Фланкер, стр. 27

— В таком случае вы правы; надо, чтобы и этот человек присутствовал.

— К несчастью, он довольно серьезно ранен, но если ему невозможно приехать сюда самому, то его принесут; не знаю почему, но мне кажется, что не только его присутствие здесь необходимо, но что один только он может объяснить известные дела, которые мы обязаны открыть.

— Что вы хотите сказать?

— Потерпите, кабальеро, скоро вы нас поймете. Лагерь этого человека недалеко, он сможет быть здесь еще до заката солнца. Я немедленно извещу его.

— Благодарю вас за это важное предложение.

— Мы, может быть, больше вас заинтересованы в разъяснении этого таинственного злоумышления, — ответил Верный Прицел.

По знаку друга Вольная Пуля подошел к своему коню, оставленному в чаще кустарника, вскочил на него и умчался во весь опор, между тем как дон Мариано следил за ним любопытным и вместе с тем тревожным взглядом.

— Вы говорите загадками, — обратился он к охотнику, все еще опиравшемуся на свое ружье.

Верный Прицел покачал головой.

— Перед вами разыгрывается печальная развязка гнусной истории, начало которой вам не известно, несмотря на доказательства, имеющиеся в ваших руках, кабальеро.

Дон Мариано тяжело вздохнул, две жгучие слезы скатились по его щекам, поблекшим от горя.

— Бодритесь, господин мой, — сказал ему Бермудес, —• наконец-то Бог за вас.

Дворянин пожал руку своему верному слуге и отвернулся, чтобы скрыть волнение, овладевшее им.

ГЛАВА XVIII. Перед судом

После отъезда Вольной Пули Верный Прицел, индеец и Руперто подошли к раненому, все еще лежавшему в беспамятстве, и окружили его, ожидая, когда он придет в себя. Дон Мариано, совестливость которого теперь уже пропала, жаждавший скорее узнать во всех подробностях темные замыслы своего брата, чтобы иметь прочное основание для обвинения его перед судом, так внезапно созванным, ушел со своими слугами в чащу кустов и с лихорадочным нетерпением стал перечитывать одну за другой все бумаги, находившиеся в найденном бумажнике, и по мере перехода от одного документа к другому ужас его возрастал все больше и больше.

Дон Мариано не хотел, чтобы брат узнал о его прибытии прежде, чем предстанет перед судьями, рассчитывая своим внезапным появлением расстроить его прозорливость и присутствие его духа, смутить его хладнокровие. С этой целью он скрылся в чаще, недоступной самым проницательным глазам, намереваясь мгновенно появиться в нужную минуту.

Прошел еще час времени, прежде чем дон Стефано, несмотря на все старания Дикой Розы, заявил чуть заметным движением о своем возвращении к жизни. Три человека, молча сидевшие около него, не спускали с него глаз.

В ту минуту, когда солнце быстро садилось за горизонт, вечерний прохладный ветер пронесся по земле и освежил раненого, который при этом тяжело вздохнул.

— Сейчас он откроет глаза, — прошептал Верный Прицел.

Летучий Орел приложил палец к губам, указывая на раненого.

Хотя охотник проговорил эти слова очень тихо, но дон Стефано услышал их, не понимая, может быть, их смысла, но как звуки они пробудили в нем сознание.

Дон Стефано был достойным сыном испорченного мексиканского поколения, лукавство было главной чертой его характера; о людях и вещах он всегда был дурного мнения, недоверие разъедало его душу. Слова Верного Прицела предостерегли его. Ни малейшим движением не обнаружив возвращения сознания, он стал припоминать все случившееся сним, желая уяснить себе положение, в каком он находился, и по возможности угадать, в чьи руки толкнула его злая судьба. Но это была трудная задача — во-первых, потому, что глаза его должны были оставаться закрытыми, и во-вторых, потому, что окружающие его лица, поняв его хитрость, упорно хранили молчание.

Это продолжительное молчание увеличило беспокойство дона Стефано, и он решился наконец прервать его. Широко раскрыв глаза, он пытливо обвел ими окружавшие его лица и сделал движение, как бы желая подняться.

