Чистое сердце, стр. 53

ГЛАВА XX. Бивак

Мы уже сказали, что для техасцев наступила решающая пора. К несчастью, им как побежденным будущее казалось мрачным. Несмотря на героические усилия, предпринятые инсургентами, они с ужасом наблюдали быстрые успехи завоевателей, не находя в то же время средств к сопротивлению.

Между тем именно в то время, когда все казалось безнадежным, конвент 33, спокойный, решительный и бесстрастный, но больше чем когда-либо горящий желанием получить свободу, решил бросить последний вызов завоевателям.

Не поддаваясь страху перед судьбой, конвент ответил на угрозы победителя подтверждением своих прав и окончательным провозглашением независимости страны, почти полностью находящейся во власти мексиканцев. Он принял конституцию, создал временную исполнительную власть, определил крайние меры, которых требовала важность обстоятельств и, наконец, назначил генерала Хьюстона главнокомандующим техасской армией с самыми широкими полномочиями.

К несчастью, техасской армии больше не существовало, предыдущие поражения уничтожили ее полностью. На помощь пришел пламенный энтузиазм.

Техасцы дали клятву скорее быть погребенными под горящими развалинами разоренных городов и деревень, чем попасть под ненавистное иго притеснителей.

И эту клятву они не только готовы были сдержать, но уже сдержали в Бежаре и Голиаде. Как бы ни был низок народ в глазах своих тиранов, но когда все действующие силы соединяются в твердом и неизменном стремлении жить свободными или умереть, становится вполне вероятным, что он избавится от своих недостатков, выйдет в конце концов победителем и возродится кровью мучеников, павших в священной борьбе за свободу против рабства.

Вновь назначенный генерал Хьюстон прибыл в Гваделупу через три дня после взятия крепости Бежар.,

Техасское войско состояло из трехсот человек, плохо вооруженных, одетых в лохмотья, почти умирающих от голода, но горящих жаждой мести.

Генерал Хьюстон был патриотом, испытанным и убежденным. Его имя чтилось в Техасе наравне с именами Вашингтона в Соединенных Штатах и Лафайета во Франции. Хьюстон был предвестником независимости, одним из тех гениев, которых Бог создает, когда хочет сделать народ свободным.

При виде армии, состоящей из трехсот человек, Хьюстон не впал в уныние, напротив, его рвение удвоилось. Эти три сотни, героические остатки от десяти тысяч жертв, павших с начала войны, не теряли надежды на спасение отечества и, как их предшественники, готовы были умереть за него. Это была священная фаланга, с которой можно творить чудеса.

Однако не с этими тремя сотнями, как бы храбры и решительны они ни были, мог генерал Хьюстон питать надежду победить мексиканцев, уверившихся в своих силах после последних успехов и искавших способ раз и навсегда покончить с инсургентами.

Прежде чем рискнуть дать сражение, от которого, по всей вероятности, зависела бы судьба страны, генерал Хьюстон решил сформировать войско. Для этого, вместо наступления на неприятеля, он, напротив, стал отступать к Колорадо, потом к Бразосу, сжигая и уничтожая все на своем пути, чтобы уморить голодом мексиканцев.

Эта искусная тактика возымела последствия, которых и ожидал генерал. Причина этого проста: по мере приближения к американской границе его небольшая армия пополнялась новыми рекрутами, покидавшими при ее приближении свои дома и фермы, чтобы стать под знамена инсургентов. В мексиканской армии наблюдалось обратное: преследуя инсургентов, на каждом привале она лишалась нескольких отставших, и силы ее убывали.

Техасский генерал имел вескую причину для отступления к американской границе: он надеялся на помощь генерала Хенна, который по приказанию президента Джексона подошел к техасской территории у города Накодочес.

В таком положении были дела Хьюстона и Санта-Анны в тот день, когда мы прервали свое повествование. Один отступал, другой постоянно маневрировал, не решаясь встретиться лицом к лицу с неприятелем и начать битву, которая должна была решить вопрос об освобождении или порабощении народа.

