Уарда, стр. 37

– Катути горда, она сразу оборвала меня, как только я осмелился предложить ей это.

– Ну, пусть в таком случае сам Паакер предложит ей деньги. Намекни ему, что он может заслужить расположение Неферт, расскажи о несчастье, которое постигло ее семью, а если он станет отказываться – но только в этом случае, – дай ему понять, что тебе кое-что известно о моем зелье.

Несколько минут карлик задумчиво молчал, опустив голову. Потом он встрепенулся и восхищенно посмотрел на старуху:

– Вот это правильный путь!

– Неправильный путь вы могли бы избрать и без моей помощи, – буркнула она. – Пожалуй, дело ваше не так уж плохо, как мне сперва показалось. Катути должна быть благодарна своему непутевому сынку за то, что он проиграл мумию отца. Ты что, не понимаешь меня? Ну, если ты действительно там самый умный, то каковы же все остальные!

– Ты полагаешь, что мою госпожу станут превозносить на все лады за то, что она жертвует такую огромную сумму ради доброго имени…

– При чем тут имя? Разве в этом дело! – нетерпеливо перебила его старуха. – Все обстоит гораздо проще. Перед нами двое – Паакер и жена Мена. Если махор отдаст ради этой молодой женщины целое состояние, то он, разумеется, захочет обладать ею, и тут уж Катути не посмеет стать ему поперек дороги: она-то будет знать, за что племянник заплатил такие деньги. Но на его пути встанет Мена. Этого нужно просто удалить. Возничий близок к фараону, а когда набрасывают петлю на одного, она легко может прихватить и другого. Так вот, возьмите Паакера себе в союзники, сумейте разумно воспользоваться им – и тогда за крысиные укусы кое-кто заплатит смертельными ранами. А Рамсес, который сотрет вас с лица земли, если вы осмелитесь открыто выступить против него, будет поражен дротиком, брошенным из засады. Когда трон освободится, везиру, пожалуй, удастся вскарабкаться на него своими слабенькими ножками, – конечно, если ему еще и жрецы пособят. Вот ты сидишь здесь, разинув рот, а ведь я тебе в сущности ничего такого и не посоветовала, до чего ты и сам не мог бы додуматься.

– Ты – настоящий кладезь премудрости! – воскликнул карлик.

– Ну, а теперь ступай! – сказала колдунья. – Поведай Катути и везиру эти мысли, выдав их за свои, и повергни их в удивление. Сегодня ты еще сознаешь, что это я указала, как вам надлежит действовать, но завтра ты это позабудешь, а послезавтра возомнишь, что тебя вдохновили девять великих богов. Уж я-то знаю! Но я не могу ничего давать даром. Тебя кормит твой малый рост, других – сильные руки, ну а я зарабатываю свой скудный хлеб мыслями, что сидят вот здесь, – и она ткнула пальцем себе в лоб. – Так вот, слушай! Когда вы склоните Паакера на свою сторону и Ани изъявит готовность им воспользоваться, ты скажешь ему: есть тайна, которая делает махора игрушкой его желаний; тайна эта известна одной Хект, и она была бы не прочь ее продать.

– Будет исполнено! Непременно! – крикнул карлик. – А что ты потребуешь за эту тайну?

– Немногого, – сказала старуха. – Всего лишь грамоты, разрешающей мне заниматься моими делами, чтобы меня не трогали жрецы, и достойного погребения после смерти.

– Едва ли везир согласится на это: ведь он должен избегать ссоры со служителями божества.

– И всячески унижать Рамсеса в их глазах?! – перебила его старуха. – Так слушай же: Ани не нужно писать мне новой грамоты, пусть лишь возобновит старую, полученную мной от Рамсеса, когда я вылечила его любимого коня. Но они сожгли эту грамоту вместе со всеми пожитками, когда разграбили мою хижину, объявив меня колдуньей, а мои вещи – орудиями Сетха. С погребением же пока что можно не торопиться. Я желаю получить грамоту Рамсеса и ничего больше.

– Ты получишь ее, – поспешил заверить карлик старуху. – А теперь прощай! Мне еще поручено заглянуть в усыпальницу нашего дома и посмотреть, все ли там в порядке, есть ли жертвоприношения, подлить благовоний в сосуды и велеть кое-что подновить. Когда Сехет уже не будет так свирепствовать и станет прохладнее, я еще раз появлюсь в ваших краях. Мне хотелось бы навестить парасхита Пинема и взглянуть на несчастную Уарду.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В то время, когда карлик разговаривал с колдуньей, двое мужчин перед хижиной парасхита усердно забивали в землю колья и укрепляли на них кусок дырявой парусины.

