Граф Феникс, стр. 11

Появилась процессия. Впереди шел церемониймейстер, сзади – ассистенты со скрещенными в форме косого креста шпагами. Войдя, церемониймейстер стал в стороне, опираясь на далеко отставленную трость. Ассистенты расположились вдоль ковра, держа шпаги вертикально.

Великий наместный мастер сошел с помоста и стал в восточной части ковра.

Гости вступили под скрещенные шпаги на ковер, последовательно становясь на определенные его фигуры шагом посвященных. Калиостро шествовал, отчетливо отбивая шаг, почти прыгая. Казалось, он пребывал в состоянии экстаза или сомнамбулизма. Отливавшее синевой лицо его было неподвижно, обращенное вверх, а глаза блуждали и закатывались, открывая сверкающие белки. Но взоры всех невольно устремлялись на его безмолвную спутницу, пленительную каменщицу. Ее туника из очень тонкой ткани то отливала чудной белизной, то принимала шафранный оттенок, то рдела ярким пурпуром розы. Она приподняла края одежды обнаженными до плеч прелестными руками, охваченными золотыми запястьями в виде змеи, и открыла до щиколоток ножки в парфянских хитроузорных прорезных сапожках, осыпанных цветными камешками. Выше щиколоток на ногах тоже были змеевидные браслеты, но черненого серебра. Она открыла ноги, чтобы братья капитула видели ее мастерской шаг.

При движении складки переливающейся туники то скрывали, то пленительно выдавали совершенные формы тела Серафимы. Розы рдели над ее склоненной головкой, и черные кудри рассыпались по плечам. Всю ее белоснежной дымкой окутывало широкое тончайшее покрывало. Другое, черное, сверкало темным таинственным блеском. Обвитое вокруг бедра и пропущенное под правой рукой, оно было закинуто на левое плечо, скрывая под собой левую, совершенно обнаженную грудь. За плечом покрывало спускалось широкими складками и развевалось, как черное крыло. Золотые звезды и серебряная луна были вышиты по черному фону покрывала. Таинственную прелесть одеяния жрицы сопровождало весеннее благоухание, исходившее от роз ее венка, розовых, просвечивающихся сквозь тунику ног.

Когда Калиостро и жрица прошли символический путь под стальным сводом и приблизились к великому наместному мастеру, члены капитула с шумом вложили шпаги в ножны и стали ритмично рукоплескать. Елагин принял знаки и слово от Калиостро и заключил его в братские объятия. Затем обратился к пленительной камешцице, расцветая в улыбке восхищения. Не без зависти братья созерцали, как он пожимал ей ручку, как, приблизив уста к уху мастера, она шептала ему тайное и священное слово высшей мистической степени.

Это длинное слово нужно было произносить по слогам, так, мастер шепнул первый слог, а жрица – второй, мастер – третий и т. д., и довольно долго лицо и ухо Елагина находились в ароматном и теплом соседстве с устами прекрасной гостьи. Затем жрица быстро коснулась устами увядших губ старика и ускользнула от его объятий. Елагин с глубоким реверансом поднес ей свой молоток. Поблагодарив наклоном головы, она по обычаю отказалась. С гораздо меньшей любезностью он предложи, молоток и мужу красавицы. Калиостро, конечно, не принял этого знаки власти.

Они поднялись на помост. Секретарь наместного мастера молодой князь Кориат, не спускавший восхищенного взора с таинственно-прекрасной Великой матери и жрицы египетского масонства, поспешил поставить по правую и левую руку Соломонова трона два кресла для визитера и визитерши.

Ржевский бросился снимать со свечей нагар, хотя они горели теперь настолько ярко, насколько это вообще было возможно.

ГЛАВА IX

Удостоверение личности

Заняв Соломонов трон, Елагин обратился к Калиостро:

– Согласно статутам священного капитула Великого Востока восьмой провинции, соблаговолите, достопочтеннейший брат, объяснить всем членам ложи причины вашего прибытия и вступления в наше святилище!

– Охотно, высокопочитаемый мастер! – отвечал Калиостро.

