Сурикэ, стр. 63

ГЛАВА V. Как граф Рене де Витре встретил Сурикэ и что из этого произошло

Мишель Белюмер был старый, опытный охотник, который в свое время пользовался громкой репутацией, вполне заслуженной им. Удалившись давно уже в Квебек на отдых, он приехал только ради Шарля Лебо, звавшего на помощь.

Вернувшись в пустыню, он был крайне удивлен, что его имя до сих пор еще не забыто и по-прежнему наводит панический страх на ирокезов.

Белюмер был крайне польщен постом, который предложил ему друг; зная хорошо, какое горячее участие принимает Шарль Лебо в дамах Меренвиль, особенно в Марте, он решил оправдать оказанное ему доверие, призвав всю ловкость и опытность своего военного искусства.

А знание и тактика его в этом отношении были необходимы. Сурикэ оставил ему слишком мало помощников, хотя в случае опасности он и мог рассчитывать на скорую помощь и был уверен, что на десять лье вокруг лагеря не было ни малейшего постороннего следа.

Но Белюмер был слишком опытен и слишком хорошо знал пустыню, чтобы довериться обманчивой тишине и безопасности.

Опытность научила его в самое покойное, по-видимому, время и при самом безопасном положении зорко следить за всем происходящим вокруг и быть готовым ко всевозможным случайностям.

— Не доверяйся никогда, — говорил он обыкновенно сквозь зубы — окружающей тишине; это затишье — предвестник бури.

И более всего было странно то, что он ни разу не ошибался в этом отношении.

Не желая беспокоить дам, он никогда не высказывал им своего мнения об их опасном положении; между тем отобрав более ловких двенадцать человек, отправил их караулить, обходя и осматривая окрестности лагеря, а трех оставил при себе, чтобы иметь возможность немедленно появиться там, где будет грозить опасность.

Ночь была совершенно темная; охотник велел потушить все огни, чтобы не привлечь чье-нибудь внимание.

Все было тихо и спокойно; так прошло более половины ночи; вдруг чуткий слух Белюмера был неприятно поражен резким криком голубой совы.

Это был условный знак его товарищей, извещавший о неожиданном открытии.

Этот ловко придуманный сигнал был понятен только им, оставаясь совершенно незамеченным другими, потому что голубая сова — одна из тех, которые кричат всю ночь, особенно перед рассветом.

Белюмер готовился идти на зов.

Для опытных следопытов ночи не существует, они так же хорошо видят среди самого глубокого мрака, как днем; благодаря этой драгоценной способности они никогда не ошибутся дорогой и найдут друг друга где бы то ни было.

Раздался второй крик, много ближе прежнего.

Белюмер дал знак товарищам, и все четверо, растянувшись как змеи, поползли без малейшего шума, очень быстро в ту сторону, откуда был сигнал.

Добравшись до чащи столетних гигантов красного дерева, они поднялись и засели, спрятавшись.

Едва они сели с палкой в руках, потому что до последней крайности они не хотели прибегать к огнестрельному оружию, как увидали трех человек, идущих по-индейски, гуськом, на очень близком расстоянии один от другого и озираясь во все стороны.

Не успели еще шпионы поравняться с сидящими в засаде, как три удара, быстрее молнии и сильнее тяжелого молота, разбили им головы.

Они свалились не крикнув; охотники подняли трупы, взвалили на плечи и, отойдя немного в сторону, бросили их в чащу леса; шпионы были ирокезы, по крайней мере, судя по костюму; осмотрев трупы, охотники вернулись к тому месту, откуда вышли шпионы, и заняли его, став также один за другим. Но почти одновременно с ними из-за деревьев явилась высокая фигура индейца, став перед самым лицом Белюмера.

— Что это за шум был сейчас? — спросил он на наречии ирокезов.

Белюмер, зная этот язык, как родной, отвечал, не шевелясь:

— Я запнулся за лиану, упал, вот и все.

Они говорили шепотом, и ошибиться в голосе было легко.

— Отлично, брат мой, будь внимательнее, чтобы не падать больше.

— Постараюсь, — коротко ответил охотник.

