Текучая Вода, стр. 43

В тот момент, когда энергичный и мужественный молодой человек, решившийся на этот отчаянный шаг, вероятно, в надежде спастись для спасения своих товарищей, скатывался к обрыву, индеец заметил его исчезновение и во всю прыть помчался вдогонку.

Это был никто иной, как Олень. Он пришел в ярость, видя, что добыча ускользает. Он наклонился над бездной, стараясь пронзить глазами сумерки и прислушиваясь к шуму, поднявшемуся в глубине пропасти. Потом, после минутной нерешительности, он сошел на землю и при помощи рук и ног, хватаясь за корни и кусты, спустился, в свою очередь, в пропасть.

Олень понимал, как важно было для него взять в плен дона Мельхиора! Последствия его бегства могли быть неблагоприятны и отнимали у него плоды ловкого удара. Итак, не размышляя долго, он бросился в погоню.

Наконец, спустя довольно значительный промежуток времени и неслыханные усилия, он достиг дна пропасти.

Тогда он начал искать своего врага с упорством и ловкостью дикого зверя, не оставив нетронутым ни одного куста.

Но все было напрасно. Он не нашел следов дона Мельхиора. Оставалось предположить одно: что мексиканец, невольно увлеченный быстротой падения, скатился в глубокий, но узкий ручей, текший на дне пропасти, и утонул. Но если ничто не противоречило этой надежде, то ничто и не подкрепляло ее. Индейский вождь принужден был оставить это место в сомнениях, которые в тысячу раз страшнее самой ужасной действительности.

Исследуя пропасть с инстинктом дикого зверя, свойственным краснокожим, вождь открыл узкую дорожку, выбитую антилопами. Он поспешил подняться, обеспокоенный судьбой оставленных воинов.

Теперь возвратимся к доне Эмилии и ее дочери, которых мы оставили в критическом положении.

Как только были убиты их лошади, сражение между белыми и краснокожими, казалось, столь ожесточенное, прекратилось, как по волшебству. Друзья и враги соединились.

Первые индейцы, подошедшие довольно близко к доне Эмилии, чтобы рассмотреть ее лицо, остановились в испуге и отступили назад, говоря своим товарищам:

— Царица Саванн! Это Царица Саванн.

Среди индейцев произошло очень заметное движение назад. Они остановились и образовали шагах в двадцати от двух женщин широкий круг. Никто из них не осмелился подойти к той, которая считалась злым духом их племени.

Белые или, по крайней мере, носившие их костюм, одни отважились приблизиться да и то с заметными колебаниями.

Наконец, тихо обменявшись несколькими словами, двое самых храбрых решились оказать помощь несчастным женщинам, тогда как другие оставались в нескольких шагах с ружьями, готовые выстрелить при малейшем подозрительном движении пленниц. Но этого нечего было опасаться: они были разбиты, почти в обмороке и едва могли держаться на ногах.

— Если вы христиане! — произнесла донна Эмилия слабым голосом. — Моя дочь, мое бедное дитя! Помогите ей, она умирает.

И она лишилась чувств и от тяжести горя, раздиравшего ее сердце, и от физических страданий.

Глава XXVIII. Оливье Клари

Оливье Клари расположился, как мог удобнее, в углу своей темницы и, положив оружие рядом на случай, если на него попытаются напасть во сне, уснул так же спокойно, как в пустыне.

Опасения канадца были совершенно лишены основания: он находился под охраной кастильского закона. Но он судил испанцев сообразно с американскими предрассудками и клеветой англичан, мстивших таким образом испанцам за свои колониальные поражения.

На следующий день, пробудившись, канадец поначалу удивился виду тюрьмы, но скоро память вернулась к нему, и он нетерпеливо стал ожидать, что будет.

Его ожидание было продолжительным, затем явился тюремщик, принесший завтрак.

— Ну! — сказал ему охотник с изумлением. — Зачем мне приносят есть вместо того, чтобы открыть дверь и выпустить отсюда?

— Не каждый день — праздник, — отвечал насмешливо тюремщик, — дверь так не открывается. Да и на что вы жалуетесь? Кажется, тюрьма вам нравится, так как вы имели случай покинуть ее и не захотели им воспользоваться!

