Кречет. Книга IV, стр. 83

— Есть, ваше преосвященство, есть! Надеюсь, оно вам понравится.

На веранде появился великолепный Шарло в новенькой с иголочки ливрее и белоснежном парике.

— Кушать подано, монсиньор! — рявкнул мажордом изо всех сил.

Столь внушительное приглашение к столу окончательно примирило Колена Дагре с новым хозяином «Верхних Саванн». Священник взял его под руку и грузно оперся на нее.

— Замечательно! Что же, пойдемте обедать.

Мне хочется познакомиться с вами поближе, любезный друг.

Как только коадъютор и брат Игнатий, один с королевским подарком, другой с щедрым подаянием, покинули «Верхние Саванны», Жиль и Финнеган поспешили к Дезире. Она закрыла зомби в одной из больничных палат, и они сидели там на полу неподвижно, как серые статуи. Посмотрев на них. Жиль снова ощутил холодок ужаса, который совсем недавно перерос в настоящую панику. Самое ужасное, что в них было, — это каменные глаза, мертвый взгляд, познавший мрак могилы.

Превозмогая отвращение, Турнемин положил руку на плечо старику — теперь он знал, что тот, прежде чем попасть во власть сатанинской силы, был плантатором, как и он сам, богатым и могущественным хозяином «Верхних Саванн», ставшей теперь такой дорогой Жилю земли… Но старик не шелохнулся.

Финнеган с чисто профессиональным интересом осмотрел всех шестерых и в растерянности отошел.

— Не понимаю, — сказал он. — Вроде бы организм у них функционирует нормально. Однако они не люди, а машины — ни мыслей, ни воли.

Одной каталепсией этого не объяснишь…

— Что с ними делать? — шепотом спросил Жиль. — Если старик и впрямь господин де Ферроне, я должен вернуть ему его добро, дом…

— Нет, — воскликнула с ужасом и отвращением Дезире. — Это не старый господин, это всего лишь зомби, его нужно вернуть земле.

— Но как? Он не мертвый, не станем же мы его убивать, чтобы избавиться от забот. Что делать?

Вечер был теплый, но даже храбрую Дезире била дрожь. Она поплотнее закуталась в хлопковую шаль.

— Селина говорила, что, если дать зомби соли, он сам вернется в могилу и умрет навсегда.

Но я… я не могу. Я боюсь, хозяин! Пусть отведут… этих к Прюдану.

— Кто такой Прюдан?

— Друг Селины, могущественный папалой, он живет на Красном Холме, недалеко от Плезанса.

Это у него она пряталась. Я знаю дорогу, но идти одной ночью в горы, да еще с ними…

— Никто от тебя этого и не требует, Дезире, — воскликнул Жиль. — Ты и так много сделала!

Без тебя я все бы потерял, возможно даже жизнь.

Можешь просить все, что хочешь. Во-первых, я даю тебе вольную, а во-вторых…

Девушка остановила его движением руки.

— Ничего не надо! Мне здесь хорошо. Принеси мне только голову Симона Легро, и ты сделаешь мне самый дорогой на свете подарок.

Жиля покоробили кровожадные нотки в ее голосе, но он не подал виду. Наверное, не сладко приходилось Дезире в прислугах у Легро, если она требует такой платы.

— Я сделаю все, что могу, чтобы ты осталась довольна. А теперь покажи мне дорогу, я сам поведу этих несчастных.

— Нет, — воспротивился Финнеган. — Лучше пойдем мы с Понго. Если, не дай Бог, кто увидит тебя в компании с покойниками, снова все окажется под угрозой. И потом, признаюсь, меня мучит любопытство. Хочу увидеть сам, что будет делать папалой.

— Тогда и я с вами, — сказала Дезире. — Старик Прюдан вас не знает, а меня знает хорошо.

Через полчаса Понго выводил за пределы плантации повозку, в которой сидело шестеро живых покойников. Когда они исчезли из виду, Жилю показалось, что у него свалился тяжкий камень с сердца. Ночной воздух стал вдруг прохладней, звезды ярче, а запах свежевспаханной земли — острее. Окунувшись в мутные воды самой

черной магии, заглянув в приоткрытые ворота ада, Турнемин чувствовал себя разбитым от усталости и вместе с тем удивительно живым, свободным под небом Всевышнего, с чьей помощью удалось только что победить силы тьмы…

Вернувшись в дом, он увидел Жюдит. Бледная и встревоженная, она стояла на верху лестницы, закутавшись в белый пеньюар, словно привидение: волосы свободно рассыпались по плечам, в руке свеча, будто ангел-хранитель, оберегающий его в темноте.

