Мария кровавая, стр. 127

Среди этих правонарушителей был и Джон Хупер, епископ Вустерский, неутомимый критик католиков и консервативных протестантов, проповедующий «абсурдность» учения о том, что тело Христа физически присутствует в облатке, которую дают при причастии. Епископского сана Хупера лишили, во-первых, потому, что он был женат и не оставил жену, а во-вторых, из-за его взглядов на присутствие телесного в святых дарах. Первого сентября 1553 года он был заточен в тюрьму Флит, и его продержали там больше семнадцати месяцев. Вначале Хуперу было позволено самому выбрать тюрьму, но через неделю доверенный Гардинера по имени Бабингтоп перевел его из Тауэра в камеру тюрьмы Флит и «начал обращаться с ним в высшей степени жестоко». Хупер описал условия своего содержания в заключении, рассказав, как Бабингтон и его жена вначале непрерывно к нему придирались, а затем перевели из камеры для особых узников к обычным преступникам. Непосредственно рядом с ним располагались «порочные мужчина и женщина», а в качестве постели ему была дана «всего лишь небольшая соломенная подстилка и прогнившая тряпка с несколькими перьями внутри, чтобы укрыться». Позднее сердобольные друзья прислали ему лучшую постель, но изменить «мерзкую и зловонную камеру», в которой он помещался, было нельзя. По одной ее стороне проходила «сточная клоака с тюремными нечистотами», а по другой — крбщая городская канализация. От зловония и грязи он заболел и, лежа в собственных нечистотах, стеная в мучениях, звал на помощь, но надзиратель приказал никого к нему в камеру не пускать. Так продолжалось шесть недель, и он уже приготовился к смерти. Окрестные нищие умоляли стражников сжалиться над Хупером и облегчить ему последние часы, но Бабингтон, руководствуясь приказом епископа, не позволял никому приближаться к узнику, говоря, что «все равно скоро от этого еретика придет избавление».

В конце января 1555 года Хупер предстал перед Гардине-ром и несколькими епископами. Ему предложили отказаться от своей «злой и безнравственной доктрины» и перейти в лоно святой католической церкви, став верным сыном папы. Лорд-канцлер заверил Хупера, что за это ему будет даровано помилование королевы. Хупер не согласился, сказав, что римская церковь — не церковь Христа, а папа — не глава его последователей. Что же касается помилования королевы, то он бы с радостью это принял, «если бы милость согласовывалась с его совестью и не гневила Бога».

Хупера вывели на сожжение 9 февраля, в «хмурое холодное утро». Он стоял на высоком табурете и смотрел на собравшуюся толпу, в которой «редко кто не плакал и не горевал», а затем углубился в молитву. Его занятие прервал палач, попросивший прощения. Хупер ответил, что не видит, за ним никакой вины. «О, сэр! — сказал палач. — Я назначен разжечь огонь». «Так делай же свое дело, — сказал Хупер, — и Бог простит тебе твои грехи. А я буду за тебя молиться».

Палач взял две вязанки свежеиарубленпого хвороста и обложил ими табурет чуть пониже ног проповедника, добавив еще тростника. Хупер поднял несколько стеблей тростника, прижал к груди, поцеловал и, сунув их себе иод мышки, принялся указывать палачу, как лучше разместить хворост. Наконец палач поднес к хворосту факел, но сырые прутья отказывались гореть, тростник тоже. Только спустя некоторое время слабое пламя коснулось ног Хупера, «но ветер в этом месте имел такую силу, что задул огонь». Он лишь слегка лизнул ступни и лодыжки протестантского проповедника. Принесли еще хвороста (тростника больше не оказалось), и палач попытался разжечь костер снова, но вновь налетел сильный ветер, и небо обложили тяжелые тучи. В результате у Хупера обгорели волосы и немного кожа.

«О Иисус, сын Давида, — взмолился он, — смилуйся и прими мою душу! — Огонь охватил его ноги, но вскоре погас, не добравшись до тела. — Ради Бога, добрые люди, — продолжил взывать проповедник, — дайте мне больше огня!»