Один из них, старик парасхит, дед Уарды, время от времени просил другого не забывать о больной и поменьше шуметь. Закончив свою несложную работу и устроив под навесом ложе из свежей пшеничной соломы, оба уселись на земле, поглядывая в сторону хижины, где у порога сидел врач Небсехт, ожидая, пока проснется спящая девочка.

– Кто этот человек? – спросил врач у старика, указывая на его помощника – высокого, загорелого воина с густой рыжей бородой.

– Мой сын, – ответил парасхит. – Он вернулся из Сирии.

– Отец Уарды? – удивленно спросил врач.

Воин утвердительно кивнул головой и сказал грубым, но не лишенным теплоты голосом:

– Конечно, этому трудно поверить: она такая беленькая и румяная. Ее мать была из чужих краев, она была очень нежного сложения, и Уарда вся в нее. Я боюсь тронуть свою дочь даже мизинцем, а тут на ее хрупкое тельце налетела колесница, и она все-таки осталась жива! …

– Если бы не помощь этого доброго врача, ты не застал бы ее в живых, – сказал парасхит, подходя к Небсехту и целуя край его одежды. – Да вознаградят тебя боги, святой отец, за все, что ты сделал для нас, несчастных бедняков.

– Но мы не нищие! – вскричал воин, хлопнув рукой по туго набитому мешочку, висевшему у его пояса. – В Сирии мы хорошо поживились: вот куплю теленка и пожертвую его вашему храму.

– Пожертвуй лучше теленка из теста [ 96], – посоветовал врач, – а если хочешь отблагодарить меня, то отдай деньги своему отцу, чтобы он мог кормить твою дочурку и лечить ее по моим предписаниям.

– Гм, – промычал воин, отвязал мешочек, и, взвесив его на руке, подал отцу со словами:

– А ведь я бы, пожалуй, все пропил! Возьми-ка это, отец, для девочки и моей матери.

Пока старик нерешительно протягивал руку к щедрому подарку, воин одумался и, развязав мешочек, сказал:

– Позволь мне вынуть сначала парочку колец, а то я окажусь сегодня на мели: я ведь пригласил нескольких товарищей выпить со мной. Этого мне хватит на завтра и на послезавтра. Вот так будет ладно! На, возьми!

Небсехт одобрительно кивнул. Старик в порыве благодарности бросился целовать врачу руки, а воин воскликнул:

– Вылечи мою малютку, святой отец! С подарками и жертвами теперь покончено, потому что у меня ничего не осталось, кроме вот этих железных кулаков и груди, твердой, как крепостная стена. Но если ты попадешь когда-нибудь в беду, только позови, и я обороню тебя от двадцати врагов сразу. Ведь ты спас мою дочку. А раз так – жизнь за жизнь! Отныне мы – кровные братья. Вот, смотри!

С этими словами он вытащил из-за пояса нож, слегка надрезал себе руку, и несколько капель крови упало на камень у ног врача.

– Вот обязательство, – сказал воин. – Кашта принадлежит тебе, и ты можешь распоряжаться его жизнью, как своей собственной. А уж слово мое твердое.

– Я человек мирный, – кротко сказал Небсехт. – Меня защищает моя белая одежда. Но, кажется, наша больная проснулась.

Врач встал и вошел в хижину. Прекрасная головка Уарды лежала на коленях старой бабки. Взгляд ее больших голубых глаз медленно поднялся на жреца.

– Уарда хочет встать и выйти на свежий воздух, – сказала старуха. – Она долго и сладко спала.

Врач пощупал девочке пульс и, осмотрев рану, к которой были приложены какие-то листья, сказал:

– Поразительно! Но кто вам дал это целебное растение? Пока старуха в смущении медлила с ответом, Уарда со свойственной ребенку чистосердечностью сказала:

– Старая Хект, что живет там, в темной пещере!

вернуться

96

«Пожертвуй лучше теленка из теста…» – Во время празднеств в честь богини Нехебт приносили в жертву свиней. Геродот пишет по этому поводу (II, 47): «Люди бедные из-за отсутствия средств пекут свиней из пшеничного теста и приносят их в жертву». (Прим. автора.)