Симфония любви, стр. 10

Затем она повернулась к Гертруде.

– Сколько он так лежит?

– Не могу точно сказать, мисс. Я уже говорила вам, что отсутствовала две недели. Но еще до моего отъезда он решил укрыться здесь, как какой-нибудь дракон в пещере. Он не позволял никому поднять себя. Мы были вынуждены оставлять подносы с едой у его кровати. Иногда ему удавалось поесть… а иногда… – Гертруда заломила руки, и лицо ее стало печальным. – Он несколько дней отказывался от пищи, как будто хотел заморить себя голодом, пока, наконец, голод не брал верх…

Гертруда отвернулась. Мария обняла ее рукой за плечи, всматриваясь в искаженное болью лицо экономки.

– Что, Гертруда, милая? Расскажи мне. Я должна знать все, если собираюсь помочь ему.

Гертруда покачала головой, как будто воспоминания были невыносимы для нее.

– Я видела, как он пытается поесть, а еда выскальзывает из его рук, потому что у него нарушена координация, и он не может попасть в рот. У меня разрывается сердце, когда я вижу его таким, зная, каким он был раньше – гордым и красивым, воплощением аристократизма. Мы так гордились, что служим у него.

Горло Марии сжимали спазмы – она вспоминала о брате, так быстро превратившемся в свою собственную тень. Девушка прижала к себе убитую горем экономку. – Это и будет нашей главной задачей, милая Гертруда, – вернуть хозяину его былое «я». Ты поможешь мне?

– Конечно, милочка.

– Сначала мы должны вымыть комнату снизу до верху, а затем займемся его светлостью. Мне понадобится ваша помощь, чтобы убедить прислугу, что им ничего не угрожает.

– Это будет нелегко, мисс. Когда Бетти, некрасивая коротышка с косыми глазами и заячьей губой – ее обязанность выбрасывать золу, чистить и полировать каминную решетку – в прошлый раз вошла в комнату, он запустил в нее фарфоровой вазой и попал прямо в голову, вот сюда, – она прикоснулась рукой к уху. – С тех пор у нее все время звон в ушах, и она говорит, что и под страхом смерти не переступит порога этой комнаты. И кто посмеет упрекнуть ее?

– Но сейчас он выглядит довольно смирным, – Мария еще раз с опаской взглянула на кровать.

Гертруда понизила голос до шепота, и ее лицо исказилось от страха.

– Понимаешь, в том-то все и дело. Нельзя угадать, когда он очнется. Только что он лежал, уставившись в пространство, а через мгновение уже сжимает твое горло, как будто собирается задушить. О, я вся дрожу при одной мысли об этом.

Гертруда прикрыла рот ладонью и зажмурилась. Она тряслась всем телом, и Мария почувствовала, как сердце ее сжалось.

– Обещайте, что будете осторожны, – взмолилась экономка.

Мария кивнула. Во рту у нее пересохло.

– Тогда я присмотрю за остальными. Насупив брови, Гертруда двинулась к дверям, за которыми все еще толпились слуги. У порога она остановилась и оглянулась. Подбородок ее дрожал, а на лице было написано такое отчаяние, что Мария почувствовала себя как перед казнью.

– Удачи тебе, – сказала экономка и выскочила из комнаты.

Глава 3

С порога своей спальни, примыкавшей к огромной комнате Салтердона, Мария наблюдала, как в зал вошла целая армия слуг, вооруженных ведрами, щетками, мусорными корзинами и щелоком. Они с яростью принялись за свою грязную работу, бросая редкие опасливые взгляды в сторону хозяина, как будто боялись, что в любой момент он может вскочить и наброситься на них.

Вскоре тяжелый и неприятный запах болезни уступил место ароматам мыла и пчелиного воска. Несмотря на усталость от недостатка пищи и сна, Мария всей душой радовалась происходящим изменениям. Дважды она делала попытку принять участие в уборке, но Гертруда не позволила ей.

– Герцогиня строго-настрого предупредила, что ваша забота – только состояние его светлости. И что мы должны относиться к вам, как к члену семьи.

– Но я не привыкла бездельничать.

– Это ненадолго, – заявила Гертруда, бросив долгий взгляд на неподвижную фигуру в кровати. – Он очнется, и тогда… сами все увидите, мисс.

