… пробуждается.

С трудом открыв глаза, с налитой свинцом головой, он видит ту же убогую полупустую комнату, еле озаренную сальной нагоревшей свечой. Он лежит на деревянной софе. Тут же, склонясь к нему, сидя спит Лоренца. Мощные удары потрясают входные двери.

ГЛАВА ХС

Почему Калиостро не улетел по воздуху

– Лоренца, проснись! Стучат! – позвал слабым голосом Бальзаме И, пошевелив онемевшими членами, разбудил прислонившуюся к нему подругу.

– А, ты очнулся, Джузеппе! – сказала, поднимаясь, Лоренца. – Что, ночь еще не кончилась? Как тускло горит свеча! Что это? Стучат!..

– Стучат! – бессильно прошептал Бальзамо.

– Кто там?

– Я! Это я, контесса Серафима! – ласково ответил Горгонзолло. – Я пришел, чтобы вернуть вам вещи и помочь устроиться получше. Есть сведения, чрезвычайно благоприятные для вас!

– Ах, войдите скорее! – воскликнула обрадованная Лоренца, отодвинула задвижку, отперла ключом дверь и только хотела открыть ее, как створку с силой выдавили внутрь. Несколько гренадеров в киверах Потемкинского полка, с примкнутыми к ружьям штыками, вошли и заняли все углы в передней. Вслед за ними ввалился дюжий пристав, с ним полицейский офицер и писец в штатском кафтане. Горгонзолло и трое его подмастерьев вошли последними, выражая полное равнодушие, показывая, что не знакомы с перепуганной соотечественницей, которую пристав крепко взял за руки и так ввел в покой, погруженный в полумрак.

– Сидорчук, сощипни нагар со свечи! – сказал он басисто.

Огромный гренадер толстенными пальцами снял нагар, заплевал, бросил на пол, растер ногой и отошел в сторону.

– Сюда, сюда! Ближе к свету! – все еще держа Лоренцу за руки, говорил пристав. – Господин фон Фогель, – обратился он к полицейскому чиновнику, – эта ли особа называет себя графиней Серафимой ди Санта-Кроче?

– Да, господин пристав, – подтвердил фон Фогель.

Между тем Калиостро при появлении гостей застонал, поднялся на своем жестком ложе и сел, опершись руками и качаясь от слабости.

– А, вот и главная персона! – сказал пристав, подходя к всклокоченному, мертвенно бледному и растерзанному магику.

– Господин фон Фогель, это ли называющий себя полковником испанской службы Фридрихом Гвальдо, также маркизом Пелегрини, еще графом Александром де Калиостро? – спросил он.

– Да, – снова отозвался фон Фогель.

– Он же граф Феникс?

– Он и граф Феникс.

Тут Калиостро попытался сложить в подобие улыбки свои помертвелые, синие губы и, протягивая руку полицейскому офицеру, проговорил по-немецки:

– Ах, господин фон Фогель! Ведь мы с вами хорошо знакомы. Как идут ваши занятия герметической медициной?

– Прошу забыть о знакомстве со мной. И герметическая медицина тут ни при чем, – сухо отвечал по-немецки фон Фогель. – Тут нет никакого герметиста, а лишь полицейский чиновник при исполнении своих обязанностей.

– Что он говорит? – спросил пристав, не понимавший ни слова по-немецки.

– Напоминает о нашем знакомстве. В первые месяцы проживания здесь этого проходимца под именем врача Гвальдо я имел глупость ему доверять, при уличных встречах беседовал о медицине, даже посетил его как-то на дому. Между прочим, имел неосторожность сообщить ему об известном полиции приключении с домашним доктором князя Потемкина. Это сообщение и послужило ему для устрашения доктора и придания себе видимости пророка. Впрочем, об этом мною уже подано специальное донесение.

– Тогда потрудитесь, господин фон Фогель, объявить сему графу волю ее величества. Я по-немецки не силен.

