Сад теней, стр. 40

Она испуганно посмотрела на меня. Неужели она до сих пор ничего не поняла? Неужели она считала, что я по-прежнему буду появляться в обществе в своем прежнем виде и внезапно объявлю всем в один прекрасный день, что я родила ребенка? Как же она простодушна и наивна! В ней не было ни лукавства, ни притворства даже тогда, когда это требовалось для ее спасения.

— О, — сказала она, наконец, осознав все до конца.

Она бросила прощальный взгляд на свои наряды. Затем я отобрала все самое необходимое для нее, что могло уместиться в один саквояж и два чемодана.

Печаль воцарилась в Фоксворт Холле в тот день, когда Алисия инсценировала свой отъезд. Был хмурый, дождливый день, казалось, что небо плакало вместе с детьми. Хотя стоял первый летний день, в доме царил пронизывающий зимний холод.

Прислуга, которая упаковывала свои чемоданы, стояла в холле, когда Алисия спускалась за мной по лестнице, неся в руках чемодан. Никогда прежде не видела я такого взгляда у нее, маленького и серого, как у печальной мышки. Я настаивала на том, чтобы дети оставались в детской. Я не хотела устраивать представление, выдержанное в эмоциональном ключе. Кристофер в эти дни был безутешен, и мои мальчики также были крайне измучены. Но я настояла на том, чтобы на этом горьком спектакле присутствовал Малькольм. Когда мы спустились по лестнице, я вручила Малькольму саквояж, и он неловко схватился за него. Глаза Алисии были полны слез, когда она подошла попрощаться со всеми, поскольку она действительно расставалась со всеми навсегда. Она осмотрела огромный зал как человек, знавший наверняка, что не скоро еще вернется сюда. Игра ее была убедительной, поскольку она лишь наполовину играла. Она сможет все это увидеть вновь по возвращении, но лишь на короткое время, по пути в северный флигель.

Она попыталась обнять миссис Штэйнер, но я удержала ее, и мы направились к ожидавшему нас автомобилю.

— Времени для сентиментов нет, — добавила я. Внезапно она обмякла в моих руках.

— Пожалуйста, разреши мне еще раз вернуться сюда и попрощаться с Кристофером, — умоляла она меня. Малькольм зашептал:

— Я что, обязан присутствовать при этой истерике?

— Посади ее в экипаж, Малькольм, — приказала я.

Алисию пришлось нести почти что на руках до машины. Как только погрузили весь багаж, я постучала по окну и приказала шоферу отправляться. Шины разбрызгивали мокрую грязь, и машина покатилась. Вдруг позади меня раздались крики, дверь дома распахнулась, и мальчики выбежали на крыльцо, вырываясь из объятий слуг. Впереди бежал Мал и тянул за собой Джоэля и Кристофера. Некоторое время они бежали по дорожке за автомобилем, кричали и плакали.

— Забери своих сыновей, Малькольм, — приказала я, — всех.

УЗНИК И НАДЗИРАТЕЛЬ

В ту же ночь, после того, как все слуги уехал и, Алисия вернулась. Экипаж подъехал в темноте. По небу все еще плыли тучи, застилая и луну, и звезды. Казалось, что свет исчез во всем мире. Малькольм и я ждали ее в вестибюле, точно так же, как ожидали приезда отца и Алисии в тот далекий день. Уставшие мальчики легли спать, связанные отныне общим горем — отъездом Алисии и наступившим одиночеством. Мне искренне хотелось утешить их, быть матерью маленькому Крису и утешением для собственных детей. Я хотела, чтобы они любили меня так же, как ее. Я понимала, что не смогу быть такой же веселой и жизнерадостной, как она; я не умела прыгать, скакать с ними и играть в эти глупые игры. Но я по-своему любила их и воспитала бы их сильными и благородными молодыми людьми. Когда они станут старше, то смогут оценить те ценности, которые я в них заложила.

— Который час? — спросил Малькольм.

Я показала пальцем на часы, которые висели на противоположной стене, не проронив ни слова. В доме было тихо и спокойно, за исключением тиканья старинных часов деда, да шума оконных рам под порывами ветра, что пробивался сквозь оконные щели. Малькольм аккуратно сложил газету, чтобы просмотреть колонки биржевых новостей.