Ирокез повернулся, чтобы идти обратно, но моментально все четверо бросились на него, схватили за горло, повалили и, связав, закутали в одеяло.

Это нападение было так неожиданно, так быстро, что ирокез, он же и вождь, ничего не понимавший, не успел опомниться, как ему заткнули рот, не дав произнести ни слова.

Расправившись с четверыми, охотники успокоились, думая, что им уже больше не придется иметь дела с ирокезами; неприятеля было не видно и не слышно, по всей вероятности, четверо были шпионы, посланные подсмотреть, что делается в лагере и хорошо ли он защищен.

Но Белюмер, зная хорошо нравы и привычки краснокожих, нисколько не радовался неожиданно удачной расправе с ирокезами; он чувствовал, что ему предстоит еще много работы и не больше как через час он встретится с неприятелем; он предвидел, что неприятель, не дождавшись возвращения шпионов, которые должны доставить необходимые сведения, не рискнет идти прямо на лагерь, а если и пойдет, то выждет известное время.

Приказав отвести пленника в шалаш, служивший ему квартирой, Белюмер пошел вслед за ним; он сам освободил его, развязал его, вынул платок изо рта и пригласил сесть рядом с собой.

— Ну, — спросил охотник, зло смеясь, — кто это к нам попался? Если не ошибаюсь, мы, кажется, немного знакомы.

Индеец стоял неподвижно, как будто ничего не слыхал.

— Отлично! Вы все тот же, господин вождь, — продолжал «^иронической улыбкой охотник, — вы, как девушки вашей страны, говорите только по приказанию, я знаю вас давно и хорошо, господин вождь, я сумею заставить вас говорить лучше всякой старухи; пока выпейте этот рог водки, она приведет вас в чувство.

И он подал ему рог буйвола, до половины наполненный водкой.

Глаза воина ирокеза незаметно сверкнули, он взял рог и разом опорожнил его.

— Как вы находите ее, друг Серый Медведь?

— Отлично, — отвечал индеец, которому водка развязала язык, — что хочет Белюмер от своего брата?

— Поболтать несколько минут о делах.

— Серый Медведь — вождь, — сказал важно индеец.

— Так и быть должно, Серый Медведь — великий вождь и любит водку.

— Водка — молоко индейцев, — ответил пленник.

— Да, если бы вам дать волю, вы пили бы его и днем, и ночью, — сказал, смеясь, охотник, — но если вы так любите ее, пейте еще, это вас оживит.

И он подал снова рог, на этот раз уже полный. Индеец не заставил себя просить, он взял его и, как в первый раз, не отнимая от губ, выпил до дна.

— Ловко пьет, должно быть, у этого черта горло луженое, — тихо говорил охотник.

— Скажите, — продолжал он, обращаясь к ирокезу, — зачем вы пришли сюда и каким образом? Если скажете, получите еще рог водки.

Серый Медведь уже и так опьянел от выпитого, мысли его начали путаться, в голове шумело, он не сознавал, что с ним делается, и не мог вспомнить, откуда и зачем он пришел.

— Это не трудно сказать, — начал вождь, уже заплетая языком, — если вы желаете знать, я вам скажу, но с условием, если вы мне еще дадите водки.

— Обещаю, вы знаете, что данное слово я всегда держу.

— Отлично, я знаю; я не заставлю вас дожидаться, это недолго, я не думаю, чтобы это интересовало вас.

— Говорите, это мое дело.

— Верно, это не мое дело, но я вождь, мой язык не лжет.

— Знаю, говорите, мои уши открыты.

— Отлично, слушайте: месяц тому назад один великий бледнолицый вождь, француз, приехал к нашему вождю с богатыми подарками; за несколько дней до приезда этого вождя приезжал другой француз, предупредив о приезде второго, первый уехал с Нигамоном для грабежа на французской границе по берегам Матери вод; а великий белый вождь, отправляясь в колонию, купленную янки у голландцев, хотел взять мое племя к себе в конвой для охраны.

— Вы говорите про Новую Англию или Нью-Йорк?

— Да мне все равно; мне кажется, что этот великий вождь хочет превратиться в янки и не любит свою нацию.

— Дальше, — сухо заметил Белюмер.