Фланкер, стр. 44

— Точно ли брат мой посвящен в тайны великой науки излечения? — спросил Атояк, пытливо глядя на него.

— Я уже сказал моему брату, — ответил охотник, начавший беспокоиться, устремив на Летучего Орла вопросительный взгляд.

Тот улыбался. Охотник немного успокоился; он понял, что если бы была опасность, то команч не был бы так спокоен.

— Так иди, брат, со мной и возьми с собой необходимые инструменты, — сказал Атояк.

— Иди вперед, брат мой, я пойду за тобой, — возразил охотник.

— Отец мой говорит на языке бледнолицых?

— Мое племя живет по берегам безграничного соленого озера, бледнолицые — наши соседи, я понимаю их язык и немного говорю на нем… Разве надо вылечить какого-то бледнолицего? — спросил он.

— Один великий вождь апачей несколько месяцев тому назад привел сюда двух бледнолицых женщин. Теперь они больны, злой дух овладел ими, смерть простирает свои крылья над их ложем.

Верный Прицел вздрогнул было при этом неожиданном известии, но подавив волнение, охватившее его, он ответил Атояку спокойным голосом:

— Я готов повиноваться моему брату и исполню свою обязанность.

— Отправимся же, — промолвил индеец.

Верный Прицел бережно взял в руки свой ящичек с лекарствами. Выйдя из дома, оба они направились ко Дворцу Весталок, сопровождаемые взглядами Летучего Орла, который шел по их пятам, ни на минуту не теряя их из виду.

ГЛАВА XXXI. Объяснения

Мы вынуждены теперь сделать маленькое отступление, чтобы объяснить читателям то, что осталось недосказанным.

Мы видели, как не удалось индейцам-апачам нападение на спящих дона Мариано и Верного Прицела и каким образом поплатился негодяй Доминго за свое предательство.

К сожалению, он имел достаточно времени, чтобы передать врагам намерения охотника и дона Мариано, и все сказанное им было внимательно выслушано.

Но когда апачи узнали, что имеют дело с противниками более сильными, нежели они предполагали, и увидели, что вместо желаемого нападения им приходится защищаться, они побежали, намереваясь условиться, что им предпринять, чтобы опередить врагов и расстроить их замыслы.

Совещание было коротким. Несмотря на темную ночь, они сели на коней и направились к Небесному городу, чтобы войти в него прежде врагов и иметь время приготовить друзей и испросить у них помощи.

Дона Эстебана с несколькими воинами скрыли на опушке леса. Вожди не смели открыто преступить индейский закон, введя в город не пленного бледнолицего; дон Эстебан был вынужден согласиться ждать их возвращения.

Но если индейцы не теряли времени, то и охотники так умно распорядились, что, как мы и видели, Верный Прицел, переодетый исцелителем Юмы, входил в Небесный город в одно время с ними.

Пока Красный Волк спешил созвать великий совет старейшин, Олень, отделясь от него, помчался к жилищу своего друга, старшего священника, который во время его появления беседовал с Голубкой и Дикой Розой, посетившими его. Старший священник предупредил Голубку о приезде Оленя — о чем она уже знала — и просил ее умолчать о деятельном участии, принимаемом ею в задуманной им попытке посвящения обеих девушек в весталки.

Голубка согласилась молчать, но не забыла известить его о прибытии в город одного великого исцелителя по имени Кролик, который может вылечить пленниц Оленя. Старший священник поблагодарил Голубку и сказал, что, вероятно, увидит Атояка на совете и не забудет попросить его привести к нему Кролика.

Несколько успокоенный, старший священник простился с обеими индианками и отправился к Оленю, ожидавшему его.

На первое же нетерпеливое пожелание молодого вождя навестить своих пленниц старик ответил, что для лучшего наблюдения за ними и для отвлечения стесняющего его любопытства праздных жителей, надоевших ему своими постоянными посещениями, он вынужден был поместить их во дворце дев Солнца в ожидании возвращения их законного владельца.

Олень преодолел гнев, овладевший им при этом известии, и, протянув руку старшему священнику, сказал ему кротким голосом, в котором не отразилось ни малейшего внутреннего волнения:

— Отец мой любит меня, он хорошо распорядился, и я благодарю его за это.

