Невеста Нила, стр. 79

Евдоксия рассыпалась в изъявлениях благодарности. Орион встал и пошел к матери; она все еще спала; однако сын велел доложить о себе, и Нефорис тотчас приняла его, потому что дожидалась этого посещения. Она полулежала на диване в своей спальне, защищенной от солнечных лучей. Вдова мукаукаса сообщила сыну о своем намерении отправить внучку к одному из друзей Филиппа. Слова Нефорис звучали вяло, но когда Орион стал отговаривать ее, прося оставить ребенка у себя, она оживилась и воскликнула с раздражением:

– Неужели ты можешь желать и требовать этого? – Затем, перейдя в жалобный тон, больная прибавила: – Теперь все идет навыворот. У стариков оказывается лучше память, чем у молодых. Тебя давно занимают совсем иные вещи, а я все еще не могу забыть о том, что Мария отравила последние минуты твоему благородному отцу, когда он готовился оставить нас и перейти в вечность.

Истерические рыдания без слез стали душить Нефорис; Орион не смел больше противоречить ей. Он успокаивал мать ласковыми словами и, когда та немного пришла в себя, сообщил ей о своем намерении осмотреть многочисленные наследственные поместья. Решение сына обрадовало больную.

Теперь ей хотелось быть постоянно одной, вне всякого надзора. Белые пилюли утешали ее гораздо лучше, чем окружающие люди; наяву и во сне они приносили ей грезы, которые были в тысячу раз приятнее постылой действительности. Погрузиться в воспоминания, молиться, мечтать, воображать себя среди дорогих умерших и, сверх того, есть и пить, что Нефорис делала охотно и часто, – вот все, что требовала теперь от жизни некогда деятельная, заботливая матрона.

Узнав о поездке сына сначала в Нильскую дельту, Нефорис была неприятно поражена. В Верхнем Египте он мог повидаться со своей свояченицей, постриженной в монахини, матерью маленькой Марии. Больная выпрямилась, провела рукой по лицу и указала на столик, где возле вазочки с вареньем, склянок, коробочек и других вещиц лежала дощечка для письма и свиток папируса. Вдова мукаукаса взяла его со словами:

– Вот как раз письмо от моей невестки; оно пришло вчера вечером. Я начала его читать, однако тут в первых же строках говорилось о покойном отце; ведь ты знаешь… перед отходом ко сну… Я не могла продолжать… а сегодня сперва мне нужно было ехать в церковь, потом Филипп долго беседовал со мной о девочке. У меня опять не хватило духу заняться чтением. И что может быть в этом письме, кроме неприятного? Хочешь, я скажу, откуда мне можно еще ожидать какой-нибудь радости? Но, нет, оставим этот вопрос на некоторое время… Пожалуйста, прочти мне письмо; только пропусти место, где говорится об отце. Я прочитаю это после, одна…

Орион развернул листок. Его губы дрожали, пока он пробегал глазами слова сожаления по поводу смерти Георгия. Фанатизмом дышала каждая фраза в письме невестки. По ее словам, она нашла в монастыре то, что искала; она жила только в Боге и во Христе. Даже собственный ребенок казался ей чуждым, хотя она находила блаженство в молитве за него. Однако мать Марии считала своим долгом позаботиться о спасении души своей маленькой дочери; если бабушке будет не особенно трудно расстаться с ней, то мать с удовольствием пошлет за девочкой. Незадолго перед тем вдова сделалась игуменьей в своей киновии; никто не мог помешать ей взять к себе ребенка, но она боялась, что материнская любовь привяжет ее к тленному миру, с которым у нее навсегда прерваны всякие связи. Поэтому невестка Нефорис решила воспитать Марию в соседнем монастыре не для жалкого земного существования, а для загробного блаженства, предназначив ее не в супруги какому-нибудь грешному человеку, а сделав непорочной Христовой невестой.

Орион почувствовал невольную дрожь, читая эти строки. Когда он кончил, мать воскликнула:

– Пожалуй, невестка права! Может быть, Провидение давно уже избрало Марию для лучшей жизни. По-настоящему, девочку следует отослать не к другу Филиппа, а в монастырь, где она найдет самый верный путь к спасению.

