Американский психопат, стр. 24

— Надо будет нам как-нибудь выпить, — предлагаю я Оуэну.

— Отлично, — говорит он. — Давай. Вот моя визитка.

— Спасибо, — перед тем как убрать ее в карман, я пристально разглядываю визитку. Меня радует ее топорность. — Может, я возьму с собой… — помедлив, я четко выговариваю, — Марсию?

— Отлично, — говорит он. — Ты был в сальвадорском бистро на Восемьдесят третей? — спрашивает он. — Мы сегодня там ужинаем.

— Да, то есть, нет, — отвечаю я. — Но я слышал, что оно вполне ничего. — Я слабо улыбаюсь и отпиваю виски.

— Я тоже. — Он смотрит на свои часы Rolex. — Трент? Дентон? Уходим. Нам надо быть там через пятнадцать минут.

Слова прощания произнесены, по дороге на выход они останавливаются у столика, за которым сидят Диббл и Гамильтон, по крайней мере мне кажется, что это Диббл и Гамильтон. Перед уходом Дентон в последний раз смотрит на наш столик, на меня, похоже, он в ужасе, словно мое присутствие в чем-то его убеждает, словно он меня узнал, и это, в свою очередь, убивает меня.

— Счета Фишера, — произносит Ривис.

— Черт, — говорю я. — Не напоминай.

— Сволочь везучая, — говорит Хэмлин.

— Кто-нибудь видел его подружку? — спрашивает Ривис. — Лауру Кеннеди? Потрясающая фигура.

— Я знаю ее, — говорю я и тут же поправляюсь, — то есть, знал.

— Почему ты так говоришь? — заинтересованно спрашивает Хэмлин. — Почему он так говорит, Ривис?

— Потому что он встречался с ней, — осторожно произносит Ривис.

— Откуда ты знаешь? — улыбаюсь я.

— Девушки просекают Бэйтмена. — Похоже, Ривис немного пьян. — Он — просто энциклопедия GQ. Ты абсолютный GQ, Бэйтмен.

— Спасибо, ребята, только… — возможно, Ривис и съязвил, но я все равно испытываю гордость и пытаюсь принизить свой образ. — Она дрянь.

— Боже мой, Бэйтмен, — стонет Хэмлин. — А это что означает?

— Что? — спрашиваю я. — То и означает.

— Ну и что? Главное — внешность. Лаура Кеннеди — милашка, — с напором говорит Хэмлин. — И не делай вид, что тебя интересовало в ней что-то другое.

— Если у девки хороший характер — это подозрительно, — замечает Ривис, слегка смутившись от собственного заявления.

— Если у девки хороший характер, но она плохо выглядит, — Ривис многозначительно поднимает руки, — то хули от нее толку?

— Ладно, давай представим просто гипотетически. Может ли у девки быть хороший характер? — спрашиваю я, прекрасно зная, насколько это безнадежный, тупой вопрос.

— Прекрасно. Гипотетически даже лучше, вот только… — говорит Хэмлин.

— Знаю, знаю, — улыбаюсь я.

— Не бывает телок с хорошим характером, — смеясь, в один голос произносим мы, и ударяем по ладоням.

— Хороший характер, — начинает Ривис, — состоит в том, что у телки точеная фигурка, она без особых выебонов удовлетворяет все твои сексуальные потребности и мало пиздит.

— Точно, — согласно кивает Хэмлин. — Девушки с хорошим характером, то есть веселые или, может, забавные, умные или даже талантливые — хотя хуй его знает, что это значит, — так вот, они все до одной уродки.

— Точно, — поддакивает Ривис.

— И характер у них такой потому, что им как-то надо, блядь, компенсировать свою непривлекательность, — говорит Хэмлин, вновь усаживаясь.

— Я всегда придерживался той теории, — говорю я, — что только мужчины производят потомство и продолжают род, понимаете?

Они оба кивают.

— А единственный способ продолжить род, — я тщательно подбираю слова, — это возбудиться какой-нибудь красоткой, но иногда деньги или слава…

— Никаких «но», — вмешивается Хэмлин. — Бэйтмен, ты что, готов трахаться с Опрой Уинфри — она ведь богата и влиятельна, — или опуститься до Нел Картер — у нее шоу на Бродвее, отличный голос, там знаменитостей пруд пруди?

— Погоди, — говорит Ривис. — Кто такая Нел Картер?

— Не знаю, — говорю я, имя приводит меня в замешательство. — Должно быть, хозяйка «Nell's».

— Послушай меня, Бэйтмен, — говорит Хэмлин. — Телки существуют лишь для того, чтобы возбуждать нас, по твоим же словам. Сохранение человеческого рода, так? Все просто… — выудив оливку из стакана, он отправляет ее в рот, — как божий день.

