Мария кровавая, стр. 41

К тому же та, в защиту которой северные лорды намеревались поднять мятеж, в это время серьезно болела. Мятеж был сорван не только из-за нежелания императора вмешиваться, но и по причине слабого здоровья Марии. Постоянные недомогания у нее начались примерно с четырнадцати лет, то есть с начала полового созревания. Болезнь, симптомы которой обнаружились у принцессы, лекари эпохи Возрождения называли «удушением чрева» или «удушением матки». Такими жутковатыми терминами определялась тогда патология проявления женской сексуальности. Главными симптомами тут были либо полное отсутствие месячных, либо их нерегулярность или перерывы. Другими показателями расстройства было депрессивное состояние, характеризуемое «тяжестью на душе, беспричинным страхом и напоенною печалью», а также затрудненное дыхание, вздутие живота и боли.

У молодой незамужней девушки, какой была Мария, любой из перечисленных симптомов: «головная боль, тошнота, рвота, потеря аппетита, тоска и дурные привычки тела, затрудненное дыхание, учащенное сердцебиение, обмороки, меланхолия, страшные сны», а также «бодрствование с печалью и тяжестью на душе» — мог указывать на «удушение матки». Лекари XVI века, так же как и их предшественники в античные времена, причиной этих недугов считали отсутствие сексуальной жизни, потому что «любая женщина, независимо от возраста, общественного положения и уровня добродетели, находится во власти своей ненасытной матки». С древних времен это называлось «бешенством матки». Вдовы или жены, внезапно лишившиеся «общества мужчины», впадали в состояпие меланхолии и мучились отсутствием месячных. Даже молодые девушки, практически не общавшиеся с мужчииами, испытывали боли, душевную подавленность и страдали нерегулярностью менструаций. Единственным эффективным лечением этого недуга было замужество.

Страдающим «удушением матки» вдовам настоятельно рекомендовали снова выйти замуж, а женам советовали заниматься со своими мужьями «распутными чувственными совокуплениями». Родителям молодых девушек лекари предписывали выдавать поскорее дочерей замуж, а до тех пор посылать их на верховые прогулки по нескольку часов в день. Рекомендовались также и более причудливые методы лечения. «Больную» женщину приводили в бессознательное состояние, а затем, освободив от одежды и распустив волосы, клали на спину. Лекарь, громким голосом выкликая ее имя, хватал «больную» за волосы и дергал их до тех пор, пока та не приходила в себя. Одновременно он дергал ее за лобковые волосы, стараясь сделать это побольнее, чтобы «вышли вниз-острые, пагубные испарения, которые поднимались из матки и угрожали поразить все остальные органы». Другим общепринятым лечением было окуривание влагалища. В вагину пациентки вводилось пропитанное лекарствами «маточное кольцо» — кольцевая цилиндрическая трубка, закругленная с одного конца, изготовленная из золота или серебра, — на котором с другого конца, дальнего от вагины, было большое количество отверстий. В исходном положении этот конец был закрыт. Трубку закрепляли с помощью веревочек, опутывающих талию, а затем открывали конец и подавали туда из сосуда с кипящей жидкостью пар, который должен был достичь основания мат — ки. Лекари полагали, что таким образом ослабляется ее «бешенство». Окуривание наряду с верховыми прогулками большей частью предписывалось молодым девицам, «застенчивым, скромным и стыдливым». С замужними женщинами не церемонились, им вводили в шейку матки слепней.

Поскольку половое созревание Марии пришлось на очень тревожное время — она подвергалась ежедневным унижениям и мучительно переживала за мать, — наличие у нее «удушения матки» было вполне вероятно. Записей о том, какое лечение ей прописывали, в анналах истории не сохранилось, но, несомненно, она применяла «терапию верховой езды». После переезда ко двору Елизаветы ежедневные верховые прогулки Марии прекратились, потому что вместе с нарядной одеждой и драгоценными украшениями у нее отобрали и лошадей. Это изменение режима вряд ли улучшило общее состояние ее здоровья.

