Король нищих, стр. 36
Поднявшись к себе в комнату, Мари задумалась над тем, что это «предварительное» совещание, состоявшееся в замке Вандом, уже представляет собой большую опасность. Перед тем как лечь в кровать, она подошла к окну, в которое яростно хлестал холодный дождь. Она долго смотрела на потоки воды, убеждая себя, что такая отвратительная погода не для поездок. Однако она знала, что, вернувшись в замок Ла-Флот, будет торопить отъезд в Кретей, даже если несколько дней придется мерзнуть в доме, совсем не готовом принять ее с бабушкой. Мари не особенно расстраивала мысль о смерти кардинала (для этого она слишком сильно его ненавидела), но, как и герцогу де Бофору, ей не нравилась мысль об обращении за помощью к Испании. Особый ужас внушали мысли о том, что юный Сен-Мар, достигнувший почестей благодаря кардиналу, осыпаемый благодеяниями безвольного короля, думает лишь об одном: укусить или даже оторвать так щедро кормящую его руку.
Жаннету, пришедшую помочь ей раздеться, Мари тем не менее встретила улыбкой.
– Скоро мы снова увидим Париж, Жаннета.
– Мадемуазель снова призвали ко двору?
– И да и нет. Я буду жить за городом, но тебе никто не станет мешать ходить на улицу Турнель. Или даже вновь поселиться в Отеле Вандом. Сейчас там, наверное, очень нуждаются в преданных слугах...
Солнечный луч, внезапно осветивший такое грустное до сей минуты лицо молодой горничной, словно успокоил мрачные мысли, терзавшие Мари, и дал ей возможность безмятежно уснуть.
7. Пузырек с ядом
С тех пор как Лафма узнал, что Сильви поселилась в монастыре на улице Сент-Антуан, он пребывал в состоянии возбуждения, которое вытеснило мысли о постоянно угрожавшей опасности. То, что Сильви так близка и вместе с тем недоступна, возбуждало острое желание, не дававшее ему заснуть в долгие ночные часы. Не в состоянии следить за монастырем сам – по должности заниматься слежкой Лафма не полагалось, – он приказал денно и нощно вести наблюдение за монастырем под тем неопределенным предлогом, будто среди монахинь укрываются некая знатная заговорщица и ее служанка. Он даже намекал, что подозревается герцогиня де Шеврез. Агенты Лафма обязаны были следить за обеими женщинами, если те случайно выйдут из монастыря. Зная, что «Шевретта», хорошо известная полиции, – а она по-прежнему находилась в Мадриде, – вряд ли появится на улице Сент-Антуан, он постарался со скрупулезной точностью приписать мнимой служанке черты Сильви. Естественно, что на дежурство чаще всего отправлялся Никола Арди, посвященный в суть дела, но его это мало волновало. Он ненавидел эту девушку, за которой его отправляли на край света, откуда он вернулся искалеченным. У Сильви не было никакого шанса ускользнуть от Арди, но он, будучи далеко не глупым человеком, решил не упускать ни малейшей детали и для этого заручился помощью двух мальчишек, иногда доставлявших в монастырь свечи. От них он узнал, что мадемуазель де Вален принята в послушницы; это известие привело начальника полиции в полное отчаяние: можно еще было надеяться похитить из монастыря Сильви-беглянку, но, надев покрывало будущей монахини, Сильви становилась неприкасаемой.
Проходили недели, и Лафма охватывала ярость – из ворот с зарешеченным окошечком никто не выходил. Лафма был даже лишен надежды увидеть Сильви за решеткой монастырской приемной, ибо ему был запрещен доступ во все святые дома, кроме приюта Венсана де Поля, который принял бы у себя дьявола, если бы тот проявил хоть один признак раскаяния. Но настоятельница монастыря госпожа де Мопу была женщиной непреклонной. К тому же между семьей настоятельницы и семьей Лафма существовала давняя вражда, и черные дела Ришелье лишь усиливали ее.
Но Лафма вопреки всем доводам разума не мог смириться с мыслью, что дочь Кьяры потеряна для него навсегда... Он был готов цепляться за любой, даже самый призрачный намек на надежду...
Именно в это время ему нанесла визит мадемуазель де Шемро.