Он отбросил за кресло край своей длинной мантии, оправил цепь с круглым зеркалом на груди, причем посмотрел в зеркало, затем простер руку, горевшую перстнями, и изобразил знак высшей магической власти, который заставил всех преклонить головы.

– Почтеннейшие братья! – заговорил Калиостро. – Уже одно благоговение к сему святилищу всякого принудило бы или хранить в нем молчание, или изрекать истину! Но если сказанное мною окажется для вас трудно постижимым и невероятным, то причиной тому слабость зрения, не выносящая яркого света, заблудшее состояние даже стоящих у врат мудрости, бессилие слова человеческого поведать необъяснимое. Вот почему вынуждены мы прибегать к символам и иероглифам. Однако я не среди непосвященных! Вы знаете, сколь величественно наше искусство и сколь далеко простирается. Вы знаете, что масон, обладающий таинством великого дела, имеет дар излечивать все болезни тела и жить несколько сот лет по примеру древних! Обладает он и способностью производить богатства, превосходящие сокровища всего мира, имеет возможность беседовать с ангелами, в силе остановить солнце с Иисусом Навином и с Илиею отверзать и затворять небо! Знаете вы также, что истинное масонство открылось еще в раю, но неумеренное праотца нашего вожделение, выпустив страшное из твердых запоров зло, дало ему волю неистовствовать в телесном веществе! Тогда первобытное таинство сокрылось. Однако в избранных душах оно сохранилось и, переходя от мудреца к мудрецу на год, и месяц, и день, и час, не нарушено! И ныне я истину пред вами свидетельствую, что уже близко у порога откровение святыни и преображение мира! С тем я и прибыл на север, что именно здесь благоволит воссиять свет над главою Великой Жены в ясном блеске! Именно здесь откроется мать созвездий, родоначальница времени, праматерь мира! Итак, выходите, выходите за врата, посвященные, со светильниками в руках, выходите, чтобы светом земного огня почтить высшую госпожу небесных созвездий!

Граф Калиостро на минуту умолк. И все хранили молчание, одурманенные потоком темных слов визитера. – Не будете ли столь добры, граф, – с приятной улыбкой сказал Елагин, – не будете ли добры от иероглифического языка перейти к общедоступному и, согласно статуту капитула, объяснить точно, откуда и с какой целью прибыли к нам, и какую, собственно, роль в нашем святилище хотите на себя взять.

Насколько восхищала главного директора зрелищ красота женщины, настолько неприятное впечатление производил на него сам посланник Великого Кофта. По манерам, приемам, словам и костюму Калиостро казался Елагину самым вульгарным шарлатаном. Своим последним словам Елагин придал явно иронический тон и окинул визитера с ног до головы пренебрежительным взглядом.

Но Калиостро даже не смотрел на наместного мастера. Взор его блуждал в высотах.

– Какова цель нашего прибытия? – повторил он вопрос Елагина. – Сие слово от стрельбы взято и к работам каменщиков неприлично в употреблении. Какую роль хотим мы взять на себя?

Тут вдруг синеватые губы Калиостро расплылись в улыбке, и глаза, выглянув из-под круглых бровей, словно мыши, шмыгнули по сторонам и опять вознеслись кверху.

– Какую роль? В нас нет ничего театрального, – с явной насмешкой выговорил Калиостро на своем грубом южно-французском наречии.

Члены капитула зашевелились, скрывая улыбку. Елагин почему-то чрезвычайно рассердился и заговорил уже брезгливо, свысока, всем видом показывая, что хотя в ложе и почитались за ничто титулы, все были равны и братья, однако он – статс-секретарь государыни, сенатор и кавалер, а прибывший визитер не кто иной, как темный проходимец и авантюрист, и, вступив в собрание столь избранных особ и первых, можно сказать, вельмож империи, напрасно забывается.

– Государь мой, в статутах этой почтенной ложи определенно сказано, что визитер должен точно объяснить причину своего прибытия и вступления в собрание капитула, несмотря на то, что представленные им патенты право на сие безусловно подтверждают. Ежели же он нужных объяснений не представит, то, во-первых, к рассмотрению работ в капитуле не будет допущен, во-вторых, великий наместный мастер налагает на него значительный денежный штраф, используемый на благотворительные цели.