Граф Феникс, стр. 77

Князь дернул сонетку звонка. Вошел камердинер, но прежде чем успел услышать приказание, сам объявил:

– Граф Александр де Калиостро-Феникс.

ГЛАВА LXXXV

Каменный человек

Люди князя были предупреждены о том, что когда бы ни явился благодетель, исцеливший княжича, немедленно приглашать графа и докладывать о его визите.

Итак, двери распахнулись, и Калиостро вошел с обычной важностью и спокойствием.

Внезапное появление магика в такую минуту совершенно смутило князя и княгиню. Калиостро остановился среди сумрачного покоя, сложив на груди руки, озаренный отсветом заката, пламеневшего в огромных окнах и разгоравшегося над Невою. Весь в черном, он сверкал лишь несколькими украшавшими руки и кафтан бриллиантами. Лицо магика белело, как маска, мрачно-неподвижное. Казалось, грозный судья предстал пред виновными, готовый карать. Самоуверенность его была так велика, что ни князь, ни княгиня не нашли слов и молчали, оставаясь на том же месте у окна, где расспрашивали Казимира.

Что до последнего, то, услышав о прибытии своего господина, он стал дрожать мелкой дрожью, вытянувшись, прижав руки к тощему туловищу и широко открытыми глазами уставясь на дверь, куда тот должен был войти. И затем уже не сводил полного ужаса взора с магика. Постояв неподвижно несколько мгновений, Калиостро опустил взгляд с небес на грешную землю и быстро оглядел и лица, и комнату, и все, что в ней было.

– Князь, благоволите приказать осветить сей сумрак, – сказал он затем, – мне нужно хорошенько рассмотреть этого, этого… – Он несколько раз ткнул указательным пальцем в сторону Казимира. При этом несчастные каждый раз весь скрючивался, точно его били в грудь.

Князь молча дернул сонетку и приказал появившемуся слуге внести свет, сам удивляясь власти и над собой магика, которого еще за минуту назад считал шарлатаном и даже злодеем, а теперь ему повиновался.

Внесены были зажженные канделябры. Комната озарилась пламенем восковых свечей, с которым страши смешивался отсвет заката, придавая всему лихорадочным болезненный колорит и разлагая тени в фантастическун радугу. Скованные непостижимым оцепенением, князь и княгиня оставались безмолвны. Казимир по-прежнему не спускал глаз с магика и дрожал.

Тяжелой походкой Калиостро прошелся взад и вперед по комнате так, что слуга все время оставался в поле его зрения. Затем вдруг стал медленно наступать на него. С каждым его шагом Казимир отступал назад, пока не уперся в стену и тут замер. Магик остановился на некотором расстоянии и начал махать, на него руками, делая странные жесты пальцами; почти сразу же веки слуги сомкнулись, он стал неподвижен, как будто уснул стоя. Чародей спокойно улыбнулся. Потом подошел к Казимиру и поднял одну его руку. Тот так и стоял с поднятой рукой. Потом оттянул ему нижнюю челюсть. Слуга так и оставался с открытым ртом. Калиостро раздвинул ему веки правого глаза. Незрячий зрачок тускло сверкнул, и несчастный оставался с одним открытым, а другим закрытым глазом.

– Боже мой! Что вы с ним делаете, граф? – дрожащим голосом спросил князь Сергей Федорович.

Калиостро не отвечал. Он засучил рукав на поднятой руке Казимира, вынул из борта кафтана длинную булавку, собрал на тощей кости дряблую кожу и воткнул в нее булавку на полвершка. Но Казимир казался деревянным и не издал ни звука.

Негодование вернуло силы княгине Варваре Васильевне.

– Перестаньте мучить этого несчастного! – вскричала она. – Оставьте его и готовьтесь лучше отвечать за свои странные поступки.

Тут и князь встрепенулся.

– Да, да, граф, я просил бы вас прекратить эти упражнения. Нам надо весьма о многом с вами побеседовать.

– Я всегда к услугам ваших сиятельств, – с низким реверансом отвечал Калиостро, – но позвольте мне прежде побеседовать с этим, с этим… – он показал на прижавшуюся к стене тощую фигуру Казимира с открытым ртом и тусклым правым глазом, с поднятой рукой, в которую была воткнута булавка.

– Бога ради! Выньте! Выньте! Это ужасно! – вскричала княгиня.

