Сос по прозвищу «Веревка», стр. 6

Женщина была права. Палатка им необходима – ночью они беззащитны перед мотыльками. Землеройки могли противостоять насекомым своим количеством, но крупные существа…

– За палатками я еще вернусь, – он охватил согнутой рукой подбородок Сола и начал на боку подгребать к берегу. Булава где-то потерялась, да и зачем она сейчас?

Спотыкаясь, они выбрались на берег. Сола склонилась над больным, а Сос – не без отвращения – снова бросился в воду. Теперь, без ноши, он поплыл быстрее, но ближе к берегу пришлось прорываться сквозь слой копошащихся хищников. Когда Сос почувствовал их у самого лица, его передернуло от омерзения. Он набрал в легкие воздуху и нырнул, стараясь проплыть как можно дальше. Затем оттолкнулся ногами о дно и – наискось – рассек поверхность воды. Землеройки брызнули в разные стороны, он вдохнул через стиснутые зубы и нырнул снова.

Выскочив на берег, он побежал, наступая на пищащие мягкие комочки, подхватил первый попавшийся тюк и сорвал с колышков свою палатку.

Мерзкие зверьки сновали среди поклажи, шныряли в складках скомканной палатки. Прижав вещи к груди, боясь останавливаться, он на бегу отряхивал ношу, но грызуны вцепились накрепко, их острые мохнатые мордочки тыкались ему в лицо, иглами зубов рвали кожу, словно издеваясь, норовили прыгнуть в глаза.

Сос неуклюже бухнулся в воду, чувствуя вокруг все тот же живой ковер, и бешено заработал ногами. Теперь он не мог скрыться под водой – конструкция снаряжения была плавучей, палатка наполнилась воздухом, и обе руки оказались заняты. Крохотные дьяволы продолжали свою пляску на снаряжении, впивались коготками в его губы, нос. Зажмурив глаза, он упрямо колотил ногами, надеясь что плывет в правильном направлении, а проклятая мелюзга копошилась уже в волосах, вгрызалась в уши, пыталась забраться в ноздри. Он услышал хриплый крик Глупыша и понял, что птица прилетела встретить и направить его – благо, в воздухе ей ничего не угрожало. Сос втягивал воздух сквозь стиснутые зубы, чтобы не дать землеройкам набиться еще и в рот.

– Сос! Сюда!

Сола звала его. Мысленно поблагодарив ее, он поплыл на звук – и вот зыбкое месиво осталось позади. Он снова обогнал их!

Поток промыл снаряжение и палатку, выдворив захватчиков, и теперь он мог окунуться с головой, чтобы течение снесло последних животных.

Ноги Солы мелькали перед ним, указывая дорогу. Ничего более прелестного он не видел.

Вскоре он растянулся на берегу. Девушка принялась освобождать его от ноши, сваливая ее в илистую грязь.

– Иди! – крикнула она ему в ухо. – Они уже рядом!

Идти, идти, несмотря на смертельную усталость. Он с трудом поднялся на четвереньки, отряхнулся, как большой лохматый пес. Укусы горели на лице, руки отказывались разгибаться. Он поднял Сола, вскинул на спину и заковылял по крутому склону холма. Он задыхался, хотя еле передвигал ноги.

– Иди! – снова прозвучал ее пронзительный крик. – Иди-иди-иди!..

Сос видел ее перед собой, с поклажей. Материал палатки свисал, шлепал ее по мокрому заду. Сказка, а не зад! – Он попытался сосредоточиться на этом, чтоб не замечать нестерпимой тяжести на плечах.

Бегство – кошмар изнеможения и тоски – длилось вечность. С тупым усилием он переставлял одеревенелые ноги. Он падал и тотчас поднимался, подгоняемый безжалостным воплем, тащился еще одну бессмысленную тысячу миль, падал снова… Мохнатые мордочки с окровавленными блестящими зубками тыкались в глаза, ноздри, рот; мягкие тельца сплющивались, визжали и бились в агонии под его великанскими ступнями, превращаясь в жижу из хрящей и крови; и невероятные, снежно-белые крылья кружились повсюду, куда он ни бросал свой взгляд.

И было темно, и он дрожал, лежа на промозглой земле рядом с трупом. Он перевернулся, удивляясь, почему еще жив, и вдруг раздался шум крыльев, коричневых крыльев с желтыми пятнами, и Глупыш опустился на его лоб.