— Как вы себя чувствуете? — спросил его Верный Прицел, наклонясь к нему.

— Я очень слаб, — жалобно ответил дон Стефано, — чувствую общую тяжесть и ужасный шум в ушах.

— Гм! — продолжал охотник. — Это неопасно; такое состояние часто бывает следствием падения.

— Так я упал? — переспросил больной, узнавший Руперто и несколько успокоенный,

— Вероятно, потому что мы нашли вас лежащим на песке, у брода Рубио.

— А! Так вы там меня нашли?

— Да, три часа тому назад.

— Благодарю вас за оказанную мне помощь — без нее, вероятно, я был бы уже мертв.

— Это очень вероятно; но не торопитесь благодарить нас.

— Отчего же? — спросил дон Стефано, навострив уши при этом двусмысленном ответе, в котором ему послышалась скрытая угроза.

— Э-э! Кто знает будущее! Никто не может ручаться за него, — ответил добродушно Верный Прицел.

Дон Стефано, рассудок которого окончательно прояснился и силы быстро восстанавливались, живо поднялся и, устремив на охотника взгляд, которым он хотел, казалось, проникнуть в глубину его души, громко проговорил:

— Однако, не пленник же я ваш!

— Гм! — проворчал охотник в ответ.

Это междометие обеспокоило больного более длинной фразы.

— Поговорим откровенно, — сказал он после некоторого раздумья.

— Ничего лучшего мы не желаем.

— Из вас троих я знаю только его одного, — продолжал раненый, указывая на Руперто, — и, как мне кажется, ничем не оскорбил его.

— Это правда, — ответил Руперто.

— Вас я никогда не видел, следовательно, вы не можете питать ко мне никакой вражды.

— Действительно, мы в первый раз встречаемся лицом к лицу.

— Остается этот индейский воин, которого, подобно вам, я вижу в первый раз.

— Все это верно.

— По какой же причине я могу быть вашим пленником?

— Этот вопрос не так легок, как вы полагаете; хотя мы, лично, не можем ни в чем обвинять вас, но не оскорбили ли вы, бродя по прериям, кого-то еще?

— Я?

— Кто же, как не вы? Не далее как сегодня ночью не вы ли старались убить человека в подстроенной для него засаде?

— Да, но этот человек — мой враг.

— Хорошо. Теперь предположите, что мы — друзья этого человека.

— Но нет! Этого не может быть!

— Почему вы так полагаете?

Дон Стефано презрительно пожал плечами.

— Вы, верно, считаете меня большим простаком, еслидумаете, что я попадусь на такую увертку.

— Но это еще не все.

— Полноте! Если бы я попал в руки этого человека, он перенес бы меня в свой лагерь, чтобы расправиться со мной на глазах у своих разбойников, для которых моя казнь была бы приятным зрелищем.

Старый охотник, говоривший до сих пор с некоторой иронией, вдруг переменил тон и стал настолько же серьезен, насколько до этого был шутлив.

— Послушайте, — сказал он, — и воспользуйтесь тем, что услышите: не дурачьте нас своей слабостью, мы очень хорошо знаем, что ваши силы почти полностью возвратились к вам; совет мой чистосердечен и дан вам с целью предупредить вас против вас же самих. Правда, что вы не пленник наш, но все же вы не свободны.

— Я вас не понимаю, — прервал его дон Стефано с потемневшим лицом.

— Никто из присутствующих здесь лиц, — продолжал Верный Прицел, — не обвиняет вас; мы не знаем, кто вы, и еще сегодня я совершенно не знал о вашем существовании. Но есть один человек, который питает к вам ненависть. Это дело можно было бы решить в честном поединке, но претензии к вам настолько сильны, что решено вас судить — и судить немедленно!

— Меня немедленно судить! — повторил дон Стефано в величайшем изумлении. — Но перед каким судом этот человек желает меня представить? Мы здесь в пустынном краю.

— Да, и вы, кажется, забываете, что в прериях, где городские законы не в состоянии преследовать виновных, существует ужасное законодательство — краткое, неумолимое, к которому, в целях общей пользы, всякий оскорбленный человек имеет право прибегнуть, когда этого требует безотлагательная необходимость.