Мало помалу количество занятых уборкой слуг уменьшалось, пока не осталась одна Бетти, которая усердно начищала каминную решетку, испуганно поглядывая на закрытую пологом кровать. Любая попытка Марии успокоить служанку только усиливала ее страх. Наконец робкая маленькая горничная облегченно вздохнула, ткнула лучиной в горящие угли, зажгла восковые свечи в развешанных по стенам жирандолях [1] и поспешно выскочила из комнаты, хлопнув дверью так, что зазвенели стекла.

Оставшись одна, Мария сцепила руки на животе, слегка повернула внутрь едва выглядывающие из-под подола черной юбки носки туфель, оглядела большую мужскую комнату и прислушалась к тиканью часов на соседней стене.

– Нельзя же так бояться, – произнесла она вслух. – Он просто не может быть опаснее отца. Или более жесток. Правда?

С усилием передвигая ноги, она переступила через колеблющиеся тени и остановилась в ногах кровати Салтердона. Она с трудом различала его очертания за тонким пологом. Слугам удалось привести в порядок его постель, и теперь простыни аккуратно прикрывали его тело. Они даже смогли причесать гриву его спутанных волос, так что они не закрывали всю подушку. Но дикое выражение лица смягчить было невозможно. Он выглядел так же ужасно, как раньше, и Марию пробрала дрожь.

Из настенных часов послышались щелчки и скрип. Обитый войлоком молоточек приглушенно отбил семь раз. С каждым ударом Мария заставляла себя сделать еще один шаг к кровати. В конце концов, в ее обязанности входило следить и за тем, чтобы хозяину было удобно. Вряд ли ей удастся сделать это, если она будет просто стоять в ногах его кровати и вспоминать жуткие истории, которые весь этот длинный день рассказывали о Салтердоне слуги.

Она осторожно придвинулась к кровати и дрожащими пальцами отодвинула полог. Если он попытается схватить ее, она будет кричать. Гертруда уверяла, что в случае чего ей достаточно лишь громко крикнуть или дернуть посильнее за шнурок звонка. Кто-нибудь обязательно услышит.

Чтобы рассмотреть его светлость, Мария взяла с ночного столика зажженную свечу и, стараясь держать ее неподвижно, наклонилась ниже. Его темные ничего не выражающие глаза были, как всегда, открыты. Только отражение мерцающей свечи придавало какое-то подобие жизни этим безумным зрачкам. Она подумала, что когда он очнется, его глаза будут гореть осуждением… как у отца. Нет, не так. В этих глазах не будет обещания адских мук… что-то совсем другое… но такое же пугающее и, возможно, более опасное. Когда же этот дракон придет в себя?

– Ваша светлость, – ласковым голосом позвала она. – Вы меня слышите? Мое имя Мария Эштон. Я здесь, чтобы помочь вам. Моргните, если вы меня слышите.

Ничего.

Опустив свечу к самому лицу герцога, она склонилась еще ниже, рассматривая его заострившийся нос и глубоко запавшие глаза. Мария вдруг обнаружила, что у него высокий лоб – слуги зачесали назад длинные волосы – и прячущийся за неопрятной спутанной бородой красивый рот. Ей показалось, что с его губ должны с легкостью срываться улыбки, шутки и едкие замечания.

Нахмурившись, она выпрямилась, поставила свечу и вернулась к себе в комнату.

* * *

Она писала письмо Джону Рису и еще одно матери, подробно описывая проведенное в Торн Роуз время. Ее рассказ изобиловал выражениями вроде «Голиаф», «свирепый», «ужасный», а также «роскошный», «великолепный», «внушающий благоговейный трепет». Наконец, отчаявшись, она скомкала листы бумаги и сбросила на пол.

Как ей рассказать двум людям, которых она любила больше всего на свете, что сама ее жизнь подвергается опасности? И разве не неприлично расписывать роскошь, в которой она живет? Джон Рис испугается за ее пропащую душу. А мать… если бы только она смогла понять, что Мария делает все это для того, чтобы когда-нибудь избавить ее от викария Эштона, а не потому, что детские фантазии испортили ее, как утверждал отец.

вернуться

1

Жирандоль – настенный подсвечник для нескольких свечей.