Костер принялись разжигать в третий раз, подсыпав тлеющих древесных углей. На этот раз пламя оказалось достаточно сильным и достигло двух мешочков с порохом, привязанных к коленям страдальца. Взрыв пороха должен был убить его (своеобразный акт милосердия), чтобы избавить от страданий, но как только перегорели веревки, ветер сдул пороховые мешочки, и они взорвались в воздухе, «принеся мало пользы». А Хупер все повторял «довольно громким голосом»: «Господь Иисус, сжалься надо мной! Господь Иисус, сжалься надо мной! Господь Иисус, прими мой дух!»

Его губы продолжали двигаться уже после того, как обгорело горло. Несчастный проповедник не мог больше издать ни звука, даже застонать, но наблюдавшие заметили, что после того «как рот у пего стал совсем черный и распух язык, губы продолжали шевелиться, пока их не съел огонь». Единственное, чем мог еще управлять Хупер, были руки, и он стучал ими в грудь, как бы каясь перед Богом, а затем одна упала вниз, а вторая быстро барабанила по тому, что осталось от груди, хотя с пальцев «капали жир, вода и кровь». Только спустя некоторое время его голова безвольно опустилась вниз, и он умер.

Хупер сгорал заживо почти три четверти часа. «С покорностью агнца он вынес высшую степень мучений, — записал исследователь преследований протестантов Фокс, прочтя присланное ему описание последних минут Хупера, — он не дергался — пи вперед, ни назад, ни в какую сторону. Вся его нижняя часть была объята огнем, из живота выпадали кишки, но он умер тихо, как младенец в постели. И вот теперь сей благословенный мученик царствует, обласканный Господом, на небесах, угот-ованиых верным Христу еще до основания мира. И мы, христиане, должны славить Бога за то, что он ниспослал нам таких верных праведников, как Хупер».

ГЛАВА 41

Хупер был одним из нескольких протестантов, сожженных за ересь в феврале 1555 года. В некоторых исследованиях это событие обозначается как начало нового этапа в правлении Марии, однако в феврале 1555-го никакой кровавой кампании против протестантов еще не начиналось. Просто некоторые еретики понесли заслуженное наказание, которого давно ждали. Епископа Гардинера — он в конце января судил в своем епископальном суде Хупера и его единомышленников — обвиняли в том, что он был «слишком мягким и деликатным» по отношению к виновным в «кошмарной и в высшей степени дерзостной» ереси. Считалось, что еретики — не обычные преступники и не могут восприниматься как простые поджигатели, убийцы или предатели. Они покусились не только па человека, по и на Бога! Распространяя ложь о природе Бога и его священных символах, они были для общества опаснее, чем зараженные проказой или потницей. Еретики являлись разносчиками гораздо худшей моровой язвы, которая приводила к духовной гибели и отказу от вечного загробного блаженства.

Гардинер полностью разделял эту точку зрения, считая ересь худшим злом из всех возможных, но он осознавал политическую опасность слишком поспешных действий в деле ее подавления. «Для меня, — говорил он, — церковная ересь — это как нарыв па теле человека. Несмотря на сильную боль, его необходимо вскрыть, иначе он сгноит все тело».

Как видим, высказывание весьма сдержанное, хотя Пэд-жет со своими единомышленниками в Совете постоянно называл лорд-канцлера кровавым палачом.

Следует заметить, что при дворе Марии и за его пределами не было никого, кто бы не требовал сожжения еретиков. Совет обсуждал этот вопрос начиная с лета 1554 года, и говорили, что особенно яростно за самые жестокие наказания для не отрекшихся от своих убеждений протестантов выступал казначей Полет. Реджинальд Поул, много размышлявший о мученичестве и больше двадцати лет близко связанный с кардиналами-реформаторами, был полон решимости сражаться с ересью любым оружием, какое только имеется в распоряжении церкви. Среди его единомышленников был кардинал Ка-рафа, глава ордена тиетинов, будущий папа Павел IV, немилосердный к протестантам, лично надзиравший за пытками и безжалостными гонениями, проводимыми папской инквизицией. На континенте Поул находился па переднем крае воинствующей католической реформации и принес эти радикальные идеи с собой в Англию.