Охотники за пчелами, стр. 62

На этом месте дон Эстебан прервал свой рассказ.

— О, как это ужасно! — воскликнул дон Фернандо, полный сострадания.

— Это еще не все, — продолжал молодой человек.

— Но какое отношение имеет эта ужасная история к дону Педро де Луна?

— Ведь я сказал вам с самого начала, что речь пойдет о нем.

— Да, да, простите меня, но увлеченный перипетиями этого печального рассказа, я перестал следить за отдельными действующими лицами. События так стремительно развивались, что мне казалось, будто я сам их непосредственный участник. Но откуда вам так хорошо известны все подробности этих событий?

Печальная улыбка мелькнула на губах молодого человека.

— Очень часто, начиная с самого раннего детства, мне приходилось слышать эту историю от своего отца, которым был никто другой, как капрал Луко, преданность которого фамилии Рибейра вы видели.

Моя бедная мать была кормилицей сына дона Гусмана, моего молочного брата, потому что мы родились в одно время и мать моя, выросшая в этой семье, захотела кормить нас обоих, уверяя, что питаясь одним молоком с моим господином, я буду еще более предан ему. Увы! Господь рассудил иначе: теперь уже его нет в живых.

— Как знать, — печально заметил дон Фернандо. — Может быть, он когда-нибудь неожиданно явится?

— Увы! На это не приходится надеяться. Более двадцати лет прошло со времени той ужасной трагедии, и все самые тщательные поиски не позволили пролить хоть частичку слабого света на судьбу несчастного ребенка.

— Его бедная мать, должно быть, страшно страдала.

— Она сошла с ума. Однако солнце быстро клонится к горизонту. Через два часа оно исчезнет и уступит место темноте. Позвольте мне завершить рассказ, и вы узнаете о том, что произошло после ареста дона Гусмана.

— Говорите, мне хочется поскорее узнать конец этой печальной истории.

Дон Эстебан Диас минуту молчал, собираясь с мыслями, потом продолжал:

— Дон Гусман де-Рибейра ответил презрительной улыбкой на слова полковника Педрозы. Он взял жену на руки и приготовился следовать за своим врагом. Несмотря на ненависть к дону Гусману, дон Бернардо был светский человек. Горе, постигшее человека, которого он так давно преследовал, тронуло его, сердце его исполнилось сострадания, и по пути в Буэнос-Айрес он старался относиться к дону Гусману с должной деликатностью.

Диктатор пришел в бешенство, узнав о гибели своих солдат. Обрадовавшись случаю избавиться от человека, которого он побаивался по причине его высокой репутации и влияния в высшем обществе, Розас решил на его примере преподать устрашающий урок всем остальным.

Разлученный с женой, пленник был посажен в одну из тех ужасных темниц, в которых томились жертвы тирана. Его подвергали пыткам, в сравнении с которыми смерть должна была казаться благом.

Однако диктатор не мог в полной мере насладиться местью. Консулы французский и английский, из чувства сострадания к печальной судьбе донны Антонии, заявили тирану решительный протест и даже несколько раз ездили к нему в Палермо. Словом, посредством просьб и угроз они добились, чтобы бедную женщину освободили и возвратили родным, на что Розас, скрепя сердце, вынужден был согласиться. Только благодаря настойчивым требованиям консулов донна Антония по крайней мере избежала пыток, которым тиран намеревался подвергнуть и ее.

Что касается дона Гусмана, то все попытки вызволить его из узилища или хотя бы облегчить его положение оказались безуспешны. Розас решительно отказался пойти хотя бы на малейшие уступки ходатаев.

К несчастью, в глазах правосудия дон Гусман де-Рибейра был виновен. Консулы не могли настаивать, боясь вызвать раздражение тирана и еще более усугубить положение дона Гусмана.

Прошло полгода после его ареста. Постепенно рассудок вернулся к донне Антонии, но это для нее не было счастьем, а напротив, потому что ужасная действительность предстала перед ней в своем обнаженном виде, она осознала весь трагизм общего положения и погрузилась в такую бездну отчаяния, что близкие стали опасаться за ее жизнь.

Между тем разнесся слух, что дон Гусман де-Рибейра, который казался забытым в тюрьме, скоро предстанет перед судом военного трибунала. Розас выдвинул против него обвинение в государственной измене, чтобы заодно еще

оправдать убийства, совершавшиеся ежедневно от его имени. А вскоре был назначен и день, когда дон Гусман должен был предстать перед судом. Здесь уместно вернуться к рассказу о человеке, которого мы почти потеряли из виду. Человек этот никто иной, как Луко. Когда достойный капрал увидел, что погонщики быков и мулов бежали, что дон Леонсио бросил брата и увел с собою большую часть пеонов, он тотчас понял, в каком положении он очутился. Изменник и дезертир, он непременно должен быть расстрелян. Поэтому, когда в лучах восходящего солнца он заметил вдали надвигавшееся на станцию облако пыли, он понял, что это солдаты скачут отомстить за своих товарищей, которых он, Луко, так охотно разил саблей. Через несколько минут солдаты будут здесь и, если обнаружат его, не раздумывая, расстреляют на месте.

Эта перспектива не представлялась капралу приятной. Но с другой стороны, он любил своего начальника и не мог его бросить. Таким образом он находился в большом смятении, не зная, на что ему решиться, хотя время поджидало. К счастью, на помощь пришла жена, убедившая его том, что освободить дона Гусмана при нынешнем его положении невозможно и что, находясь на свободе, он сможет принести ему гораздо больше пользы и что, наконец, он, Луко, тоже отец и должен беречь себя ради сына. Все эти доводы показались капралу столь убедительными, что он, не колеблясь более, сел на одну лошадь, жена его — на другую, и они поехали в одну сторону, между тем как полковник со своим отрядом отправлялся в другую.

По прибытии в Буэнос-Айрес благая мысль осенила капрала. Кроме Мунвоса и трех других солдат, которые сражались с ним вместе против своих бывших товарищей, все мас-горкеры погибли, следовательно, никто не мог знать тайных действий капрала. Муньос, который поджидал его у ворот Буэнос-Айреса, рассеял его беспокойство.