Разлука матери с дочерью была особенно мучительной еще и потому, что Екатерина прекрасно осознавала, что означают болезни Марии. В письме Кромвелю она указывала, что была «больна точно такой же болезнью», как и Мария. Это Же подтверждает и любопытный документ, составленный во время судебной тяжбы по поводу развода. Документ этот представлял собой меморандум, озаглавленный «Вопросы, которые следует задать личностям, знающим обстоятельства замужества королевы Екатерины Английской». В меморандуме были перечислены конкретные вопросы, па которые должны были ответить свидетели, по поводу главной проблемы: вышла ли Екатерина за Генриха, будучи девственницей или нет. Один из вопросов звучал так: была ли Екатерина после смерти Артура «слабой и подавленной, и источалась ли из ее рта влага»? Слабость в членах и определенного рода выделения изо рта были в числе симптомов «удушения матки». Лекари, которые осматривали Екатерину после замужества с Артуром, подтвердили диагноз. У нее было «бешенство матки» по причине неутоленной страсти. Значит, выходя замуж за Генриха, Екатерина была девственницей. Исчезновение этих симптомов после замужества свидетельствовало, что диагноз был правильным.

Вспоминая свои собственные страдания и связанные с этим сложности при родах, которые преследовали ее первые пятнадцать лет замужества, Екатерина прекрасно понимала, что происходит с Марией, и знала, чем ей помочь. Она писала Кромвелю, что если бы Мария приехала в Кимболтон, то «утешение и веселье были бы такими, что, возможно, никакого лечения больше бы ей не понадобилось», и добавляла, что знает это «по собственному опыту».

Но Генрих был неумолим. Во время критического состояния в феврале 1535 года Марии не позволялось не только приехать к матери, но даже и находиться в пределах тридцати миль от ее резиденции. Екатерина уже готовилась услышать весть о смерти дочери, когда до нее дошла другая: кризис у Марии миновал, и она. выздоравливает в Гринвиче.

ГЛАВА 13

Как раз во время выздоровления Марии были совершены самые возмутительные казни периода английской Реформации. В государственных преступлениях обвинили и подвергли пыткам настоятелей трех монастырей ордена картезианцев и одного монаха ордена Святой Бригитты Сионской. Затем их привезли в Тайберп и повесили. То, что их повесили в монашеских одеяниях, было неслыханным оскорблением всего религиозного сообщества и беспрецедентным отступлением от вековых обычаев. В те времена все казни были жестокие, но с ними обошлись особенно бесчеловечно. Веревки перерезали, когда монахи были еще живы. После этого расчленили их торсы и вырезали все жизненно важные органы. Потом трупы обезглавили и пронесли по улицам. Головы и конечности казненных были выставлены у городских ворот.

Казнь предателей-монахов была встречена при дворе с заметным одобрением. Вместе с придворной знатью неподалеку от эшафота, к огромному своему удовольствию, простолюдины могли видеть также и герцога Норфолка, Томаса Болейиа (теперь он уже имел титул графа Уилтшира) и Генри Фитцроя. Толпа расступилась, пропустив королевского камергера Генри Норриса с эскортом из сорока всадников.

Кровавую процедуру казни па расстоянии наблюдали пятеро неизвестных, одетых как шотландцы, в доспехах с поднятыми забралами, скрывающими лица. Когда один из них па время опустил забрало, в нем распознали брата герцога Норфолка и принялись строить домыслы насчет остальных. Поскольку было замечено, что все придворные выказывали этим неизвестным необычайно глубокое почтение, пошли настойчивые слухи: один из «шотландцев» — сам Генрих, пожелавший лично присутствовать на казни.

Четыре монаха были первыми жертвами судебной расправы. В течение нескольких последующих недель были брошены в тюрьму еще три картезианца. В ожидании суда они стояли, прикованные к стене камеры железными ошейниками и кандалами. В течение семнадцати дней они не имели возможности ни сесть, ни прилечь, и их цепи ни разу не были «ослаблены для какой-либо естественной надобности». В конце концов их также подвергли пыткам, признали виновными и повесили.