Цветы на чердаке, стр. 53

Неужели она считала, что я настолько зла, что желаю этому человеку смерти сию минуту? Боже упаси! Но, с другой стороны, сколько можно сидеть под замком? Мы хотели наружу, к свету, и чувствовали себя очень одиноко без новых людей, отрезанные от остального человечества.

— Итак, это может произойти с минуты на минуту, — сказала она и поднялась, чтобы уйти.

— Не трясись, повозочка, свези меня домой, — замурлыкала я и принялась убирать кровати, ожидая новостей о том, что наш дедушка находится на пути в рай, если ему зачли его пожертвования, или в ад, если Дьявола все-таки нельзя подкупить.

— Если будешь там раньше моего…

В дверях снова появилась мама, вернее ее усталое лицо.

— Он перенес кризис. На этот раз он выкарабкается.

Дверь закрылась, и мы остались наедине с рухнувшими надеждами.

В эту ночь, как и всегда, я укладывала близнецов, мама давно перестала это делать. Я целовала их и слушала их молитвы. Крис тоже помогал мне. В их больших, провалившихся глазах без труда читалась любовь к нам. Когда они заснули, мы подошли к календарю, чтобы зачеркнуть еще один день. Снова наступил август. Исполнился ровно год нашего заключения.

Часть вторая

ВЗРОСЛЕЕ, МУДРЕЕ

Прошел еще год, почти так же, как и первый. Мама приходила все реже, но всегда приносила обещания, заставлявшие нас надеяться, что освобождение близко. Каждый день мы заканчивали, вычеркивая очередную клетку в календаре.

Теперь у нас было три календаря с большими красными крестами. Первый и третий были заполнены наполовину, второй целиком, как будто залиты кровью. Умирающий дедушка, которому было уже шестьдесят восемь лет, не торопился испустить дух и все жил, и жил, и жил, пока мы сидели в нашем заточении.

По четвергам слуга Фоксворт-Холла уезжали в город, и тогда мы с Крисом тайком выбирались на черную крышу, чтобы впитывать в себя живительный свет солнца или дышать свежим воздухом под луной и звездами.

Хотя было высоко и опасно, мы чувствовали себя почти на воле, где наша истосковавшаяся кожа чувствовала на себе настоящий ветер.

Там, где два крыла дома встречались, образуя угол, мы могли чувствовать себя в безопасности, надежно скрытые трубой. Ни один человек не мог заметить нас с земли.

Поскольку гнев бабушки еще не материализовался, и ничто не предвещало грозы, мы стали беззаботны. Мы не всегда скромно вели себя в ванной, и не всегда были полностью одеты. Нелегко было проводить вместе день за днем и постоянно скрывать интимные места от противоположного пола.

Честно говоря, нам было безразлично, кто что видел.

Нам следовало обращать на это внимание.

Нам не хватало осторожности.

Мы должны были помнить о рубцах на спине матери и никогда, никогда не забывать этой картины. Но этот день был слишком давно. Нам казалось, что с тех пор прошла целая вечность.

За последние годы я ни разу не видела себя обнаженной. Зеркало на дверце шкафа с лекарствами было расположено слишком высоко, чтобы давать хороший обзор. Я никогда не видела других обнаженных женщин, даже на картинах. Старинные произведения искусства и мраморные статуи обычно скрывали детали. Поэтому, дождавшись момента, когда спальня была целиком в Моем расположении, я разделась догола перед зеркалом и, приникнув к нему, восхищенно разглядывала свое тело. Гормоны произвели совершенно неправдоподобные изменения! Разумеется, я значительно похорошела с тех пор, как мы поселились здесь: лицо, волосы, ноги, не говоря уже о новых изгибах и выпуклостях. Я вертелась из стороны в сторону, не в силах оторвать глаз от своего отражения и делая балетные па.

Что-то заставило меня обернуться. Сзади, в тени чулана, стоял Крис, тихо спустившийся с чердака. Сколько времени он там стоял? Неужели он видел все глупые, неприличные позы, которые я принимала. «Господи, надеюсь, что нет», — думала я.

Он замер, не двигаясь. Его глаза смотрели на меня странно, так, как будто он ни разу не видел меня раздетой, а это, на моей памяти, случалось довольно часто. Может быть, когда с нами близнецы, он не допускал нехороших мыслей и не смотрел на меня подолгу.