Было около восьми часов вечера. Весь день стояла удушливая жара, и, несмотря на наступление ночи, жара не только не спала, а наоборот, еще увеличилась. В воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения, атмосфера была гнетущей, облака, насыщенные электричеством, тяжело плыли по небу. Все предвещало бурю.

На берегу довольно широкой реки, желтоватые и тинистые воды которой текли между крутыми, покрытыми хлопчатником берегами, в темноте блестели, как звезды, огни бивака небольшого кавалерийского отряда.

Река эта была притоком Колорадо. Люди, расположенные на ее берегу лагерем, были техасцы.

Их было всего двадцать пять человек, и именно они составляли кавалерию техасской армии.

Командовал ими Ягуар.

В то время как кавалеристы печально сидели на корточках перед огнем, лошади неподалеку от них жевали корм, привязанный к пикам; люди переговаривались между собой тихими голосами, командир же их удалился в шалаш, устроенный из ветвей и освещенный дымным светильником. Он сидел на скамье, облокотившись спиной на древесный ствол, скрестив руки на груди, устремив куда-то вдаль взгляд, и, казалось, был погружен в глубокие размышления.

Ягуар был уже не тем молодым человеком, пылким и отважным, каким мы его представили читателям. Его лицо было бледно и осунулось, брови нахмурены, глаза покраснели от лихорадки. Вера постоянно жила в его сердце, но надежда угасла.

Вокруг него начинала образовываться ужасающая пустота смерти. Самые дорогие друзья его, самые преданные защитники дела, которому он служил, гибли один за другим в этой неумолимой войне. Эль-Альферес, капитан Джонсон, Рамирес, отец Антонио были уже в могилах; судьба других была ему неизвестна — от них не было вестей. Как дуб, согнутый ветром и побитый бурей, он оставался теперь один, неустрашимый и деятельный, но уже предвидящий свою близкую гибель.

Генерал Хьюстон в задуманном им отступлении доверил командование арьергардом, самой почетной и опасной частью армии, Ягуару, и это назначение тот принял с мрачной радостью, уверенный, что, заботясь об общем спасении, он погибнет со славой.

Между тем ночь становилась все темнее и темнее, горизонт принимал вид все более угрожающий, дождь, слепой и колючий, начал рассекать серый туман. Гроза быстро приближалась и не замедлила разразиться. Солдаты с ужасом наблюдали приближение бури и инстинктивно искали убежища от этого грозного явления природы, не похожего на те опасности, к которым они привыкли.

Кто этого не видел, не может даже приблизительно представить себе американский ураган, ломающий деревья, как соломинки, выжигающий леса, срывающий горы, заставляющий реки выходить из своего русла и способный за несколько часов разрушить всю поверхность земли.

Вдруг ослепительная молния прорезала мрак, и потрясающий раскат грома прервал величавую тишину, царившую над полем. В эту минуту, часовой, стоящий на посту в нескольких шагах перед лагерем, закричал: «Кто идет?»

Ягуар вздрогнул, как от удара электрического разряда, и нагнувшись вперед, привычно схватив стоящее рядом оружие, прислушался.

На мокрой земле слышен был приглушенный топот нескольких лошадей.

— Кто идет? — закричал вторично часовой.

— Друзья! — ответил голос.

— Пропуск?

— Техас!

Ягуар вышел из шалаша.

— К оружию! — закричал он. — Не дадим захватить себя врасплох!

— Э-э! — возразил голос. — Я вижу, что не сбился с дороги, идя по следам копыт. Слышу голос Ягуара.

— Что? — вскричал тот с удивлением. — Кто вы, знающий меня так хорошо?

— By God! Друг, голос которого должен быть вам знаком.

— Джон Дэвис! — воскликнул молодой человек с нескрываемой радостью.

— Ну вот, — ответил весело американец, — я знал, что мы сможем договориться.

— Идите, идите. Пропустите, — обратился он к часовому, — это друг!