И Жиль пошел на трепетный огонек, как выходит путник из длинного туннеля на дневной свет.

— Иди ко мне, — шепнул он, сжимая в объятиях хрупкое благоухающее тело. — Иди! Все кончено… Вы получили право жить.

Но напряжение этих дней оказалось чрезмерным для молодой женщины. В спальню Турнемин внес уже бесчувственную Жюдит.

СМЕРТЬ БЕЛОЙ КОБЫЛЫ

Сидя боком на краю слухового окошка, каких было множество на черепичной крыше его дома, Жиль внимательно разглядывал в подзорную трубу окрестности «Верхних Саванн», особенно часто обращая взор к заросшим лесом землям позади лужайки-кладбища, что лежали у самого подножия холма.

Они принадлежали правительству, которое никак их не использовало, и Жиль подумывал их купить. Он собирался увеличить свое поместье и, следуя советам Жеральда де Ла Валле, засадить его кофе. По мнению владельца «Трех рек», кофе для Санто-Доминго — культура будущего, пока же короли индиго и сахарного тростника посматривали на нее с презрением. На высоких землях зерно получалось крупным, а когда его поджаривали, приобретало прекрасный светло-коричневый цвет и изумительный аромат, и Жилю очень нравилась идея посадить его на этих залитых солнцем участках. Однако, в этом случае, надо было торопиться: прежде чем молодые растения начнут приносить плоды, пройдет четыре года, а ведь сначала придется расчистить поля от леса…

Хозяин «Верхних Саванн» даже заулыбался от этих мыслей. Ему все больше и больше нравилось быть плантатором, и теперь, когда нависавшая над поместьем угроза ушла в прошлое — с тех пор минуло уже два месяца, — он по-настоящему увлекся земледелием, каждый день у него рождались новые планы.

Теперь он решил больше не сажать индиго, поскольку эта культура давала все меньше и меньше прибыли. Плантаций индиго на Санто-Доминго было более чем достаточно, и французский рынок — единственный официально разрешенный для них рынок сбыта — уже насытился. Зато табак, который он собирался выращивать в Виргинии на берегах Роанока, обещал большую выгоду, а потому Жиль собирался, как только «Кречет» покинет док, где он стоял на ремонте, отправиться на соседнюю Кубу за посадочным материалом, чтобы заменить на полях индиго. А пока новые культуры будут набирать силу, Турнемин собирался получать прибыль от расширенных плантаций хлопчатника — им в основном занимался Пьер Готье.

Привыкнув к скупости суровой бретонской земли, молодой человек не переставал удивляться поразительному плодородию полей на краю света. Он полюбил этот край… и, похоже одну из его обитательниц — Мари Верне, дочь канатчика из Порт-Марго. Жиль уже решил про себя, что лишит «Верхние Саванны» части хлопковых полей, чтобы у Пьера была собственная плантация.

Тем более нужно постараться расширить поместье…

Было раннее утро. Жилю нравилось это время суток. Время от времени он, как сегодня, поднимался на самую крышу дома, чтобы полюбоваться первыми розовыми рассветными лучами, скользящими по его землям. Потом он спускался к завтраку: запах свежего хлеба, кофе и яичницы с ветчиной постепенно поднимался вверх и добирался до него.

Чаще всего Жиль завтракал один. Жюдит вообще ела мало: кофе и фрукты — и сразу же уезжала на ежедневную верховую прогулку — она совершала ее очень рано, чтобы посвятить остаток времени домашнему хозяйству, во всяком случае тому, что входило в ее компетенцию: она заказывала меню, решала, что нужно купить, следила, чтобы дом содержался в порядке и еды было в достатке, занималась благотворительностью по отношению к нуждающимся в округе, проверяла работы, связанные с шитьем, ковроткачеством и тому подобное… Мадалена в этот ранний час обычно ходила в церковь, чаще всего одна, потому что, несмотря на усилия Финнегана, здоровье ее матери не улучшалось. Анну Готье словно пожирала изнутри болезнь, скорее всего это была ностальгия: Жиль подозревал, что она не любила Санто-Доминго и жалела о покинутом Лаюнондэ: впрочем, то всего лишь предположение — молчаливая женщина никогда ничего о себе не говорила. Где хорошо ее детям, там и ей хорошо, считала она.