Констанция. Книга пятая, стр. 63

— А что, если я почувствую склонность, каприз, даже страсть к кому-нибудь, кто не стоит вас? — шепнула «королева».

Кардинал побледнел, но быстро пришел в себя.

— Разумеется, я буду в отчаянии, — дрогнувшим голосом произнес он. — Но не посмею жаловаться. Я готов на все, лишь бы ваше сердце помнило обо мне. Нет, я не смею требовать от вас каких-либо клятв и обещаний, ведь первая взаимная клятва двух человеческих существ была дана у подножья скалы, рассыпавшейся в пыль. Затем они призвали в свидетели своего постоянства небо, которое ни минуты не бывает одинаковым. Все и в них, и вокруг них было приходяще, а они верили, что их сердца не подвержены переменам. За долгие годы своей жизни я научился не судить людей слишком строго. Я знаю, что в прошлом вы не любили меня, ибо я был не достоин этого. Вы даже ничего не знали о моих чувствах, ибо я боялся проявить их. Но теперь вам все известно. И вы вправе поступать так, как посчитаете нужным.

К этому моменту тьма сгустилась над парком Монбель, и, не боясь быть разоблаченной, Мари-Николь убрала шаль от лица. Кардинал, который только сейчас осмелился поднять глаза на предмет своего обожания, увидел, что в руке «королевы» что-то белеет. Это была роза на тонком, длинном, усыпанном острыми иглами стебле. С последними словами де Роана «королева» бросила стоявшему на коленях кардиналу цветок.

— Вы можете надеяться, что прошлое будет забыто, — тихо сказала она.

Кардинал ошалел еще больше и, схватив розу в одну руку. Другой обхватил даму за ноги и привлек к себе.

— Ну, что вы, что вы, ваше высокопреосвященство, — едва сдерживая смех, произнесла «королева».

— Будьте же благоразумны. Это наше первое свидание, и мы должны придерживаться приличий.

Прижимаясь к коленям «Марии-Антуанетты», кардинал жарко шептал:

— Я так давно жаждал этой встречи, я так давно мечтал обнять вас и впиться губами в это прекрасное тело. Пусть рассудок говорит, что я не могу этого делать, мне наплевать на рассудок. Что такое мнимое благочестие в сравнении с возможностью обнять любимую женщину?

— Вы не боитесь грешить? — спросила «королева».

— Я священник и могу сам отпустить себе собственные грехи, — ничтоже не сумявшися, ответил кардинал.

— Вы не боитесь обнять замужнюю женщину и сознавать при этом, что можете внезапно умереть в ее объятиях и обречь себя на вечные муки?

— Меня ничто не пугает. Я готов грешить до тех пор, пока Бог дозволяет мне делать это. У меня еще будет возможность покаяться.

— Что же вы скажете обо мне?

Кардинал еще сильнее прижался к ногам дамы.

— Ваше величество, не бойтесь небесных мук, ибо всегда найдется священник, который отпустит вам ваши грехи.

— В таком случае, я предпочла бы, чтобы этим священником были вы, ваше высокопреосвященство.

Кардинал порывался еще что-то сказать, но в этот момент за спиной «королевы» раздались торопливые шаги, и из темноты выросла фигура графини де ла Мотт. Статс-дама выглядела испуганной.

— Ваше величество, — тяжело дыша, проговорила она, — нам нужно немедленно покинуть это место. Я только что заметила на главной аллее парка графиню де Бодуэн. Она направляется сюда. Ваше высокопреосвященство, вы тоже должны покинуть парк и как можно быстрее. Никто не должен знать о том, что здесь только что произошло.

Кардинал, прижимая к груди цветок, поднялся с колен.

— Когда я снова смогу увидеть вас, сударыня? — обратился он к королеве.

Вместо нее де Роану ответила графиня де ла Мотт:

— Я сообщу вам, ваше высокопреосвященство. С этими словами она зашагала по аллее вместе с закутавшейся в шаль «Марией-Антуанеттой». Кардинал лишь успел бросить напоследок:

— Графиня, я жду вас завтра у себя во дворце.

— Уходите.