Он подал офицеру бумагу. Фон Фогель стал переводить ее вслух помертвевшему Калиостро. В ней говорилось, что по исследовании и подробнейшему изучению всех обстоятельств, касающихся проживания, занятий врачеванием и герметическими опытами господина графа Калиостроса и сожительницы его, названной графини Серафимы ди Санта-Кроче, она же римская мещанка Лаврентия Фелицева, оказалось, что оные упражнялись только в обмане, шарлатанстве и промышляли продажей вредных экстрактов и мазей, якобы возвращающих молодость и красоту, чем многих, даже и знатного сана особ обоего пола ввели в убытки и повредили их здоровью; и в то же время господин Нормандес, испанский поверенный в делах при здешнем императорском дворе, уведомил, что иностранец, назвавшийся в здешних российских и немецких ведомостях графом Калиостросом и полковником на службе его величества короля Испанского, не известен в Испании. Потому высочайше повелено оному Калиостросу с супругой, допросив, предложить дать подписку в следующих пунктах и затем из пределов империи Российской вывезти с воспрещением когда-либо переступать ее границы.

Казалось, это не произвело на магика никакого впечатления. Он только сказал несколько слов по-итальянски Лоренце, которая принялась собирать немногочисленные пожитки, оставленные ей соотечественником Горгонзолло, упаковывать чемоданы и связывать узлы.

Далее фон Фогель прочел пункты подписки. Их было немного. От Калиостро требовали подписать, что в опытах своих он не прибегал к чернокнижию и мертвых вызывать не умеет, но в обманах своих использовал натуральную магию и ловкость рук; что далее, будучи тайным пьяницей, потерял ум и память, почему болтал всякий вздор; и, наконец, северный климат и осенние холодные и сырые погоды российской столицы столь расстроили его здоровье и отравили мозг, что ныне он сам признает себя умалишенным и нуждающимся во врачебной помощи.

Прочитав, фон Фогель положил лист на стол под сальной свечой, а писец достал гусиное перо с лохматой бородкой и пузырек с чернилами. Пристав жестом предложил магику подойти и подписаться.

Нетвердой походкой, но стараясь держаться прямо и высоко поднять голову, граф Александр де Калиостро-Феникс подписал бумагу, не забыв проставить вокруг подписи разные таинственные знаки, цифры и буквы.

– Есть ли у господина Калиостроса, а равно и его супруги достаточно теплая одежда? Путь не близок, – обратился пристав к Горгонзолло. Итальянец смутился и на ломаном русском языке объяснил, что часть вещей отъезжающего удержана им в уплату за квартиру, так как денег тот никак не хотел отдавать и ссылался на якобы словесный договор, по коему больные, входя в ворота, должны были вносить в пользу домохозяина некую плату, но проходных денег он, Горгонзолло, однако, никогда не взимал.

– Он лжет, – вслушавшись, довольно правильно по-русски сказал магик. – Брал, сколько мог только взять.

– Во всяком случае, теплой одеждой я снабжу господ Калиостро сейчас же! – поспешно сказал Горгонзолло и что-то шепнул подмастерьям. Через четверть часа те принесли супругам довольно приличную и теплую верхнюю одежду. Скоро они были готовы в путь.

Тогда пристав велел позвать находившегося при кибитке провожатого. Явился старый одноглазый инвалид. Пристав вручил ему специальный пакет и высылаемых итальянцев. Подмастерья Горгонзолло потащили за четою Калиостро багаж. По темной лестнице вышли они во двор, устланный ранним снегом. Едва брезжило туманное октябрьское утро. Калиостро сели в кибитку.

Путникам подали вещи, и они разместили их, как могли. Дверь кибитки закрыли и зашили ее рогожею. Кривой инвалид сел рядом с возницей. Драгуны вскочили на лошадей. Подмастерья Горгонзолло поспешили распахнуть ворота. И герметический граф с графиней, не успев, как обещал, улететь за пределы Российской империи по воздуху, был вывезен со двора; и в туманной полумгле по пустынным улицам, под звонкий топот конвоировавших драгун, кибитка помчалась к той заставе столипы, откуда лежал путь к Митаве.