Мы сидели больше двух часов, погруженные в полное безмолвие. Если бы кто-нибудь из нас глубоко вздохнул, другой бы удивленно посмотрел на него. За последние полчаса муж лишь раз сделал замечание по поводу одной из его акций, которая поднялась на десять пунктов. Вероятно, он лишний раз давал мне понять, насколько умнее он распорядился моими деньгами.

Внезапно я увидела свет от автомобильных фар в темноте. Машина подъезжала к дому. Малькольм не пошевелился.

— Она вернулась, — сказала я. Он что-то проворчал.

— Кто, по-твоему, займется этим? Лукас уволился, или ты забыл, что сегодня мы рассчитали всех слуг, и до завтрашнего дня у нас не будет нового водителя.

Я встала и направилась к двери. Алисия медленно вышла из машины, неохотно, словно предчувствуя, что ожидает ее в Фоксворт Холле. Было заметно, что поездка измучила ее. Она не могла скрыть своего волнения. Водитель вынес ее чемоданы.

— Оставьте все, — приказала я водителю.

Дальше оставаться на улице было уже невозможно.

— Мой муж внесет их.

Позади меня на ступеньках выросла фигура Малькольма. Я взяла маленький чемодан Алисии.

— Как мой Кристофер? — тотчас спросила она, выйдя из машины.

— Кристофер теперь находится под моей ответственностью, — коротко ответила я. —Он уже в своей постели. — Я взяла ее под руку и проводила к парадной лестнице. — Направляйся сразу в северное крыло, — приказала я ей, — и двигайся как можно тише. Нельзя будить мальчиков.

Она не ответила. Она шла медленно, как приговоренный к казни преступник, останавливаясь лишь ненадолго рядом с Малькольмом, который должен был нести ее саквояж и большой чемодан. Осторожно ступая, мы словно привидения прошли по безмолвному, тускло освещенному фойе. Громче всего звучал шелест платья Алисии, когда мы, миновав холл, направились в северное крыло, минуя коридоры и мрачные, пустые комнаты Фоксворт Холла. Она остановилась перед дверью комнаты в конце коридора. Я нетерпеливо окликнула ее. Неужели она считает, что ей одной тяжело и грустно?

— Если ты не войдешь немедленно, — сказала я, — то потом это будет сделать еще труднее.

Она впервые с ненавистью посмотрела на меня. Разумеется, не в последний раз.

— Я размышляла об этом по пути на станцию, в поезде и на обратном пути, — сказала она. — Я полагаю, что ты упиваешься всем этим.

Ее глаза сузились.

— Я наслаждаюсь? — отступив вправо, я словно окутала ее своей тенью.

Она отпрянула назад, словно мой вес придавил ее.

— Наслаждаюсь тем, что пытаюсь изобразить, будто твой ребенок — это мой ребенок? Наслаждаюсь сознанием того, что мой муж изменял мне, и не один раз?

Наслаждаюсь тем, что увольняю самую послушную и преданную мне прислугу, на подготовку которой я потратила столько лет? Наслаждаюсь тем, что лгу моим детям и твоему сыну, наблюдая за тем, как он глотает слезы и сильно мучается до тех пор, пока силы его не иссякают, а затем его насильно приходится укладывать в постель?

Мой голос сорвался и перешел на крик.

Ее глаза расширились, лицо сморщилось, губы задрожали.

— Прости меня, Оливия. Я просто хотела…

— Мы не можем бесконечно стоять и беседовать здесь, пока я буду держать в руках этот саквояж, — ответила я. — Вот и Малькольм идет с чемоданом.

— Да, да, извини, — повторила она, открывая дверь.

Я оставила зажженной лампу на столе между двумя кроватями. Она отбрасывала слабый желтоватый отблеск на громоздкую темную мебель. Моим единственным пожертвованием был красный восточный ковер с золотой отделкой. Он в какой-то мере скрашивал уныние и тоску этой комнаты, которая была довольно большой, но тесной вследствие огромного количества мебели. На чердаке я нашла две картины, подходящие по случаю, и повесила их на стенах, которые были оклеены обоями кремового цвета с оттенками белого. Одно полотно изображало демонов, изгоняющих голых людей из подземных пещер, на другом неземные чудовища пожирали грешные души в аду. Оба полотна были ярко красного цвета.