Выдержав паузу, я говорю:

— Знаете, что сказал о женщинах Эд Гейн?

— Эд Гейн? — переспрашивают меня. — Метрдотель в баре «Канал»?

— Нет, — говорю я. — Серийный убийца, действовавший в Висконсине в пятидесятых. Он был интересным чуваком.

— Тебя всегда интересовали подобные дела, Бэйтмен, — говорит Ривис, потом Хэмлину. — Бэйтмен все время читает эти биографии: Тед Банди, Сын Сэма, Фатальное Видение, Чарли Мэнсон. Все подряд.

— Так что сказал Эд? — с интересом спрашивает Хэмлин.

— Он сказал, — продолжаю я, — «Когда я вижу, как по улице идет хорошенькая девушка, то думаю о двух вещах. С одной стороны, мне хочется пригласить ее куда-нибудь, поговорить с ней, обращаться с ней ласково и нежно». — Замолкнув, я одним глотком допиваю J&B.

— А что он думает с другой стороны? — вкрадчиво спрашивает Хэмлин.

— «Я думаю, как будет смотреться на колу ее голова», — отвечаю я.

Хэмлин с Ривисом успевают переглянуться и вновь посмотреть на меня, прежде чем я начинаю смеяться, и они с некоторым напряжением тоже смеются.

— Слушайте, как насчет ужина? — я осторожно меняю тему.

— Может, индийско-калифорнийский ресторан в верхнем Вест Сайде? — предлагает Хэмлин.

— Идет, — говорю я.

— Мысль хорошая, — замечает Ривис.

— Кто будет заказывать? — спрашивает Хэмлин.

«ШЕЗЛОНГ»

В понедельник Кортни Лоуренс приглашает меня поужинать с ней в ресторане. Приглашение выглядит смутно сексуальным, и я принимаю его, но беда в том, что ужинать придется с двумя выпускниками Кэмдена, Скоттом и Анной Смайли, в новом ресторане на Колумбус под названием «Шезлонг», который они выбрали. Я заставил свою секретаршу досконально изучить ресторан, и до моего ухода из офиса она представила мне три возможных варианта меню. Пока мы бесконечно долго ехали в такси по центру, Кортни рассказала, что Скотт работает в рекламном бюро, а Анна на деньги отца открывает рестораны, последний — «1968» на Верхнем Ист Сайде. Это было лишь немного скучнее, чем рассказ Кортни о том, как она провела день: массаж лица в Elizabeth Arden, покупка кухонной посуды в Pottery Barn (кстати, все это она делала, приняв литиум), а потом она пришла в «Harry's», где мы выпили с Чарльзом Мерфи и Расти Вебстером и где Кортни забыла пакет с посудой, оставив его под столом. Единственная мало-мальски интересная для меня деталь о жизни Скотта и Анны: после женитьбы они усыновили тринадцатилетнего корейского мальчика, назвали его Скоттом-младшим и послали в Эксетер, где Скотт учился на четыре года раньше, чем я.

— Надеюсь, столик для нас заказан, — предостерегаю я Кортни в машине.

— Только не кури сигару, Патрик, — медленно говорит она.

— Это не Дональда Трампа машина? — спрашиваю я, глядя на лимузин, застрявший в пробке неподалеку от нас.

— Господи, Патрик. Закрой рот, — глубоким голосом произносит она.

— Знаешь, Кортни, у меня в дипломате лежит плейер, и мне ничего не стоит одеть наушники, — говорю я. — Тебе надо принять еще литиум. Или выпить диетической колы. Кофеин поможет тебе встряхнуться.

— Я хочу ребенка, — тихо, глядя в окно, произносит она. — Двух… замечательных… ребятишек.

— Ты со мной разговариваешь или с этим Шломо? — вздыхаю я, но достаточно громко, чтобы было слышно шоферу еврейской наружности. Как нетрудно догадаться, Кортни не отвечает.

Утреннее Шоу Патти Винтерс было посвящено Духам, Губной Помаде и Косметике. Луис Керрутерс, с которым живет Кортни, уехал в Феникс и вернется не раньше завтрашнего вечера. На Кортни шерстяной жакет и жилетка, футболка из джерси, габардиновые брюки от Bill Blass, хрустальные с эмалью и золотом сережки от Gerard E.Yoska и туфли от Manolo Blahnik (шелковый атлас). Я в пошитом на заказ твидовом пиджаке, брюках и хлопчатобумажной рубашке из магазина Alan Flusser, а также в шелковом галстуке от Paul Stuart. Утром на тренажер Stairmaster в спортивном клубе была двадцатиминутная очередь. На углу Сорок Девятой и Пятидесятой я машу рукой нищенке, а потом показываю ей средний палец.