Вождь окасов, стр. 101

– Ну! Чего вы добились? – спросил у него дон Панчо.

Антинагюэль бросил на него иронический взгляд.

– Чего я добился? – отвечал он глухим голосом, показывая Бустаменте свою обессилевшую руку. – Этот человек расстроил мои планы; кинжал мой сломался о его грудь, он раздавил мне руку как ребенку... вот чего я добился!

– Завтра мы будем сражаться, – сказал генерал, – почем знать! Не все еще потеряно... может быть, час мщения готов пробить для вас и для меня.

– Да! – вскричал Антинагюэль запальчиво. – Хотя бы мне пришлось пожертвовать завтра всеми воинами, этот человек будет в моей власти.

Не желая объясняться более, токи заперся в своей палатке с теми из вождей, на которых он более мог положиться.

Со своей стороны, дон Тадео также вошел в свою палатку.

– Я вам говорил, – вскричал генерал Фуэнтес, – что вам надо опасаться измены.

– Вы были правы, генерал, – отвечал диктатор, улыбаясь, – но Господь защитил меня: злодей был наказан как заслуживал.

– Нет, – отвечал старый солдат с досадой, – когда найдешь ехидну на дороге, надо безжалостно раздавить ее под ногами, а то она приподнимется и укусит неосторожного, который пощадит ее или оставит с пренебрежением. Вы могли защищаться законным образом и ваше прощение было безумством; индейцы злопамятны, и Антинагюэль убьет вас не сегодня так завтра, если вы не примете против него необходимых предосторожностей.

– Полноте, полноте, генерал, – весело сказал дон Тадео, – вы зловещая птица; перестанем лучше думать об этом злодее; нас призывают другие заботы, подумаем какие надо употребить средства, чтобы разбить его завтра наголову... тогда вопрос будет окончательно решен.

Фуэнтес покачал головой в знак сомнения и вышел осмотреть аванпосты.

Скоро стемнело; долина осветилась, как бы по волшебству, бесчисленными бивуачными огнями. Величественное молчание царило над нею: несколько тысяч человек, ожидавших первых лучей дневного светила, чтобы перерезать друг друга, теперь спали мирным сном.

ГЛАВА LXXV

Битва при Кондорканки [4]

Это было 10 октября. Солнце взошло в полном блеске, и едва его первые лучи начали позлащать вершины высоких гор, звук труб и барабанов разбудил эхо долин и заставил задрожать лютых зверей в их логовищах.

В эту минуту произошло странное обстоятельство, за которое однако ж мы можем поручиться, потому что, живши в Америке, сами не раз бывали свидетелями того же во многих подобных случаях: огромные стаи коршунов, кондоров, предуведомленные своим кровожадным инстинктом о наступающей резне и богатом пиршестве, которое приготовляли для них люди, слетались со всех сторон горизонта, носились несколько минут над полем сражения, еще пустым, испуская пронзительные крики, и потом быстро улетали и, усевшись на скалах, ожидали с полузакрытыми глазами, точа свои клювы и острые когти, того часа, в который могли насытить свою ненасытный голод.

Ароканские воины гордо вышли из своих укреплений и стали в ряды при звуках военных инструментов.

Ароканы имеют свою особенную систему вступать в сражение, от которой не отступают никогда. Вот в чем состоит этот неизменный порядок.

Перед битвой кавалерия у них разделяется на два крыла, а пехота помещается в центре, разделенная на батальоны. Ряды этих батальонов составлены из воинов, вооруженных пиками, и из воинов, вооруженных палицами. Вице-токи начальствовал над правым крылом, один из апо-ульменов над левым. Токи же был повсюду и призывал воинов мужественно сражаться за свободу.

Мы должны прибавить здесь, чтобы отдать справедливость этому воинственному народу, что ароканские вожди вообще имеют более труда сдерживать горячность своих воинов, нежели возбуждать ее. Всякий арокан думает, что ничего не может быть почетнее как умереть в сражении.