– Милый, – прошептал он, поняв, что мотыльки ему не страшны, и погрузился во мрак.

4

Дрожащие отблески огня коснулись его век и заставили проснуться. Рядом лежал Сол, еще живой. В хаотической пляске теней пылающего костра он увидел Солу. Она сидела совершенно голая.

Затем до него дошло: они все обнажены. После водяной купели на теле Сола оставалось еще некое стыдливое подобие одежды, но он, она…

– Я положила все у костра, просушиваться, – сказала Сола. – Тебя так жутко трясло, что мне пришлось стащить с тебя эти мокрые тряпки. И с себя…

– И правильно, – ответил он, удивляясь, как ей удалось его раздеть. Вероятно, она порядком помучилась, тяжесть его тела была не по силам женщине.

– Я думаю, все уже высохло, – сказала она. – Вот только мотыльки…

Его взгляд наткнулся на палаточную ткань. Сола так удачно выбрала место для костра, что его тепло проникало сквозь легкую сетку на входе и грело внутренность их убежища, не наполняя его дымом. Мужчин она положила навзничь, головой к свету, сама примостилась на корточках у их ступней, слегка подавшись вперед, чтобы нейлоновый скат палатки не касался спины. Положение вряд ли удобное. Но как зато смотрелась ее неприкрытая грудь!

Он упрекнул себя в излишнем внимании к ее прелестям в столь неподходящий момент. Но этим заканчивалось всегда: физическое естество настойчиво напоминало о себе всякий раз, как он смотрел на нее. Сос вспомнил сок, и его озарила догадка: он боялся соблазниться женой друга и тем самым – обесчестить себя. Сола все сделала быстро, разумно, даже смело, и было бы оскорбительно с его стороны придавать ее действиям двусмысленность. Но видеть ее рядом – обнаженную, желанную – и с чужим браслетом на руке!..

– Может, я принесу одежду? – спросил он.

– Не надо. Мотыльки повсюду, и они здесь еще крупнее. У Глупыша, конечно, пиршество, но нам лучше не высовываться.

– Скоро нужно будет подбросить хвороста в костер.

Снаружи было холодно: ноги мерзли, несмотря на то, что закрытая палатка хорошо держала принесенное нагретым воздухом тепло. Он видел, как Сола, дальше всех сидевшая от костра, ежится и дрожит.

– Мы можем лечь вместе, – сказала она. – Это всех нас согреет, если ты выдержишь мой вес.

И снова это было разумно. Палатка не рассчитана на троих, и если Сола ляжет сверху на обоих мужчин, то появится и пространство и тепло. Она рассуждала здраво, и он не хотел в этом ей уступать.

Ее гладкое, как шелк, бедро, скользнуло по его ступне. Острый ток пробежал вверх по ноге.

– Мне кажется, жар у него ослаб, – сказала она. – Если этой ночью мы не дадим ему замерзнуть, возможно завтра ему будет лучше.

– Вероятно укусы землероек противодействуют яду мотыльков, – заметил он, охотно меняя тему. – А где мы находимся? Я не очень помню, как сюда попал…

– На другом берегу реки, на пригорке. Я не думаю, что они смогут сюда добраться, по крайней мере этой ночью. Они передвигаются ночами?

– Вряд ли. Должны же они когда-нибудь спать. – Он помолчал. – Значит, сразу за рекой? Выходит, мы забрались еще глубже в зону.

– Ты же говорил, радиация исчезла.

– Я сказал: отступает. Но я не знаю, как быстро, и как далеко. Возможно, здесь она и есть.

– Я ничего не чувствую, – сказала она нервно.

– Ты и не можешь чувствовать.

Это был бессмысленный разговор. Как бы то ни было, они не могли ничего изменить.

– Если вокруг растения, то все в порядке: радиация их убивает.

Однако насекомые в сотни раз устойчивей к радиации, нежели человек, а мотыльков здесь значительно больше…

Разговор прервался. Сос понимал, что вызвало эту неловкую заминку: тепло необходимо было сохранить, и оба знали – зачем, но переходить к самому действию… У него не хватало смелости предложить ей устроить свою пышную грудь на своем обнаженном теле, и она не могла растянуться на нем так, без предисловий. Принятое умом отторгалось реальностью, мысль о подобном контакте возбуждала не меньше, чем собственно ощущение, и он чувствовал, что это не замедлит обнаружиться. Вероятно, и ее это волновало, поскольку оба знали: Сол никогда не обрадует Солу своим объятием.