Магик вынул булавку, отер ее кружевным платком и опять заколол в борт кафтана. Затем достал черную мушку и залепил ею ранку на руке. Наконец привел руку в прежнее положение и закрыл глаза и рот несчастного.

– Теперь я с ним побеседую! – сказал он зловеще. И, протянув руку к Казимиру, произнес по-польски (язык этот понимали и Голицыны):

– Слышишь ли ты меня, своего господина?

Губы лакея расклеились, и он глухо проговорил:

– Слышу, граф.

– Тогда отвечай. Ты тайный пьяница?

– Пьяница, – так же монотонно повторил Казимир.

– И вор?

– Вор.

– Ты участвовал в Варшаве в темных делах?

– Да.

– Ты бежал сюда от полиции?

– Бежал.

– И здесь ты попался на плутовстве?

– Попался.

– Ты был наказан розгами при полиции?

– Был.

– Ты хотел обокрасть меня, своего господина?

– Хотел.

– И за это я тебя прогнал?

– Прогнал.

– Тогда по злобе ты явился сюда лжесвидетельствовать на меня и клеветать?

– Лжесвидетельствовать и клеветать.

– Все, что здесь сказано, есть ложь?

– Есть ложь.

– Значит, ты низкий презренный мошенник?

– Мошенник.

– Довольно. Отлично, хорошо. Вот, ваши сиятельства, – обратился Калиостро к Голицыным, – чьим наветам вы внимали! Вот кому вы поверили! Изгнанный за воровство, грязный негодяй, подлый лакей явился к вам клеветать на меня, и вы слушали его. Да, вы слушали его грязные россказни и верили им! Я исцелил ваше дитя, к смерти профанскими медиками приговоренное. Я безвозмездно лечил сотни и тысячи несчастных. Я учил высоким истинам. Жизнь моя была открыта для вас. Что худое от меня вышло? Не единое ли благо? Но вы усомнились, вы все забыли, и едва низкий проходимеч источил пред вами гной смрадной лжи, вы ему поверили! О, род неверный и развращенный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?

– Поверьте, граф, что мы весьма смущены…

– Ни слова, князь, – властно остановил его Калиостро. – Я еще не кончил. Я побеседую с вашими сиятельствами после. Теперь же…

Он не договорил и, взяв кресло, поставил его на некотором расстоянии от Казимира по стене, к которой тот прижимался. Потом взял еще кресло и поставил его по другую сторону. Затем схватил тощего Казимира поперек туловища и ловко повалил его так, что голова его оказалась на одном кресле, а ступни ног – на другом. Но тело оставалось на весу, как будто из камня. Граф расправил полы кафтана и совершенно спокойно, важно сел на эту странную скамейку из живого человека.

Князь и княгиня смотрели на все эти действия с благоговейным ужасом, не смея ему ничего сказать.

– Теперь благоволите, ваше сиятельство, – сказал Калиостро, – позвать сюда ту женщину с мальчиком, сестру этого презренного клеветника и доносчика, которая сейчас находится у вашего садовника. Я и с ней при вас побеседую.

ГЛАВА LXXXVI

Новый Соломон

– Граф, из сострадания прошу вас освободить от чар несчастного! – сказал князь, распорядившись привести сестру Казимира, для чего он вышел в соседний покой, не желая, чтобы люди видели, как магик сидит на живой скамейке.

– Да, да! Освободите его! Верните несчастному человеческий облик! – умоляла и княгиня, с суеверным ужасом глядевшая на Калиостро.

– Я исполню вашу просьбу, – великодушно согласился магик и встал.

Потом провел руками несколько раз вдоль вытянутого тела Казимира, дунул ему в лицо, и тот глубоко вздохнул, опустился с кресел на пол, открыл глаза и сел на полу, бессмысленно озираясь.

– Встань и опомнись! – сурово приказал ему граф. Казимир поднялся, но зашатался и схватился за стену рукою, чтобы не упасть.

– Вот видишь, любезный, до чего доводят человека нооочные наклонности! – наставительно сказал Калиостро и, поддерживая за плечо, повел в отдаленную часть покоя, где и посадил на стул, задвинув ширмой.

– Отдыхай! – приказал он и, вернувшись к князю и княгине, с ласковой благосклонностью взял их за руки.