Пожар страсти, стр. 37

– Меня не интересует ни он, ни любой другой мужчина.

– Это изменится. Ты ведь слышала, что сказал Арни.

– У меня мало общего с Арни.

– Однако он может помочь тебе. И Арни так добр к Джерри и Эмме сейчас, когда они живут во Флориде.

– Да, добр, и я это ценю.

– Он очень умен. И тебе следует прислушаться к его советам, касающимся бизнеса.

– Я не нуждаюсь в его советах. Я учусь ни от кого не зависеть.

– Ну хорошо, – сказала Францина и, помолчав, добавила: – У тебя усталый вид.

– Возможно.

– Иди на террасу. Я принесу чай.

Гиацинта повиновалась. Для матери возраст не имеет значения. Бабушка в восемьдесят лет по-матерински опекала своего пятидесятилетнего сына.

– Я думала вот о чем, – сказала Францина, помешивая чай. – Поскольку ты приняла решение продать дом, сохрани хотя бы свою красивую мебель. Возьми то, что тебе понадобится, в свою квартиру, а остальное отдай на сохранение. Когда-нибудь мебель тебе пригодится.

«Нет, никогда она мне не пригодится, – подумала Гиацинта. – Откуда у меня появится такой дом?»

– Ты не согласна? – спросила Францина, поскольку Гиацинта молчала. – Впрочем, ты никогда не слушала моих советов, мне следовало к этому привыкнуть. – И вздохнула.

Она выглядела измученной. На лбу ее обозначились глубокие вертикальные линии. «Это был кошмарный год для нее, и я отчасти тому виной», – сказала себе Гиацинта. В порыве горечи и жалости она коснулась руки Францины.

– Прости меня. У нас с тобой всегда разногласия. Однако они бывают у тех, кто любит друг друга. Разве не так? Но я последую твоему совету насчет мебели.

Мебель. Насколько это несущественно! Она выбросила бы все без сожаления, тем более мебель, вместе со всем прошлым. Однако это имело значение для Францины, которая, любя дочь, видела в этом гарантию того, что Гиацинта когда-нибудь заживет нормальной жизнью.

На кустах роз уже проклюнулись листики. Доверчивые создания. Когда первый снег кружился в сером воздухе, на них был последний маленький съежившийся бутон. «Я буду скучать по ним, – подумала Гиацинта. – Я была такой безмятежной в тот день, когда посадила их. И мы чувствовали себя удовлетворенными и такими умиротворенными в этом доме! Нет. Это только я чувствовала себя удовлетворенной…»

Она сидела и, держа чашку с чаем, слушала, как первая пчела носится и жужжит в лучах солнца.

Глава 11

Проходя по коридорам и аудиториям школы модельеров, Гиацинта невольно вспоминала газетные сообщения о том, как люди в семьдесят или в восемьдесят лет наконец получали диплом об окончании колледжа. Конечно, ей еще далеко до такого возраста, и все же сразу бросалась в глаза огромная разница между другими студентами и ею. Они были такими беззаботными и непринужденными! Слишком веселые и горячие, они не подозревали о существовании зла и были очаровательны в своем неведении. «Среди них, – подумала Гиацинта, – я, должно быть, выгляжу пришелицей с Марса».

Прошло почти полсеместра, прежде чем она заметила, что преподаватели в отличие от студентов обращают на нее особое внимание. Ощущая неуверенность в начале занятий, Гиацинта была искренне удивлена, когда один из ее этюдов продемонстрировали классу в качестве образца техники рисунка. После этого преподаватель сказал Гиацинте, что ей вообще нечего делать в этом классе.

Это очень приободрило Гиацинту и вселило в нее уверенность. Конечно, она имела основательное представление о цвете и форме, но что касается одежды, то до сего времени хотела лишь одного: чтобы она «приятно смотрелась». Работать над образцами моделей казалось ей ничуть не труднее, чем стоять дома в студии за мольбертом. Частенько Гиацинта приносила задания домой и практиковалась в рисовании образцов пером и чернилами.

Почти всегда по субботам и воскресеньям Гиацинта посещала специальные классы. И, заполняя таким образом каждую минуту в течение недели, она боролась с одиночеством, которое порой грозило захлестнуть ее и унести в бездну.

