Закон Линча, стр. 35

Положение Красного Кедра было опасно. Нравственное потрясение, испытанное им от встречи с человеком, которого он незадолго перед тем пытался умертвить, вызвало у него бредовые видения.

Несчастный, терзаемый угрызениями совести, видел себя окруженным тенями своих жертв, вызванными его больным воображением, которые кружились вокруг его изголовья подобно легиону демонов.

Ночь он провел ужасно.

Отец Серафим, Эллен и мать Валентина не покидали его ни на одну секунду и часто бывали вынуждены прибегать к силе, чтобы помешать ему в горячечном бреду разбить себе голову о стволы деревьев.

Странное совпадение! У бандита была на плече точно такая же рана, какую он сам еще недавно нанес миссионеру и из-за которой тот должен был отправиться на излечение в Европу. И вот, едва вернувшись из этого путешествия, отец Серафим по воле Провидения находит распростертым под деревом и почти умирающим человека, покушавшегося на его жизнь.

К концу ночи раненый немного успокоился и впал в забытье, которое отняло у него способность видеть и чувствовать.

Никто не спал в течение этой долгой и тяжелой ночи, проведенной в глуши леса.

Как только отец Серафим заметил, что Красный Кедр успокоился, то велел индейцам устроить носилки, чтобы нести его.

Индейцы не хотели исполнять это приказание.

Они давно знали скваттера. Как люди первобытные, они не могли понять, как это миссионер может оказывать помощь негодяю, совершившему столько преступлений, вместо того, чтобы просто убить его, раз тот попал в его руки.

Нужна была вся их преданность отцу Серафиму, чтобы в конце концов они согласились сделать — хотя и очень неохотно — то, что он им приказал.

Когда носилки были готовы, то их устлали сухими листьями и травой и на них уложили скваттера, находившегося в бессознательном состоянии.

Прежде чем покинуть лес, миссионер, понимавший, как важно в интересах раненого бандита укрепить начавшуюся колебаться в краснокожих веру, решил совершить богослужение.

Тотчас же из дерна был сооружен алтарь, покрытый куском белой материи, и отец Серафим совершил службу, причем один из обращенных в христианство индейцев очень охотно ему прислуживал.

Затем отец Серафим подал знак, и четыре индейца, подняв носилки на плечи, тронулись в путь.

Эллен села на лошадь одного из несших носилки.

Этот день тянулся очень долго.

Отец Серафим оставил Гальвестон с целью разыскать Валентина. Но не так-то легко отыскать в прерии охотника, привыкшего проходить в течение дня огромные расстояния. Тем не менее миссионер рассчитывал отправиться в зимние селения команчей, где, как он был уверен, он мог получить точные сведения о Валентине.

Но встреча с Красным Кедром заставила его отказаться от этого плана. Единорог и Валентин были слишком настроены против скваттера, чтобы миссионер мог льстить себя надеждой, что они откажутся от мщения.

Отец Серафим хорошо знал характер и взгляды этих людей, которых жизнь в пустыне невольно делает беспощадными, и потому не решился испытывать их.

Обстоятельства были крайне затруднительны. Красный Кедр был осужден в прямом смысле слова, а между тем его необходимо было спасти.

Хорошенько все обдумав, отец Серафим наконец выбрал решение.

Он направился со всеми своими спутниками к гроту, в котором мы его уже встречали и который обыкновенно служил жилищем Искателю Следов, но в котором тот, по всей вероятности, в данное время не находился.

По странной случайности миссионер прошел всего на расстоянии пистолетного выстрела от того места, где расположился в это время Валентин со своими друзьями, но ни тот ни другой не узнали об этом.

С закатом солнца путники расположились на ночлег.

Отец Серафим снял повязки, которые он наложил на раны Красного Кедра, и обмыл раны. Бандит, по-видимому, не сознавал, что с ним делают, настолько он был слаб.

Раны его начинали заживать, и даже самая серьезная, полученная им в плечо, имела гораздо лучший вид.

Когда все поужинали и индейцы, завернувшись в одеяла и бизоньи шкуры, улеглись спать на траве, миссионер, удостоверившись, что раненый спокойно спит, знаком предложил обеим женщинам сесть рядом с ним у огня, разведенного для защиты от хищных зверей.

Отец Серафим был немного знаком с Эллен. Он вспомнил, что часто встречал ее и даже разговаривал с ней в лесу в те времена, когда ее отец так беспардонно вторгся во владения дона Мигеля Сарате.

Ему нравился характер Эллен. Он нашел в ней такую сердечную простоту и врожденную честность, что часто спрашивал себя, как это прекрасное создание могло быть дочерью такого закоренелого злодея, каким был Красный Кедр.

Он живо интересовался ею, оказывал ей всяческие знаки внимания, убеждая ее оставаться всегда такой же неиспорченной.

Когда женщины сели рядом с ним, отец Серафим напомнил им о том, что надо терпеливо и безропотно переносить испытания, посылаемые нам Небом, а затем попросил Эллен рассказать подробно обо всем, что произошло с ними в прериях со времени его отъезда во Францию.

Рассказ молодой девушки был долгим и грустным и часто прерывался слезами, которых она не могла удержать.

Мать Валентина содрогалась, слыша такую необыкновенную историю. Крупные слезы катились по ее поблекшим щекам, и она шептала:

— Бедное дитя! Какая ужасная жизнь!

В самом деле, Эллен рассказала обо всей своей жизни. Она была невольной свидетельницей всех этих ужасов и жестокостей, мрачные картины которых она разворачивала теперь перед своими собеседниками.

Окончив свой рассказ, девушка опустила голову на руки и залилась слезами, потрясенная нахлынувшими на нее воспоминаниями.

Миссионер долго смотрел на нее с нежностью во взгляде. Затем, наклонившись к ней и пожав ей руку, сказал:

— Плачьте, бедное дитя, ибо вы немало выстрадали; плачьте, но будьте тверды до конца. Подумайте о нашем божественном Учителе, вспомните, как Он пострадал за нас, и тогда вы поймете, насколько все наши муки ничтожны в сравнении с его страданиями.

— Увы, отец мой, — грустно возразила Эллен, — я слабое, робкое существо. Тяжесть, которая гнетет меня, слишком велика. Но если такова воля Божья, то пусть она исполнится, и да будет благословенно имя Господне! Я постараюсь подавить в себе недовольство жизнью, которое иногда овладевает мною, и буду бороться, не жалуясь на судьбу!