Клари пожал плечами и повернулся к нему спиной, не желая спорить с таким негодяем.

Тот засмеялся, положил провизию на землю, вышел и тщательно запер дверь. Канадец снова очутился один.

— Черт возьми, — пробормотал он, — скверная шутка… Гм! Посмотрим, все-таки, что нам принесли поесть: плохо рассуждать, когда желудок пуст.

После такого утешительного решения он начал усердно потреблять провизию.

Едва окончил он завтракать, как услышал шум шагов и бряцанье оружия в коридоре. Дверь открылась и вошел офицер.

— Следуйте за мной! — сказал он.

— Куда ведете вы меня? — спросил канадец.

— Идите, идите, — отвечал грубо офицер, — скоро узнаете.

— Идем! — сказал Оливье и вышел.

За дверью ждал его отряд из дюжины солдат.

— Черт возьми! — сказал он. — Кажется, меня считают важным человеком.

И, не дожидаясь приказания, он сам подошел к солдатам, которые сомкнулись вокруг него.

Его провели в тот же салон, где он был накануне.

Там находился генерал. Он был один.

Офицер, толкнув канадца внутрь, удалился и закрыл за собой дверь.

Канадец сделал два или три шага вперед, почтительно поклонился генералу и ждал, когда тот к нему обратится.

Дон Лопес, в полной форме и со шляпой на голове, заложив руки за фалды своего платья, взволнованно шагал по салону с опущенной головой и нахмуренными бровями.

— Гм! Этот храбрый офицер, кажется, не в очень хорошем настроении сегодня утром, — подумал канадец. — Вчера вечером он мне больше нравился.

После нескольких минут молчания, генерал подошел к Оливье, остановился перед ним и посмотрел на него с угрожающим видом.

— А! А! — вскричал он, — вот и вы, сеньор picaro.

Вместо ответа канадец с удивлением осмотрелся.

— Чего вы ищете? — грубо спросил его генерал.

— Я ищу, ваша милость, того — отвечал тот спокойно, — к кому ваше превосходительство обращается в таких выражениях.

— А! А! — сказал тот. — Ты забавляешься. Увидим, долго ли ты выдержишь эту роль.

— Ваше превосходительство, — сказал серьезно охотник, — я не играю никакой роли. Нередко человек, пользуясь своей властью, обращается с другими, как кошка с мышью, — так вы поступаете со мной. Кто бы ни был этот человек, он поступает дурно, так как направляет свою силу на того, кто не может ему ответить.

Генерал продолжил свою нервную прогулку по комнате, но почти тотчас же вернулся к канадцу.

— Слушай, — сказал он грозным голосом, — когда я тебя увидел, ты произвел на меня хорошее впечатление. Твой отказ бежать, когда ты мог ожидать только виселицы, доказывает твою храбрость. Я нуждаюсь в таких людях! Хочешь мне служить? Ты не пожалеешь об этом.

Канадец выпрямился.

— На этот раз ваше превосходительство, — спросил он, — делает мне честь серьезно говорить?

— Да, серьезно, и жду ответа!

— Вот этот ответ, ваша милость. Я не убежал вчера, во-первых, потому, что спасаются только виновные, а я не принадлежу к ним, во-вторых, заключенный вами в тюрьму в момент дурного расположения духа, я хочу, чтобы, по справедливости, посадивший меня в заключение и освободил от него. Я помог бежать своему товарищу, чтобы показать, что если бы я хотел, то легко бы мог освободиться с ним вместе. Вы сказали, что я храбрый, это правда. Причина проста: мне нечего терять, а, следовательно, не о чем и жалеть. На мой взгляд жизнь не настолько выгодна, чтобы с ней трудно было расстаться. Вы предложили мне поступить к вам на службу. Я отказываюсь.

— А! — произнес генерал, кусая губы.

— Да, по двум причинам.

— Посмотрим.

— Хорошо! Первая: я на некоторое время соединился с вашими врагами, а дав слово, честный человек не может взять его обратно. Вторая причина, может быть, более важна. Однако, я должен вам ее сказать: если бы я и был свободен, то не стал бы вам служить, не из-за вас лично, ваше превосходительство, а из-за дела, которое вы защищаете, из-за абсолютизма: я по природе фанатичный поборник свободы.