Старший священник снисходительно поклонился и слегка дотронулся кончиками пальцев до протянутой Оленем руки.

— Ваконда внушил мне эту мысль, — ответил он смиренным голосом.

— Да будет благословенно святое имя Ваконды, — сказал вождь. — Не дозволит ли мне отец мой видеть моих пленниц?

— Несмотря на мое желание, это невозможно, к сожалению.

— Как невозможно! — воскликнул молодой человек с нетерпением, которого он не смог скрыть.

—Закон запрещает мужчинам вход во дворец дев Солнца.

— Это правда, но мои пленницы не принадлежат к обществу дев Солнца — они бледнолицые женщины, приведенные сюда мной, и ничто не препятствует возвратить их мне.

— Сын мой ошибается; их пребывание среди дев Солнца поставило их под устав закона. Вынужденный важными обстоятельствами поместить их во дворец дев Солнца, я в первую минуту не подумал об этом. Я хотел, соображаясь с наставлениями моего сына, спасти их во что бы то ни стало. Теперь я сожалею, что так поступил, но уже поздно.

Оленем овладело сильное желание разбить череп негодному лицемеру, так дерзко насмехавшемуся над ним, но, к счастью священника и его самого, так как такой поступок не остался бы безнаказанным, он и тут сумел овладеть собой.

— Хорошо, — произнес он через минуту, — отец мой добр, он не захочет довести меня до отчаяния. Нет ли какого средства отвратить это, по-видимому, непреодолимое затруднение?

Священник, казалось, колебался. Олень пожирал его глазами в ожидании ответа.

— Да, — проговорил старик через минуту, — может быть, и есть средство.

— Какое же? Говори, отец! — радостно воскликнул молодой человек.

— Должно, — ответил старик с ударением на каждом слове, — испросить на большом совете позволения взять их оттуда обратно.

— Я и не подумал. Действительно, великий совет может разрешить это… Благодарю моего отца. О! Я добуду это позволение.

— Желаю тебе этого, — ответил старик таким тоном, который заставил Оленя задуматься.

— Разве отец мой полагает, что великий совет захочет обидеть меня и откажет в такой ничтожной милости? — спросил Олень.

— Я ничего не полагаю, сын мой, — Ваконда держит в своей деснице сердца старейшин, он один может расположить их в твою пользу.

— Отец мой прав. Я немедленно отправляюсь на совет — в настоящую минуту он должен быть собран.

— Действительно, первый глашатай могущественных старейшин звал меня за несколько минут до прибытия моего сына.

— Так отец мой отправится на совет?

— Я пойду вместе с сыном, если он согласен на это.

— Это будет величайшая честь для меня. Могу ли я рассчитывать на помощь моего отца?

— Был ли Олень когда-нибудь лишен моей помощи?

— Нет, никогда. Но сегодня мне в особенности хотелось бы быть уверенным, что отец не откажет мне в ней.

— Сын мой знает, что я люблю его и поступлю как должно, — уклончиво ответил священник.

Олень вынужден был удовольствоваться этим двусмысленным ответом.

Выйдя вместе из дома, они перешли площадь, намереваясь войти в хижину старейшин, где собрался совет.

Толпа индейцев наполняла площадь, обычно пустую; по мере приближения к ним старшего священника все громко приветствовали его и расступались с уважением, смешанным со страхом. Старшего священника скорее боялись, чем любили, как и всегда это случается с людьми, обладающими большой властью. Но он, казалось, не замечал волнения, производимого его появлением. С опущенными глазами, скромной и даже униженной походкой вошел он во дворец в сопровождении молодого вождя, уверенная поступь которого и гордый вид составляли поразительный контраст со смиренной осанкой старшего священника.

Не станем входить в подробности разбирательств, состоявшихся на совете, не будем передавать речей, произнесенных Красным Волком и Оленем, — это завлекло бы нас очень далеко и читателям показалось бы скучным. Ограничимся лишь тем, что скажем, что как ловко ни старались оба вождя апачей, созвавшие собрание, пытаясь добиться согласия на свои предложения, все их старания ни к чему не привели.