Черный Олень, бывший вице-токи, умер и потому Антинагюэль поручил командование правым крылом одному из апоульменов, а командование левым возложил на дона Панчо Бустаменте. Он оставил в лагере только пятьдесят воинов, которым приказал охранять Красавицу и донну Розарио и в случае, если б сражение было проиграно, пробиться сквозь неприятельские ряды и спасти обеих женщин во что бы то ни стало.

Ароканская армия, расставленная в прекрасном порядке, описанном нами, имела величественный и грозный вид, на который приятно было смотреть. Все эти воины знали, что шли почти на верную смерть, и однако ожидали бесстрастно с глазами сверкающими мужеством сигнала к битве.

Антинагюэль явился на великолепном вороном коне, держа в левой руке тяжелую палицу. Он проехал по рядам своих воинов, которых называл по большей части по именам, напоминая им прошедшие подвиги и уговаривая исполнить свой долг.

Отправляясь принять командование над левым крылом, Бустаменте разменялся несколькими прощальными словами с Красавицей. Короткий разговор их окончился словами, которые произвели довольно сильное впечатление на ледяное сердце этой женщины.

– Прощайте, – сказал он ей печальным голосом, – я иду на смерть по милости рокового влияния, которое вы имели надо мной; в рядах тех, с которыми моя обязанность повелевала мне сражаться, я умру смертью изменников, ненавидимый и презираемый всеми! Я прощаю сделанное мне вами зло! Еще есть время, раскайтесь; берегитесь, чтобы Господь, утомленный вашими преступлениями, не уронил одну за другой на ваше сердце слезы, которые вы беспрестанно заставляете проливать несчастную молодую девушку, выбранную вами в жертву. Прощайте!

Он холодно поклонился куртизанке и пошел к войску, над которым токи поручил ему командование.

Чилийская армия построилась в каре.

В ту минуту, когда дон Тадео выходил из своей палатки, он вскрикнул от радости при виде двух человек, присутствия которых вовсе не ожидал в эту минуту.

– Дон Луи! Дон Валентин! – закричал он, пожимая молодым людям руки. – Вы здесь? Какое счастье.

– Да, мы здесь, – смеясь, отвечал Валентин, – и с Цезарем, которому также хочется попробовать ароканов... не так ли, старая собака? – прибавил он, лаская ньюфаундленда, который махал хвостом, устремив на господина свои умные глаза.

– Мы подумали, – сказал граф, – что в такой день вам понадобятся все ваши друзья; оставив двух индейских вождей в некотором расстоянии отсюда, где они засели в кустарнике, мы пришли сюда.

– Благодарю вас; надеюсь, что вы не расстанетесь со мной?

– Еще бы! Мы так и намеревались, – сказал Валентин.

Дон Тадео велел привести для молодых людей превосходных лошадей, и тогда втроем они поскакали в галоп к центру первого каре в сопровождении Цезаря.

Долина Кондорканки, в которую дон Тадео успел наконец оттеснить индейцев, имеет форму огромного треугольника и почти совершенно лишена растительности. Ароканы занимали вершину этого треугольника и находились между морем и горами – положение невыгодное, в котором они не могли легко маневрировать, потому что в узком пространстве их многочисленная кавалерия почти не имела возможности действовать массами.

Мы сказали, что чилийская армия образовала каре эшелонами, то есть, что каждый из трех корпусов, находившихся под командой дона Тадео, дона Грегорио и Фуэнтеса, представлял четыре каре, которые поддерживали взаимно друг друга, а позади их находилась в резерве многочисленная кавалерия. Стало быть, ароканам приходилось сражаться против двенадцати пехотных каре, которые окружали их со всех сторон.

– Ну? – спросил Валентин дона Тадео, когда они доехали до своих постов. – Сражение скоро начнется?

– Скоро, – отвечал тот, – и поверьте мне, будет жарко.

Диктатор поднял тогда свою шпагу. Зазвучали барабаны и трубы, и чилийская армия двинулась вперед ускоренным шагом.

Антинагюэль со своей стороны подал знак к битве, и ароканы бросились с ужасными криками. Как только неприятель приблизился, чилийцы раздвинулись, и залп картечи повалил первые ряды окасов; потом каре снова сомкнулись, и солдаты ждали, скрестив штыки, натиска своих врагов.