Владычица магии, стр. 4

Во Вейкуна не существовало более. Двадцать четыре столетия прошло с тех пор, как город весайтских арендов был стерт с лица земли, и мрачные леса Северной Арендии поглотили руины. Разбитые стены обрушились и лежали теперь под толстым слоем зеленого мха и коричневых гниющих листьев; только лишенные крыш стены некогда гордо возвышающихся башен еще виднелись среди окутывающего деревья тумана, указывая то место, где давным-давно стоял Во Вейкун. Сырой снег белым покрывалом окутывал еле виднеющиеся в тумане развалины; тонкие струйки воды, как слезы, струились по древним камням.

Гарион, плотно завернувшись в теплый шерстяной плащ, одиноко бродил по улицам погибшего города, и думы его были так же мрачны, как плачущие камни, окружавшие его. Ферма Фолдора, с ее залитыми солнцем зелеными полями, была так далеко, что казалась сейчас давним волшебным сном, и мальчик отчаянно тосковал по дому. Он мучительно пытался припомнить все мелочи той жизни, но они ускользали от него и в памяти оставались лишь вкусные запахи, витавшие на кухне тети Пол, да звон молота Дерника в кузнице, словно замирающее эхо последнего удара колокола.

Хуже всего, что в жизни Гариона больше не осталось ничего постоянного.

Основой его существования, скалой, на которой покоилось в детстве сознание собственной безопасности и благополучия, всегда была тетя Пол. В простом и понятном мирке фермы Фолдора она считалась поварихой, и все звали ее «мистрис Пол», но весь мир знал ее как Полгару, чародейку, с рождения которой прошло уже четыре тысячелетия, а смысл ее деяний был непонятен простым смертным.

А господин Волк, старый бродячий сказочник! Как он изменился! Гарион знал теперь, что давно знакомый приятель детских лет – на самом деле его пра-пра-пра... дедушка, а за внешностью гуляки и пропойцы скрыта мудрость чародея Белгарата, снисходительно наблюдавшего за людскими пороками и неразумными поступками богов вот уже семь тысяч лет.

Гарион вздохнул и вновь направился через туман, сам не зная куда.

Даже их имена чем-то раздражали, будили беспокойство. Гарион вовсе не желал верить ни в легенды, ни в колдовство, ни в чародейство. Подобные вещи казались просто неестественными, нарушали солидный, установленный веками порядок вещей. Но слишком многое случилось за это время, и сохранять здравый скепсис становилось все труднее. В одно потрясающее душу мгновение последние остатки сомнений были безжалостно сметены, а ему ничего не оставалось делать, разве только ошеломленно наблюдать, как тетя Пол одним лишь жестом сняла бельма с глаз ведьмы Мартжи, возвратив безумной зрение, но лишив способности заглядывать в будущее. Гарион вздрогнул, вспомнив отчаянный вопль Мартжи, вопль, каким-то образом отметивший минуту, начиная с которой мир, окружавший Гариона, стал намного менее надежным, разумным, а главное, безопасным.

Увезенный из единственного родного места, которое знал, не уверенный в двух самых близких людях и не знающий более различий между возможным и невозможным, Гариону пришлось волей-неволей неизвестно с какой целью скитаться по земле. Он не имел никакого понятия о том, что они делают в этом разрушенном городе, и совершенно не представлял, куда отправятся потом. Единственное, в чем был уверен Гарион, одна мрачная мысль завладела душой – где-то в этом мире существовал человек, прокравшийся к деревенскому маленькому домику в предрассветный час и убивший его родителей, и Гарион обязательно найдет врага и уничтожит его, даже если на это уйдет вся оставшаяся жизнь. И было нечто утешительное в этом единственно надежном утверждении.

Осторожно перебравшись через разрушенную стену, Гарион продолжал невеселую прогулку. Терпеливое время стерло почти все, что пощадила война, а остальное скрывали толстый снежный покров и густой туман. Гарион снова вздохнул и направился к руинам башни, где они провели предыдущую ночь.

Неподалеку он заметил тетю Пол и господина Волка, тихо беседующих о чем-то. Старик надвинул на глаза капюшон цвета ржавчины; тетя Пол зябко куталась в синий плащ, с грустью оглядывая туманные окрестности. Темные длинные волосы рассыпались по плечам, а серебряный локон на лбу казался белее снега под ногами.

– Вот он! – воскликнул Волк, завидев Гариона. – Где ты был?

– Нигде, – ответил Гарион, – просто должен был подумать кое о чем.

– Вижу, ты ухитрился промочить ноги?

Подняв ногу, Гарион оглядел мокрые коричневые сапоги.

– Не думал, что снег так быстро тает, – извинился он.

– Ты что, лучше себя чувствуешь с этой штукой на боку? – спросил господин Волк, показывая на меч, который Гарион носил теперь постоянно.

– Все только и говорят о том, как опасна жизнь в Арендии, – пояснил Гарион, – а кроме того, я должен к нему привыкнуть.

Он сдвинул новый поскрипывающий кожаный пояс так, чтобы рукоятка, оплетенная проволокой, не бросалась в глаза. Меч был подарком от Бэйрека в день Эрастайда, одним из немногих даров, полученных Гарионом на корабле, потому что праздник пришлось провести в море.

– Не очень-то он идет тебе, – неодобрительно заметил старик.

– Оставь Гариона в покое, отец, – рассеянно вмешалась тетя Пол, – меч его, и пусть носит, как считает нужным.

– Пора бы уж Хеттару быть здесь, разве не так? – спросил Гарион, спеша переменить тему разговора.

– Он мог застрять в горах Сендарии, – ответил Волк. – Хеттар обязательно придет. На него можно положиться.

– Не понимаю, почему он не купил лошадей в Камааре!

– Там они не так хороши, – пояснил Волк, почесывая короткую седую бородку, – а мы отправляемся в дальний путь, и я не желаю, чтобы мой конь пал в дороге. Лучше сейчас немного задержаться, чем потом терять время.

Гарион полез под воротник и потер шею в том месте, где цепь странного серебряного амулета, подаренного на Эрастайд Волком и тетей Пол, натерла кожу.

– Не трогай цепь, дорогой, – велела тетя Пол.

– Можно, я буду носить его поверх одежды? Никто его под туникой не увидит, – пожаловался Гарион.

– Амулет должен соприкасаться с кожей.