Тут Орион понял, что ему необходимо оградить бедную племянницу от произвола бабушки, и сказал матери, что он согласен с ее прежним решением, так как здоровье Марии требовало в настоящее время серьезных забот. Отец всегда исполнял предписания Филиппа, и потому она обязана из любви к покойному последовать совету врача. Нефорис уже несколько минут жадно смотрела на коробочку, стоявшую на столе; она не стала противоречить сыну, и Орион в тот же вечер отвез Марию с ее воспитательницей к Руфинусу, который приветливо принял обеих, несмотря на вчерашние возражения.

Марию уложили в постель, поставленную рядом с постелью Паулы, молодая девушка склонилась над ней. Ребенок обнял ее за шею и прижался головой к ее груди. Бедняжка почувствовала такое облегчение, как будто вырвалась из темницы. Она спешила облегчить свое маленькое исстрадавшееся сердечко слезами и откровенными признаниями. Между тем Паула слышала голос Ориона в саду и ее неудержимо влекло к любимому человеку. Она едва успела поздороваться с ним, когда он приехал. Однако дамаскинка не решалась оттолкнуть девочку именно в ту минуту, когда Мария с таким восторгом отдавалась своему счастью. Наконец, в комнату вошла Пуль, тогда Паула положила ручку Марии в ее руку и сказала:

– Заключите между собой союз дружбы и поболтайте о чем-нибудь до моего возвращения. Тогда я сообщу вам радостную новость. Я знаю, моя девочка, что ты очень любишь дядю, а эта новость касается меня и его.

– Орион вынужден был уехать, – прервала ее Пуль. – Вот здесь на дощечке он написал тебе несколько слов. Бедный юноша не знал, что делать от нетерпения, ему так хотелось видеть тебя, но некогда было дожидаться.

Паула вскрикнула с горьким изумлением, схватила письмо и убежала в свою комнату.

Ее возлюбленный, так же как и она, страстно жаждал свидания, но не дождался его.

«Я надеялся переговорить с тобой наедине, – писал он любимой девушке, – но судьба решила иначе». Затем следовали слова признания.

О зачем она позволила удержать себя, зачем не поспешила к Ориону, хотя бы на несколько минут, чтобы поблагодарить за его доброту и преданность, чтобы услышать от него при всех те слова, которые он чуть слышно прошептал ей вчера. Огорченная и недовольная собой, Паула вернулась наконец к Марии.

Орион действительно не мог откладывать дольше свой отъезд, считая нужным сообщить наместнику халифа о своем путешествии и разрыве с патриархом. Полководец Амру не мог понять человеколюбивых побуждений юноши и объяснил его поступки жаждой мести, которая, как известно, чтится всеми мусульманами как священный долг.

XXXI

Орион ехал верхом в Фостат, и тут его недавнее приподнятое настроение уступило место печальному раздумью. Неужели Паула не могла уделить ему хотя бы несколько минут? А между тем она ограничилась только ласковым рукопожатием при встрече и благодарным взглядом, после чего немедленно исчезла во внутренних комнатах, уведя с собой Марию. Если бы дамаскинка платила Ориону пламенной любовью за его пылкое чувство, она радостно бросилась бы ему навстречу. Неужели гордая душа девушки, которую Нефорис называла холодной и неприступной, совершенно не способна к самоотверженной преданности? Невольное сомнение закралось в сердце юноши, и чувство обманутой надежды мучительно терзало его. Он мечтал о разговоре наедине, мечтал услышать от Паулы искреннее признание: «Я люблю тебя» и обменяться с ней первым блаженным поцелуем.

Упавший духом, раздраженный, вошел Орион в дом полководца. Его встретили просители, потерпевшие неудачу, и сыну мукаукаса пришло в голову, что его ожидает та же участь. Быть униженным и кем же?

Он велел доложить о себе и немного ободрился, когда был немедленно введен в приемную. Амру встретил пришедшего отечески-ласково и, узнав о крупном столкновении между ним и патриархом, вскочил с места, протягивая Ориону обе руки.

– Согласись принять ислам, – воскликнул он, – и я тотчас сделаю тебя, именем моего государя, халифа, преемником твоего отца, несмотря на твою молодость. Полно колебаться! Соглашайся скорее! Мне грустно покидать Египет, зная, что Мемфис остается без наместника.