Мексиканские ночи, стр. 50

Молодые люди смотрели на дона Хаиме с нескрываемым удивлением. Рембо еще с кем-то принес уже накрытый стол и поставил возле дона Хаиме.

— Рембо просто молодец, господа, — весело сказал дон Хаиме, — он догадался накрыть на троих в надежде, что и вы не откажетесь разделить со мной трапезу. Очнитесь от ваших дум и садитесь за стол.

— С большим удовольствием! — ответили молодые люди.

Дон Хаиме был очень оживлен и ел с большим аппетитом, сыпал шутками, анекдотами. Остроты, разные истории не сходили с его уст.

Молодые люди изумленно переглядывались и не могли понять, что происходит с доном Хаиме, тем более что лицо его под маской веселости выдавало тревогу.

Но вскоре сомнения их рассеялись, и они, забыв обо всех заботах, отдались веселью. Смех, остроты и шутки прерывались лишь звоном стаканов и стуком ножей и вилок. Когда слуги были удалены, дон Хаиме сказал, откупоривая бутылку шампанского:

— Господа! Что может быть лучше ужина! Недаром наши предки так любили вечернюю трапезу. Увы! Нынче ужин, как и прочие хорошие традиции, постепенно утрачивает свое значение. Это огорчает меня.

Он наполнил стаканы.

— Позвольте, — сказал дон Хаиме, — выпить за ваше здоровье этого вина, ваша страна славится им. — Он чокнулся со всеми и залпом осушил свой бокал.

Бутылки и бокалы опорожнялись с удивительной быстротой.

После вина подали ром и ликеры. Все изрядно захмелели, закурили сигары. Позы стали непринужденными, и завязался откровенный разговор.

— Да! — вдруг воскликнул Доминик, откидываясь на спинку кресла. — Жизнь прекрасна! Дон Хаиме, услышав это, расхохотался.

— Браво! Вот это настоящий философ! Как говорится, без роду, без племени, вырос, как божья трава, ни денег не имеет, ни друзей, не считая меня, а доволен жизнью. Желал бы я знать, как он докажет, что прав.

— Ничего нет легче, — не задумываясь, ответил молодой человек, — разве плохо, что я без роду, без племени, как вы говорите? Зато вся земля — моя родина, все люди — мне братья. Родители бросили меня, тем самым избавив от сыновнего долга, у меня один единственный друг, но многие ли могут даже этим похвастаться? Тем более друг надежный и верный, готовый разделить со мной и радость, и горе. Что денег нет — тоже не беда. Есть здоровье и силы, а их ни за какие деньги не купишь. Работаю я не хуже других, а может, и лучше, никому не завидую и доволен судьбой. Как видите, мой друг, не зря я сказал, что жизнь прекрасна. Докажите вы, скептик, обратное!

— Ваши доказательства, с первого взгляда неоспоримые, не так-то трудно опровергнуть, но я не стану этого делать и позволю себе лишь заметить, что никогда не был скептиком, правда, немного разочаровался в жизни.

— Объясните же, в чем дело, дон Хаиме! — разом вскричали молодые люди.

— Стоит ли объяснять! Я хочу предложить вам другое, и, надеюсь, вы согласитесь. Ночь на исходе, скоро рассвет, но спать почему-то не хочется. Не побеседовать ли нам до утра?

— С удовольствием, — промолвил граф, — ничего лучше не придумаешь.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Доминик. — О чем же мы будем говорить?

— Если позволите, я расскажу вам одну историю, которую нынче слышал от своего друга, за достоверность ручаюсь, поскольку мой друг сам был ее участником.

— Лучше рассказали бы какой-нибудь случай из собственной жизни, — промолвил граф. — Ведь у вас было столько интересных приключений!

— Вы ошибаетесь, дорогой граф! Ничего особенного в моей жизни не было, как и у любого контрабандиста. Надеюсь, вы знаете, что это мое занятие. Все мы стараемся перехитрить таможенников, а те нас. Бывают, конечно, баталии, но кровопролитием они редко кончаются. Вот и все, что я могу рассказать о себе.

— В таком случае, я отказываюсь от своей просьбы, — сказал граф.

— Итак, мы слушаем вас, — произнес Доминик. Дон Хаиме осушил бокал каталонского ликера и, постукивая по столу ножом, начал:

— Слушайте же, господа! Прежде всего, мне придется извиниться за некоторые пробелы и неточности в моем рассказе, но я передаю лишь то, что сам слышал, и при всем желании не смогу дополнить или объяснить того, что очевидец, случайно или в силу каких-то своих соображений, утаил. Во всяком случае, история, уверен, вас заинтересует. В какой стране происходили события, не имеет значения, допустим, в Германии. Люди везде люди и подвержены одинаковым порокам. Очевидно лишь, что действие происходит в прежние времена, в чем вы сами убедитесь. Итак, в Германии жила богатая и очень знатная семья, принадлежавшая к древнейшему роду. Вы, без сомнения, знаете, что немецкая аристократия, пожалуй, самая старинная в Европе и сохранила до настоящего времени почти все свои традиции. Члена этой семьи, князя, назовем его Оппенгейм фон Шлезвиг и скажем, что у него было два сына, один года на два, на три старше другого. Оба были хороши собой, наделены талантами и прекрасно воспитаны. В Германии, в отличие от Америки, уклад жизни до сих пор патриархальный, и авторитет отца непререкаем. Мальчики росли, и с годами стало ясно, что они совершенно разные. Старший был добрым, послушным, не забывал о доме, старался не запятнать чести старинного рода. Младший же посещал сомнительные заведения, не гнушаясь даже самыми гнусными притонами. Отец все это видел и не раз строго отчитывал сына. Тот обещал исправиться, но обещания так и оставались обещаниями.

В это время Франция объявила Германии войну. Князь Оппенгейм фон Шлезвиг одним из первых откликнулся на призыв императора и стал под знаменем Германской армии, сыновья последовали за ним в качестве адъютантов, совершая свой первый поход. Вскоре по прибытии их на место вышел приказ командующего отправиться на фуражировку. В схватке с неприятельскими фуражирами князь упал с коня. Когда к нему подоспели на помощь, он был уже мертв. И тут выяснилось одно странное обстоятельство: он был убит выстрелом в спину.

Дон Хаиме умолк, потом попросил Доминика наполнить бокал. Доминик наполнил бокал пуншем, дон Хаиме залпом выпил, отер пот с лица и продолжал:

— Сыновья были недалеко и тотчас поспешили к убитому отцу. Трудно описать их горе. Старший замкнулся в себе, младший же бурно выражал свои чувства, плакал, кричал и никак не мог успокоиться. Так и не удалось выяснить, каким образом князь, любимый солдатами, мог погибнуть от пули в спину.