Прижимая к груди розу, словно величайшую драгоценность, кардинал торопливо направился к одной из боковых дорожек парка. Он спотыкался на ходу, сердце его учащенно билось, а в душе пели ангелы. «Она услышала меня. Услышала. Неужели счастье еще возможно? А я-то, дурак, уже хотел похоронить себя. Да, я не зря заплатил графине де ла Мотт сто тысяч ливров. Эти несколько минут наслаждения стоили гораздо больше, чем какие-то жалкие сто тысяч. О, Бог мой!»

Кардинал внезапно остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Только сейчас он вспомнил о том, что в кармане на груди у него осталось лежать написанное им для королевы послание, которое он так и не передал ее величеству. Это был наивный любовный опус, наполненный высокопарными рифмами и довольно нелепыми сравнениями. Для примера можно лишь сказать, что известные стихи короля Генриха IV, превратившиеся затем в веселую песенку и посвященные его возлюбленной Габриэле де ла Бурдизьер, были верхом поэтического мастерства, в то время как произведения ординала де Роана — жалкими школярскими опытами. Великий капеллан Франции был склонен считать по-иному. К тому же, ему очень хотелось, чтобы эти стихи прочла его возлюбленная.

Именно поэтому он несколько минут топтался на месте, не решаясь продолжить свой путь. Однако, в конце концов, благоразумие взяло верх, и кардинал зашагал дальше. В конце концов, стихи можно передать и завтра графине де ла Мотт. А сейчас переполненный счастьем кардинал де Роан, выйдя на узкую аллею парка Монбель, шагал по усыпанной песком дорожке. Сгустившаяся тьма не служила ему препятствием. Он был счастлив…

ГЛАВА 12

Графиня де ла Мотт не появилась во дворце кардинала на Вьей-дю-Тампль ни на следующий день, ни через день. Лишь спустя три дня она прислала кардиналу вместе со своим слугой записку, в которой, ссылаясь на чрезвычайную занятость при дворе, обещала посетить его высокопреосвященство кардинала де Роана лишь в будущее воскресенье. Она также сообщала, что известная кардиналу дама была покорена сделанными ей признаниями и теперь серьезно подумывает над тем, чтобы встретиться еще раз в ближайшее же время.

Кардинал, изнемогая от любовной тоски, был вынужден ждать до воскресенья. К его величайшему сожалению, королева на несколько дней уехала из Парижа, и де Роан не мог увидеть ее даже в официальной обстановке. Мария-Антуанетта отправилась вместе с мужем, королем Людовиком XVI, в Шербур для того, чтобы вместе с морским министром маршалом де Кастри проинспектировать ход строительства нового глубоководного морского порта. Там же, на верфях этого старинного города в Нормандии, закладывались несколько боевых кораблей для французского флота.

Поездка обещала быть долгой, и кардиналу пришлось набраться терпения в ожидании возвращения дамы его сердца. Дни тянулись бесконечно долго, но вот, наконец, настало долгожданное воскресенье, и графиня де ла Мотт прибыла во дворец кардинала, который только что вернулся с утренней мессы.

Он одиноко сидел за столом, уставленным блюдами и кубками, в обеденном зале, когда слуги проводили туда графиню де ла Мотт.

Шел апрель, и весна полностью вступила в свои права. На улицах уже расцвели каштаны, солнце грело землю, и птицы в саду за окном дворца на Вьей-дю-Тампль заставляли каждую живую душу приходить в трепетный восторг перед цветением жизни. Люди на улицах сновали туда и сюда, спеша по своим делам. После недолгого зимнего затишья Париж снова превратился в тот радостный веселый город, каким был всегда.

Несмотря на то, что королева находилась в отъезде, кардинал пребывал в добром расположении духа. При появлении графини де ла Мотт он тут же пригласил ее сесть за стол и разделить с ним трапезу. Госпожа де ла Мотт, дождавшись, пока слуга нальет ей вина и удалится, обратила свой взор на кардинала.

— Ваше высокопреосвященство, я очень рада, что у вас хорошее настроение. Оно так гармонирует с приходом весны.

Кардинал встал из-за стола, подошел к окну и распахнул ставни, выходившие в сад. Здесь были только газоны и декоративные растения. Ни цветов, ни ягодных кустов, ни плодовых деревьев в этом саду не было. Все вокруг располагало лишь к отдыху и покою. Кардинал принялся цветисто расписывать графине де ла Мотт чувства, которые порождала в нем весна. Здесь было перемешано все: и совсем несвойственный этому старику юношеский восторг, и преклонение перед силами созданной господом природы, и любовные переживания.