Его глаза медленно опустились вниз, задерживаясь на груди, и потом так же медленно поднялись назад.

Я стояла трепещущая и нерешительная, лихорадочно придумывая, что сделать, чтобы не выглядеть дурочкой-скромницей в глазах брата, который мог высмеять меня, если бы захотел. Он казался чужим и выглядел как-то старше. Я никогда не видела его таким. Одновременно в его взгляде было что-то беспомощное и ранимое, как будто он умолял, чтобы я не прикрывалась и не лишала его того, что он так долго мечтал увидеть.

Время, казалось, остановилось, пока он стоял и смотрел на меня из чулана, а я не могла ни на что решиться перед зеркалом, которое кроме всего прочего демонстрировало ему вид сзади, также интересовавший его.

— Крис, уйди, пожалуйста.

Он как будто не слышал.

Он только смотрел.

Я залилась краской с головы до ног, а мой пульс бешено забился в каком-то сумасшедшем ритме, а подмышками выступили крупные капли пота. Я чувствовала себя как ребенок, пойманный на каком-то мелком проступке и ужасно боящийся сурового наказания за какую-то мелочь. Но тут я снова поймала его взгляд и очнулась от оцепенения, а сердце застучало уже по-другому — испуганно, но одновременно и рассерженно. В конце концов, чего я боялась? Это был всего лишь Крис.

Я почувствовала стыд и обиду и потянулась за платьем, которое я только что сняла. Я собиралась прикрыться им и попросить его уйти.

— Не надо, — сказал он, увидев, что я беру платье в руки.

— Ты не должен… — начала я неуверенно.

— Я знаю, что не должен, но ты такая красивая. Как будто я вижу тебя впервые. Как ты могла так преобразиться? Я ведь все время был здесь, с тобой.

Что я могла ему ответить? Я могла только бросать на него умоляющие взгляды.

В этот момент позади меня в дверном замке повернулся ключ. Быстро, быстро я попыталась натянуть через голову платье, пока она не зашла. О, Боже! Мне было не найти рукава. Моя голова была полностью скрыта платьем, а остальная часть оставалась обнаженной. И она, наша бабушка, была здесь! Я не видела ее, но всей кожей ощущала ее присутствие.

В конце концов руки нащупали дырки, и я быстро опустила платье, одернув подол. Но она видела меня во всем моем обнаженном великолепии, я поняла это по ее поблескивающим камешкам-глазам. Она перевела их с меня на Кристофера, чтобы пронзить его уничтожающим взглядом. Он стоял как громом пораженный.

— Так! — выплюнула она. — Наконец, я поймала вас. Я знала, что это произойдет рано или поздно.

Она заговорила первой. Все это напоминало один из моих кошмаров, когда мне снилось, что я стою голая перед лицом Бога и бабушки.

Крис вступил в поединок.

— Вы поймали нас? И что же мы делали? Ровным счетом ничего. Ничего!

Ничего… Ничего… Ничего…

Слово эхом отразилось от стен комнаты. Для нее, однако, это означало все.

— Грешники! — прошипела она, снова злобно посмотрев на меня. В ее взгляде не было ни тени жалости. — Ты думаешь, ты хорошенькая? Думаешь, эти недавно сформировавшиеся изгибы и выпуклости привлекательны? Тебе нравятся эти длинные, золотистые волосы, которые ты причесываешь и завиваешь? — При этом она улыбнулась. Никогда еще я не видела более страшной улыбки.

Я стояла, судорожно сжав колени и беспрерывно меняя положение рук. Как беспомощно, оказывается, чувствуешь себя без нижнего белья и с расстегнутой молнией сзади. Я бросила взгляд на Криса. Он приближался к нам, выискивая глазами какое-нибудь оружие.

— Сколько раз ты позволяла своему брату пользоваться своим телом? — выпалила бабушка. Я не понимала и не могла выдавить из себя ни слова.

— Пользоваться? Что вы имеете в виду?

Ее глаза сузились в щелки и посмотрели на Криса, как бы давая понять, что он-то знает, что она имеет в виду, если даже я об этом не догадываюсь.