Конец странствий, стр. 13
– Поторопитесь, Марианна, и постарайтесь быть неотразимой! В этот вечер вы можете одержать двойную победу.
– Двойную победу?..
– Прежде всего – освобождение Язона. А затем, кто знает? Вы не смогли удержать полки Каменского на Дунае, но, возможно, вы задержите черкесов в Одессе? Попробуйте убедить его, сколь неуместно французу сражаться с французами!
Жоливаль улыбался с самым невинным видом. Прижав к себе платье, Марианна бросила на него возмущенный взгляд.
– Можно поверить, что мой крестный – Черный папа, но вы... бывают моменты, когда я спрашиваю себя, не сам ли вы дьявол...
Глава III
Письмо из Швеции
Ароматные волны табачного дыма плавали в уютной и изящной комнате, где Марианна и губернатор заканчивали ужин. Через широко открытые в голубую ночь окна вливался опьяняющий аромат цветущих в саду апельсинов, тогда как городские шумы постепенно затихали и удалялись, словно небольшой желтый салон, похожий на волшебный челнок, прорвал невидимые путы и уплывал в глубину неба.
Над столом, где в вазе увядали розы, Марианна наблюдала за своим хозяином. Откинувшись в кресле, устремив рассеянный взгляд на длинные белые свечи, герцог неторопливо потягивал трубку, которую молодая женщина разрешила ему закурить. Он выглядел довольным, размякшим, таким далеким от своих губернаторских забот, что Марианну начало беспокоить, заговорит ли он вообще о том, что привело ее в этот дом.
Она не хотела начинать первая, чтобы сразу не оказаться в роли просительницы, следовательно, в неравном положении. Это он, пригласивший ее сюда, должен сделать первый шаг и начать задавать вопросы. Но он явно не торопился...
С момента, когда присланная за нею карета остановилась у нового дворца, избранного им его резиденцией, Марианна решила участвовать до конца в игре, которую он предложит: знатного сеньора, пригласившего на приятный тет-а-тет за ужином очень красивую женщину. Действовать иначе было бы нелепо.
Она поняла это, когда, встретив ее у входа, он склонился над ее рукой. Производитель работ Септиманий в поношенном сюртуке и запыленных сапогах уступил место мужчине высокого благородства, одетому с редким изяществом в вечерний костюм: черный фрак, освещенный сверкающей звездой французского ордена Святого Духа, черные шелковые чулки, лакированные туфли, белоснежная рубашка и такой же пышный галстук. И Марианна была удивлена, обнаружив столько романтичности в посеребренной смоли его волос и взволнованном выражении матового лица. Он походил на одного из персонажей, неотступно преследовавших воображение юного поэта, хромого англичанина, о котором в Константинополе часто упоминала со смесью восхищения и раздражения Эстер Стенхоп, некоего Байрона...
Герцог проявил себя великолепным хозяином, тактичным и предупредительным. Тонкий и легкий ужин, сопровождавшийся доносившимся издалека концертом Вивальди, был из тех, что могут понравиться женщине. И на всем его протяжении Ришелье говорил очень мало, предпочитая уступить слово музыке, довольствуясь в ее перерывах созерцанием своей гостьи, невыразимо прекрасной, кстати, в вечернем платье из перламутрового атласа, широко открывавшем ее плечи, с единственным украшением – бледной розой, прикрывавшей выступавшие из-под глубокого декольте нежные округлости.
Вошел лакей в белых чулках и пудреном парике, осторожно держа бутылку шампанского, и наполнил два сияющих хрустальных фужера. Когда он исчез, герцог встал и, не отводя от Марианны глаз, воскликнул:
– Я пью за вас, моя дорогая, за вашу красоту, превратившую этот обыденный вечер в один из тех редких и бесценных моментов, когда мужчине хочется стать богом и остановить время...
– А я, – ответила молодая женщина, в свою очередь вставая, – я пью за этот вечер, который останется в моей памяти как одно из самых приятных мгновений.
Они выпили, не спуская друг с друга глаз, затем герцог, покинув свое место, схватил бутылку и сам наполнил бокал гостьи, которая, смеясь, запротестовала:
– Осторожно, господин герцог! Не заставляйте меня слишком много пить... Если только... вы не предложите какой-нибудь другой тост?..