Одиночество в толпе сейчас стало расхожей фразой. Гиацинта никогда еще не жила в таком месте, где почтальон не остановится, чтобы обменяться несколькими фразами у входной двери, или где кассир в супермаркете так дорожит своим временем. С одной стороны, анонимность была благом, а с другой – заставляла переживать тяжелые моменты. В городе и особенно в ее округе на границе с Челси жило множество людей, но отношения не налаживались. Гиацинта лишь вежливо раскланивалась с ними. У нее не было ничего общего с девятнадцатилетней честолюбивой актрисой, которая жила по другую сторону вестибюля вместе со своим дружком; не имела она никаких контактов и с портными, не говорившими по-английски. Дряхлая пара, прожившая в этом здании уже шестьдесят пять лет, вообще была из другого мира.

Под окном пролегала улица, которая на глазах претерпевала изменения. Прошлое сохранилось в виде пятиэтажек без лифта. Здесь возле окон развешивали постельное белье, а на балконах стояли женщины, сплетничающие и наблюдающие за детьми.

После трудового дня Гиацинта преодолевала четыре пролета лестницы и закрывала за собой дверь с противоречивыми чувствами. Иногда эти две комнаты казались ей убежищем, порой – местом заключения. Она понимала, чем вызваны такие перепады настроения. При виде какой-нибудь матери, прогуливающейся с детьми, Гиацинта искала в доме спасения, зная, что здесь ничто не будет напоминать ей о нормальной жизни других людей. Вместе с тем похвалы возбуждали у нее желание добиться успеха вопреки обстоятельствам – и тогда она ненавидела свою тюрьму.

Отказавшись от предложения Арни помочь ей снять жилье, Гиацинта нашла его сама. Несмотря на советы Францины, Гиацинта не пожелала украсить его. У нее была кровать, два стула и ломберный столик, на котором она выполняла свою работу. В маленькой кухоньке Гиацинта готовила редко, ела очень мало и еще больше похудела. Но это не волновало ее. Она хотела одного – поскорее закончить курс обучения, найти работу и получать столько, чтобы иметь возможность снять жилье, куда смогут приезжать дети.

Гиацинта постоянно убеждала себя, что самое важное – смотреть вперед. Оглядываться назад бесплодно, говаривала бабушка. В тот день, когда были подписаны последние бумаги о разводе, Гиацинта вдруг вспомнила мотель, где они тайно делили ложе под ее атласным одеялом; вспомнила танцы, их первую ночь. Почему же все это исчезло, испарилось, словно ничего подобного никогда и не было?

Да, остается только одно – смотреть вперед. Тем не менее бессонными ночами, слыша пронзительные голоса на улице и грохот грузовиков, она совершала мысленное путешествие к дому, который оставила.

Лишь очень немногим Гиацинта сказала, что уезжает. Друзья не задавали лишних вопросов и пришли пожелать ей благополучия. Среди них были Мойра и две учительницы. Полагая, что Гиацинта едет во Флориду, они принесли подарки для Джерри и Эммы. Пришел и маляр. Когда его жена тяжело болела прошлой зимой, Гиацинта готовила для его семьи, и он это запомнил.

Францина была озадачена, подавлена и сердита на дочь, но старалась этого не показывать. Обняв на прощание Гиацинту, мать ничего не сказала, хотя в ее глазах блеснули слезы.

Порой, лежа без сна и слыша, как тикает будильник, Гиацинта вспоминала и Уилла Миллера. Он удивился бы, узнав, что почти незнакомая ему женщина последовала его совету. Гиацинте хотелось бы рассказать Уиллу об этом, если бы было возможно. Уезжая, она не оставила адреса, да к тому же не исключено, что у него больше нет желания встречаться с ней. Наверное, Уилл потерял к ней интерес, узнав, что она отказалась от своих малолетних детей.

Однажды утром Гиацинта увидела за окном снег. Было начало ноября, и снег превращался в серое месиво на тротуаре. Тем не менее это напомнило ей о приближении Дня благодарения. О прошлогоднем кошмаре лучше не вспоминать. В том году ехать было некуда. Францина собиралась вылететь на Запад и повидаться с внуками. У Гиацинты же не было ни малейшего желания лететь с ней.