Из-за своих тесных отношений с кардиналом фрейлине королевы иногда приходилось встречаться и с начальником полиции. Оба испытывали от этого взаимное удовольствие, которое, правда, не имело ничего общего с плотской связью. Очень хорошенькая и очень кокетливая, большая транжира, но, увы, небогатая, Прекрасная нищенка, как ее прозвали, ценила прибавки наличными, получаемые от Лафма в обмен на не слишком важные сведения, которые не заинтересовали Ришелье, но вполне могли пригодиться начальнику полиции. Озабоченная своей репутацией, она никогда не заходила в Гран-Шатле, предпочитая спокойствие дома на улице Сен-Жюльен-ле-Повр, а темноту – дневному свету. Но все это не мешало тому, что между ними возникла своеобразная дружба.
Откинув плотный шелковый капюшон и опустив атласную маску, которой она прикрывала лицо, мадемуазель де Шемро расположилась в кресле напротив хозяина дома и приняла из его рук бокал испанского вина.
– До меня дошли кое-какие новые сведения об этой дурочке де Лиль, которую все считают умершей, – блаженно вздохнув, сказала она.
– О, людей, заблуждающихся на сей счет, становится все меньше.
– Как бы то ни было, она воскресла – и так незаметно! – в самом Париже, под величественными сводами монастыря Визитации Святой Марии. Она поступила туда под именем мадемуазель де Вален и стала послушницей...
Лафма не стал признаваться в том, что все это ему уже хорошо известно. Он следовал принципу, что дурным намерениям никогда не следует мешать. Он сделал вид, будто восхищен своей гостьей:
– Как же вы талантливы! Учитывая вашу молодость, это необыкновенно. Каким образом вам удалось разузнать все это?
– У вас свои секреты, у меня свои. Оцените то, что я их храню при себе... Я пришла сообщить вам об этом только потому, что ненавижу эту кроткую малышку Сильви, эту жеманную кошечку королевы, независимо от того, где она живет, при дворе или в монастыре. Эта наглая интриганка прямо у меня из-под носа увела место наперсницы королевы, занять которое я имела все основания. Но мало этого! Она обворожила и самого кардинала. Когда я привезла ему письмо де Гонди, которое прочли и вы благодаря моей помощи, кардинал приказал мне забыть о ней. Забыть о ней я, может быть, и смогу, но я никогда не перестану ее ненавидеть!
Полузакрыв глаза, Лафма с удовольствием слушал, как лопается гнойник ненависти, который зрел в сердце красивой молодой женщины. Он чувствовал, что во имя этой ненависти Шемро выполнит любую его просьбу.
– Это все ваши новости? – наконец спросил он.
– Разве этого мало? Хотя и вправду это еще не все. Не знаю, знакомы ли вы с молодым маркизом д'Отанкуром...
– ...ставшим после смерти отца герцогом де Фонсомом?
– Верно. Я имела на него виды, но стоило появиться этой претенциозной дуре, как он перестал меня замечать...
– Но поскольку она объявлена умершей, у вас снова появляются шансы.
– Нет, ибо он никогда не верил и не верит в ее смерть. Он говорит, что, если бы она умерла, он почувствовал бы это сердцем... Наивный глупец!
– Отнюдь, его любовь прекрасна! Но я не совсем понимаю, что я могу извлечь из вашей информации? В монастыре мадемуазель де Лиль, де Вален, или как там ее теперь называют, неприкосновенна...
– В том лишь случае, пока она не уличена в преступлении против монарха или близкого к нему лица.
Начальник полиции недоуменно пожал плечами.
– Она в жизни не совершала ничего подобного. Кого вы сможете заставить в это поверить? Даже я с трудом улавливаю, куда нас сможет завести эта дорожка...
Презрительным жестом мадемуазель де Шемро дала понять, что слова Лафма не имеют никакого значения, поскольку она знает больше.
– Куда? К кардиналу и королю.
– Вы бредите!
– Ничуть. Я подумала об этом после того, как они начали преследовать Сезара Вандомского за попытку отравления. Спрашивается, почему бы этой преданной служанке семьи не разделять взглядов ее главы? Если бы у нее там, где она жила, нашли яд, это наилучшим образом устроило бы всех, ибо подтвердило бы обвинение, выдвинутое против Сезара. А избавление от семейства Вандомов станет лучшим лекарством для недугов кардинала. Ведь он давным-давно ненавидит эту семейку и готов на все, чтобы их уничтожить!