– Справедливо!
Он снова поднял свой бокал, но на сей раз без улыбки и даже с какой-то впечатляющей значительностью произнес:
– Я пью... за кардинала де Шазея! Пусть он вернется живым и невредимым, выполнив свою опасную миссию, которую он предпринял ради мира на земле, ради короля и Церкви!
Захваченная врасплох Марианна непроизвольно подняла бокал, хотя эта новая ссылка на короля не особенно ей понравилась, однако она ни за что не отказалась бы выпить за здоровье крестного. Впрочем, она могла понять по обращению с нею хозяина во время ужина, что он считает ее женщиной, чьи мысли и политические взгляды находятся в полной гармонии с его собственными. Он видел в ней только крестницу кардинала, дочь своего товарища, и если он упомянул имя Сант’Анна, то на этот раз без малейшей подозрительности, а наоборот, воздавая должное древности и важным связям этого княжеского рода. Повинуясь голосу благоразумия, она поблагодарила его чарующей улыбкой.
– За моего дорогого крестного, чья заботливость и нежность ко мне всегда неизменны и кто снова проявил их, устранив вчера то ужасное недоразумение.
– Вы слишком снисходительны, называя недоразумением то, что я рассматриваю как беспримерную глупость и непростительную грубость. Когда я подумаю, что эти скоты посмели ударить вас... Вам еще больно?
Его взгляд задержался на плечах молодой женщины с настойчивостью, не имевшей ничего общего с христианским участием. С тихим смехом Марианна, словно в фигуре танца, обернулась вокруг себя, показав спину почти до самого конца.
– Пустяки! Видите, следов уже нет... Но, – добавила она тоном, в котором внезапно появилось беспокойство, – вы упомянули, экселенс, о важной и... опасной миссии?
Она подняла на него блеснувший слезой испуганный взгляд, на который он ответил возгласом сожаления, и, нагнувшись, взял ее руку и задержал в своей.
– Какой же я идиот! Вы вся трепещете от волнения. Я не должен был говорить вам это. Прошу вас, оставим эту комнату и пойдем немного посидим на террасе: ночь теплая, и на свежем воздухе вам станет хорошо. Вы так побледнели, мне кажется...
– Это правда, – согласилась она, позволив проводить себя через высокую дверь. – Я внезапно сильно испугалась... Мой крестный...
– Один из самых благородных, самых великодушных и мужественных людей, каких я знаю. Он по всем статьям достоин той глубокой нежности, которую я вижу в вас к нему, но, с другой стороны, вы достаточно с ним знакомы, чтобы знать, что ваше волнение, когда он служит нашему делу, ему не по душе.
– Я знаю, знаю. Это ужасный человек, который не может понять страхи и переживания других...
Со вздохом, похожим на легкое рыдание, она села на покрытую светлым шелком кушетку, составлявшую вместе с несколькими стульями меблировку террасы. Это было очаровательное место, откуда открывался вид на шепчущий листвой сад и дальше на залив с переливающейся лунной дорожкой.
Это было одно из тех мест, созданных для признаний или свиданий, таких удобных для долгих бесед, когда сама атмосфера иногда заставляет сказать больше, чем предполагаешь...
И вдруг Марианне захотелось побольше узнать о таинственной миссии кардинала. Если он рискует жизнью, чтобы служить «их» делу, безусловно, это нанесет удар Наполеону и его армии...
Она откинулась на спинку кушетки, подбирая платье, чтобы герцог мог сесть рядом, и на мгновение отдалась тишине и благоуханию сада. Затем, неуверенным тоном, словно она с трудом принудила себя к этому, Марианна спросила:
– Экселенс, я знаю, что не должна вас спрашивать, но я так долго ничего не знала о крестном... И не успела я его найти, как снова потеряла... Он исчез... внезапно, не увидев меня больше, не поцеловав... и, может быть, я никогда не увижу его! О, умоляю вас, скажите хотя бы, что он не направился в... места, где сражаются... что он не уехал на встречу с... захватчиком!..